Десять «за»… (ЛП)

Глава 3

Она не может за него выйти. О, Господи, просто не может!

Аннабель, не разбирая дороги, мчалась по полутемному коридору. Она честно пыталась выполнить свой долг. Она старалась вести себя, как подобает. Но теперь ее буквально тошнило, у нее скрутило живот, и она отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха.

Бабушка настояла на том, чтобы поехать на ежегодный бал у леди Троубридж, а когда Луиза рассказала, что дом Троубриджей практически находится за городской чертой, на пути в Хемпстед, Аннабель начала даже ждать этой поездки. У леди Троубридж имелся восхитительный сад, выходивший прямо на знаменитую Хемпстедскую пустошь. Если позволит погода, сад будет украшен гирляндами и факелами, и тогда гости будут веселиться прямо под открытым небом.

Однако не успела Аннабель обойти бальный зал, как ее уже нашел лорд Ньюбури. Она присела в реверансе и улыбнулась, изо всех сил делая вид, что ей льстит его внимание. Она танцевала с ним… дважды… и молчала, когда он наступал ей на ноги.

Или когда его рука переместилась ей на задницу.

Она выпила в его компании немного лимонада в тихом уголке, пыталась вовлечь его в беседу, надеясь и даже молясь, чтобы что-то… ну хоть что-нибудь!.. заинтересовало его больше, нежели ее грудь.

А потом ему каким-то образом удалось вытолкать ее в коридор. Аннабель понятия не имела, как это вышло. Он бормотал что-то о друге, о сообщении, которое срочно необходимо передать… и не успела она опомниться, как Ньюбури уже затащил ее в темный угол и прижал к стенке.

— Великий Боже! — прорычал он, схватив ее своей мясистой ручищей за грудь. — Да она же у меня в руке не помещается!

— Лорд Ньюбури! — возопила Аннабель, пытаясь вырваться. — Пожалуйста, перестаньте…

— Обхвати меня ногами, — приказал он, впиваясь губами в ее рот.

— Что?! — Она попыталась еще что-то из себя выдавить, хотела закричать, но от давления ей едва удавалось двигать губами.

Он хрюкнул и прижался к ней, толкнувшись ей в живот свидетельством своего возбуждения. Потом схватил ее одной рукой за ягодицу, пытаясь передвинуть ее ногу в нужное ему положение.

— Ну давай же, подними юбки, если нужно! Я хочу посмотреть, как широко ты раздвинешь ноги!

— Нет! — всхлипнула она. — Я не могу! Пожалуйста!

— Моральные устои леди в теле шлюхи, — прыснул он и сквозь тонкую ткань платья больно сжал ее сосок. — Отменное сочетание.

Аннабель запаниковала. Ей и раньше приходилось иметь дело с нежелательным вниманием, но прежде оно никогда не исходило от пэра королевства. И никогда от человека, за которого, как ожидалось, она собиралась выйти замуж.

Это означает, что он ждет от нее каких-то вольностей? Даже не попросив ее руки?

Да нет же, не может этого быть. Возможно, он и граф, привыкший, что все подчиняются любым его приказам, но ведь не думает же он, что имеет право скомпрометировать достойную молодую леди!

— Лорд Ньюбури, — произнесла она, стараясь говорить как можно более сурово, — отпустите меня. Немедленно.

Но он только улыбнулся и снова попытался ее поцеловать.

От него пахло рыбой, ладони у него были огромные и влажные, — вынести это было выше ее сил. Все шло совершенно не так, как должно бы. Не то, чтобы она ждала какой-нибудь романтики, или там истинной любви, или… господи, да она и сама толком не знала, чего она ожидала. Но уж точно не такого! Не с этим ужасным стариком и не в темном углу в чужом доме.

ЭТО не может стать ее жизнью. Вот просто не может и все.

