- Глеб, вы вчера хотели рассказать какую-то странную историю, - сказала я, лишь бы не молчать.
Тишина была слишком уж напряженной. Плеск волн, шелест листьев, стрекотание цикад – казалось, все должно наводить умиротворение, но ничего подобного.
- Странную историю? - переспросил Глеб. – А, ну да. Я говорил, что мой отец был консулом в Загребе в восьмидесятые годы? В шестьдесят седьмом он окончил наш университет, питерский. Филфак, как и вы, только славянское отделение. Первым языком у него был сербо-хорватский, вторым болгарский. На пятом курсе познакомился с девушкой из Дубровника, она училась по обмену. Звали ее Зорица – Зорка.
Глеб повернулся на бок, подперев голову рукой, и теперь, посматривая на него украдкой, я видела в его очках свои маленькие отражения.
- Это была мама вашей сестры? – спросила я.
- Да. У них начался роман. Через год отец получил диплом, а она вернулась домой. Они переписывались, потом Зорица пригласила его в гости. Как жениха. Познакомила с родителями. Он пробыл в Дубровнике два месяца, все было хорошо, шли разговоры о свадьбе. И вдруг за день до его отъезда Зорица сказала, что замуж за него выйти не может, и вообще лучше им расстаться и обо всем забыть. Причину она так и не объяснила, как он ни просил. Говорила только, что так будет лучше для всех. Отец уехал, какое-то время писал, пытался звонить. Но она на письма не отвечала, к телефону не подходила. Так все и закончилось.
- То есть она была беременна, а ваш отец ни о чем не знал?
- Да. И узнал, только когда Даниэле исполнилось четырнадцать.
- Но почему она от него скрыла? Странно как-то.
- Я же говорю, это очень странная история, - вздохнул Глеб. – Он так ничего и не смог выяснить. Дело в том, что узнал он о Даниэле, только когда Зорица умерла. Кажется, от рака. Позвонил ее муж. Они поженились, когда Даниэле было уже лет пять или шесть. Перед смертью Зорица жалела, что скрыла от отца то, что у него есть дочь. И хотела, чтобы он все-таки об этом узнал. И вот тут получилась одна, скажем так, неприятная вещь. Потом уже отец жалел обо всем, но… Даниэла очень хотела с ним встретиться. Технически это было просто, его как раз назначили консулом в Загреб. Несколько часов на машине. Но он испугался.
- Испугался? Чего?
- После всей этой истории он долго не мог жениться. То ли не хотел, то ли все еще любил Зорицу, не знаю. И как раз в восемьдесят втором, перед командировкой, все-таки женился на моей матери. У них была большая разница в возрасте, ему тогда исполнилось сорок, ей двадцать один. Когда он узнал о смерти Зорицы и о существовании Даниэлы, мать как раз была беременна. Может быть, сомневался, что она поймет. Или не хотел каких-то сложностей. Боялся ее волновать. Не знаю. Как бы там ни было, он с Даниэлой так и не встретился. Придумал какую-то причину. А потом, года через три, сам нашел ее. Но теперь уже Даниэла не хотела его видеть. Он пытался потом еще с ней связаться, но так ничего и не вышло. В девяносто третьем мы вернулись в Питер. Отцу предлагали работу в Москве, но он тяжело заболел. Умер, когда мне было тринадцать. Нестарым еще. Мать через год познакомилась с Тойво, вышла замуж и уехала в Хельсинки, а я остался с бабушкой. Мне кажется, с отцом они никогда не были счастливы, но сейчас у нее все хорошо. Тойво отличный мужик, у нас с ним общий бизнес – грузоперевозки. Он директор с финской стороны, я с российской. Но это еще не все.
Он снова лег на спину, помолчал, глядя в небо.
- Этой весной мне в личку Фейсбука постучалась девушка по имени Майя Чавчич. Написала, что она дочь Даниэлы. Я ведь тоже пытался с ней связаться, нашел в соцсетях. Но она так и не ответила. И вот эта самая Майя… Написала, что Даниэла живет в Канаде, а она сама – в Дубровнике. И что она знает, почему Зорица так резко порвала с моим отцом, но расскажет только при личной встрече.
- Ничего себе! – удивилась я. – И что?
- Я ответил, что в сентябре приеду в Цавтат и смогу увидеться с ней в Дубровнике. Сразу же после этого она удалила свою страницу. И больше никаких известий от нее не было.
- Тогда зачем она вообще вам писала?
- Спросите что-нибудь полегче. Я просил Бранко навести справки. Его отец, когда началась война, уехал на родину, сюда, в Цавтат. И работал до пенсии в Дубровнике, в местном управлении. Кое-какие связи у него остались. Так вот в Дубровнике не зарегистрировано ни одной Майи или Марии Чавчич. Марий иногда сокращенно зовут Майями. Помните, я вам сказал, что приехал в отпуск и по делу? Хотел с помощью Влаха, отца Бранко, попасть в городской архив, поискать старые записи регистрационного офиса. Это местный загс. Именно поэтому и решил снять номер в Дубровнике, а не в Цавтате, когда