Она не знала, откуда у нее взялись силы, граф весил стоунов двадцать[5], не меньше. Но ей удалось упереться в него обеими руками и что есть мочи оттолкнуть.

Он пошатнулся, шагнул назад, споткнулся о столик и выругался, чуть не потеряв равновесие. Аннабель как раз хватило времени, чтобы подхватить юбки и броситься бежать. Понятия не имея, гонится ли за ней лорд Ньюбури, она не останавливалась и не оглядывалась, пока не проскочила через двойные французские двери и не оказалась на улице, похоже, в боковом саду.

Она оперлась спиной о каменную кладку здания и попыталась отдышаться. Сердце у нее бешено колотилось, а кожа блестела от пота. Снаружи было прохладно, она поежилась.

Она чувствовала себя вывалянной в грязи. Не в душе. Лорд Ньюбури не мог заставить ее сомневаться в собственных достоинствах и душевных качествах. Грязь словно бы покрыла ее кожу, везде, где он к ней прикасался…

Ей хотелось принять ванну. Хотелось взять мочалку, большущий кусок мыла и стереть с себя все воспоминания о нем. Даже сейчас на правой груди, там, где он схватил ее, присутствовало некое странное ощущение. Не боль, нет. Просто что-то было не так. И во всем теле тоже. Ничего не болело. Однако… присутствовало какое-то необъяснимое чувство… неправильности.

Вдалеке, в саду, позади дома горели факелы, а здесь было почти темно. Эта часть сада явно не предназначалась для посетителей. Совершенно очевидно, она не должна здесь находиться. Но Аннабель просто не могла заставить себя вернуться в бальный зал. Не сейчас.

Посреди лужайки виднелась каменная скамья, Аннабель сделала несколько шагов и плюхнулась на нее, разрешив себе при приземлении издать громкое «Ууууф!». Совершенно неженственный звук и совершенно неизящное движение. В Лондоне она не могла себе их позволить.

А в Глостершире, играя с братьями и сестрами, она проделывала нечто подобное постоянно.

Она скучала по дому. Скучала по собственной кровати, по своей собаке и по кухаркиным сливовым пирогам.

Она скучала по маме, безумно скучала по отцу, а больше всего скучала по твердой почве под ногами. В Глостершире она точно знала, кто она такая. И знала, чего от нее ждут. И чего ждать от окружающих.

Неужели, желая понимать, что же она делает, она просит слишком многого? Разве это такое уж безумное требование?

Она взглянула вверх, стараясь найти знакомые созвездия. Но из окон лился слишком яркий свет, и он мешал разглядеть ночное небо, однако отдельные звездочки все же мигали то там, то сям.

«Чтобы сиять, им приходится продираться сквозь грязный воздух, — подумала Аннабель. — Свет и блеск — вот что его загрязняет».

Почему-то это тоже показалось ей ужасно неправильным.

— Пять минут, — громко произнесла она. Через пять минут она вернется в бальный зал. Через пять минут она вернет себе душевное равновесие. Через пять минут она снова сможет прилепить на лицо улыбку и приседать в реверансе перед человеком, который только что фактически напал на нее.

Через пять минут она снова скажет себе, что может выйти за него замуж.

А если повезет, то через десять минут ей даже удастся в это поверить.

Но сейчас она еще целых четыре минуты будет сама собой.

У нее имеется целых четыре минуты.

…А может быть, и нет.

Слуха Аннабель коснулся тихий шепот, она нахмурилась, обернулась и посмотрела в направлении дома. И увидела, как из французских дверей торопливо вышли двое, мужчина и женщина, судя по силуэтам. Она мысленно застонала. Они наверняка выскользнули из дома для тайного свидания. Другого объяснения просто и быть не может. Раз они стремятся в эту часть сада и выбрали эту дверь, значит, они пытаются избежать посторонних взглядов.

Аннабель вовсе не хотелось все им испортить.

Она вскочила, собираясь вернуться в дом каким-нибудь другим путем, но парочка стремительно приближалась, и у девушки не осталось выбора, как только отойти подальше в тень. Она двигалась очень быстро, не бегом, нет, но, несомненно, быстрее, чем просто шагом. И вскоре оказалась у живой изгороди, явно обозначавшей границы владения. Мысль прятаться в кустах ежевики ей не очень-то улыбалась, поэтому Аннабель свернула налево, где в изгороди виднелся просвет, по всей видимости, ведущий на вересковую пустошь.

Пустошь. Огромное, восхитительное, величественное пространство, где все совершенно непохоже на Лондон.

Определенно, она не должна здесь находиться. Определенно-преопределенно, нет. Луиза пришла бы в ужас. Дедушка был бы в ярости. А бабушка…

Ну, положим, бабушка, скорее всего, рассмеялась бы, но Аннабель уже давно поняла, что ей не следует строить свои суждения о морали, исходя из бабушкиного поведения.

Она задумалась, можно ли найти другой путь с пустоши на лужайку Троубриджей. В конце концов, владения у них большие, наверняка в живой изгороди множество проходов. Но пока…

Она посмотрела на лежащее перед ней открытое пространство. Как удивительно, что столь дикий уголок находится так близко от города! Здесь все казалось мрачным и полным жизни, воздух же был неимоверно свежим, она даже не представляла, насколько соскучилась по этой свежести. И дело не только в чистоте — она знала, что ей не хватает чистого воздуха с первого же глотка мутного тумана, который в Лондоне почему-то считался пригодным для дыхания. Здесь в самой атмосфере чувствовалась какая-то изюминка, что-то прохладное и пряное. От каждого вдоха ее легкие словно покалывало.

Просто рай.

Она подняла голову, решив, что, возможно, здесь звезды будут сиять ярче. Не сияли. По крайней мере, не намного ярче, но она все равно замерла с поднятым к небу лицом, а потом медленно побрела прочь от дома, зачарованно глядя на узкий серп, пьяно повисший над кронами деревьев.

Такая ночь просто обязана быть волшебной. И была бы, если бы ее не принялся лапать человек, вполне годящийся ей в деды. Была бы, если бы ей разрешили надеть красное платье. Оно подошло бы к цвету ее лица гораздо больше, чем эта бледная пародия на розовый.

Ночь была бы волшебной, если бы ветер дул в ритме вальса, если бы шорох листьев превратился в щелканье кастаньет, а где-то в тумане ее ожидал бы прекрасный принц.

Конечно, никакого тумана не было, но ведь и принца тоже! Только жуткий старик, желающий делать с ней ужасные вещи. И ведь наступит время, когда ей, в конечном счете, придется их все позволить.

Ее целовали трижды в жизни. Первым был Джонни Метэм. Теперь он настаивает, чтобы его звали Джон, но когда он клюнул ее губами в губы, ему было не больше восьми — Джонни, да и только.

Вторым был Лоренс Фенстон. Он украл у нее поцелуй три года назад, у майского костра. Было темно, и кто-то подлил ром в обе чаши с пуншем, так что вся деревня сошла с ума. Аннабель тогда удивилась, но не рассердилась. По правде говоря, когда он попытался просунуть язык ей в рот, она просто расхохоталась.

Аннабель решила, что это всего лишь ужасно смешно.

Лоренсу ее смех явно не понравился, и он гордо удалился, по всей видимости, слишком уязвленный, чтобы продолжать. После этого он целый год с ней не разговаривал, пока не приехал из Бристоля с вечно краснеющей невестой — худенькой и совершенно безмозглой блондинкой. Полной противоположностью Аннабель, которая с облегчением поняла, что ее это ничуть не волнует.

Третий поцелуй имел место сегодня вечером, когда лорд Ньюбури впечатался в нее своим телом, а потом проделал то же самое своим ртом.

Внезапно та давняя история с языком Лоренса Фенстона перестала казаться такой уж забавной.

Лорд Ньюбури поступил точно так же, попытался пропихнуть свой язык прямо ей в рот, но она сжала зубы так крепко, что чуть не сломала себе челюсть. А потом удрала. Она всегда приравнивала бегство к трусости, но сейчас, после того, как пришлось спасаться бегством самой, поняла, что порой это единственно правильный и мудрый поступок, даже если в результате оказываешься одна на пустоши, а влюбленная парочка преграждает тебе единственную дорогу, ведущую назад в бальный зал. Ситуация почти комическая.

Почти.

Она надула щеки, потом резко выдохнула, все еще медленно двигаясь в противоположном от дома направлении. Что за ночь! Вовсе не волшебная, а…

— Ой!

Ее ботинок за что-то зацепился… («Господи, что это, нога?!»)… и она упала. И единственная мысль, которая пришла ей в голову (до чего же мрачным стало ее отношение к жизни!), была: «А вдруг я споткнулась о чей-то труп?»

По крайней мере, она очень надеялась, что это труп. Мертвое тело, вне всякого сомнения, меньше повредило бы ее репутации, чем живое.

Себастьян был терпеливым человеком и вовсе не возражал подождать минут двадцать, чтобы разница во времени их с Элизабет возвращения в бальный зал стала вполне респектабельной. Ему было наплевать на собственную репутацию, а вот очаровательная леди Селларз обязана была следить за своей. Не то, чтобы их связь являлась для кого-нибудь тайной. Молодая и красивая, Элизабет уже успела снабдить мужа двумя сыновьями, а лорд Селларз — если информация Себа верна — гораздо больше интересовался своим секретарем мужеского пола, чем собственной женой.

Никто не ждал от леди Селларз верности. Решительно никто.

Но приличия — дело святое, поэтому довольный Себастьян остался лежать на одеяле (которое контрабандой доставил ему предприимчивый лакей) и глядеть в ночное небо.

Здесь на пустоши было непривычно тихо, хоть ветер и доносил порой звуки бала. Он не стал забираться слишком далеко за границы владения Троубриджей. Элизабет не настолько горела жаждой приключений. Но он все равно чувствовал исключительное одиночество.

И самое странное, ему это нравилось.

Он редко наслаждался таким уединением. По правде говоря, почти никогда. Но было нечто восхитительное в том, чтобы вот так лежать на пустоши под открытым небом. Это напоминало ему о войне, обо всех тех ночах, когда над его головой не было иной крыши, кроме, разве что, кроны дерева.

Как же он ненавидел те ночи!

Нечто, вызывающее воспоминания о войне, способно сейчас принести ему такое удовольствие — в этом нет никакого смысла! Правда, в мыслях, пролетавших у него в голове, как правило, и не было никакого смысла. Так что, похоже, бессмысленно даже задумываться, почему с ним это происходит.

— Ой!

Кто-то треснул Себа ногой по левой икре, и он открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как рядом падает женщина.

Прямехонько на одеяло.

Он улыбнулся. Боги все так же благоволят ему.

— Добрый вечер, — сказал он, приподнимаясь на локте.

Женщина не ответила — совершенно неудивительно, — она, наверняка, все еще пыталась понять, каким образом внезапно приземлилась на задницу. Он наблюдал, как она пытается снова встать на ноги. У нее не слишком-то получалось. Земля под одеялом была весьма неровной, а она, если верить учащенному дыханию, явно была не в себе.

Интересно, подумал он, у нее тоже здесь свидание? А вдруг где-то рядом на темной пустоши затаился еще один джентльмен, прижался к земле и вот-вот ка-а-ак выпрыгнет!

Себастьян склонил голову на бок, глядя, как леди отряхивает платье, и решил: «Пожалуй, нет». У нее отсутствовал некий особый бегающий взгляд. Плюс, на ней белое платье, или бледно-розовое, или еще какого-нибудь приличествующего девственнице оттенка. Дебютантку вполне можно соблазнить — правда, сам Себастьян никогда этим не занимался, все же у него имелись кое-какие моральные принципы, хоть никто и никогда не верил в их существование. Но насколько он мог заметить, девственницы требовали, чтобы за ними ухаживали, так сказать, на месте. Ни одну из них не заставишь самостоятельно пропутешествовать через лужайку на пустошь навстречу собственному соблазнению. Даже круглая дурочка успеет прийти в себя задолго до того, как доберется до цели.

Разве что…

Хм… а это может быть интересно. Возможно, эта неловкая леди уже лишилась девственности. Возможно, она как раз направляется на встречу с любовником. Предприимчивый джентльмен, должно быть, чертовски хорошо сработал в первый раз, если ему удалось назначить повторную встречу. Себастьян из надежных источников знал, что девушкам редко нравится их первый опыт.

С другой стороны, очень может быть, что его научная выборка просто не полна. Все женщины, с которыми ему довелось спать, в первый раз занимались этим со своими мужьями. Которые, фактически, по определению, в постели были просто ужасны. В противном случае, с чего бы их женам искать внимания Себастьяна?

Ладно, как бы восхитительны ни были его догадки, эта девушка вряд ли шла на встречу с любовником. Девственность практически единственное достояние молодых и незамужних леди, так что обычно они ею не разбрасываются.

Но тогда что она здесь делает? Одна-одинешенька? Он улыбнулся. Тайны — его слабость. Почти такая же, как хорошие мелодрамы.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил он, поскольку она не прореагировала на его предыдущее приветствие.

— Нет, — ответила она, быстро мотнув головой. — Простите. Я уже ухожу. Я, право же, не могу… — Тут она взглянула на него и сглотнула.

Она что, его знает? Безусловно, она выглядела так, будто узнала его. Или просто сразу поняла, что он из себя представляет — эдакого распутника, с которым не стоит оставаться наедине.

Винить за такую реакцию ее никак нельзя.

Сам он ее никогда раньше не видел, в этом он был уверен. Он редко забывал лица, а уж это точно бы запомнил. Она была прелестна. Несколько дикой красотой, будто принадлежала этому месту, этой самой пустоши. Волосы у нее были темные и, пожалуй, кудрявые. Несколько выбившихся из прически прядей кольцами ниспадали ей на шею. Похоже, она любила смеяться. Губы ее готовы растянуться в улыбке даже сейчас, когда она явно смущена и испугана. Но прежде всего, она выглядит… теплой.

Ему стало любопытно, с какой это стати ему в голову пришло именно такое сравнение. Он не помнил, чтобы использовал его раньше, особенно по отношению к совершенно незнакомому человеку. Но она выглядела теплой, словно он знал, что теплота — основа ее существа, что у нее теплый смех и горячее сердце, и такой же будет ее дружба.

И в постели… в постели она тоже окажется весьма горяча.

Не то, чтобы он что-то такое планировал. Несмотря на весь свой жар, она буквально лучилась невинностью.

А это значит, что она для него она недоступна.

Что она из тех самых женщин, которые его не интересуют. Нисколько. Даже дружить с девственницами он не мог, поскольку кто-нибудь да обязательно неверно истолковал или неверно понял бы их отношения, что повлекло бы за собой взаимные обвинения или, того хуже, ожидания, и ему пришлось бы спешно бежать куда подальше, в какой-нибудь охотничий домик в Шотландии.

Себастьян отлично знал, что должен сделать. Он всегда знал, что должен делать. Сложность — во всяком случае, лично для него — состояла в том, чтобы сделать именно то, что он должен.

Он мог, как истинный джентльмен, коим собственно и являлся, встать, указать ей, где находится дом, и отпустить с миром.

Мог. Но в чем прелесть всех этих действий?!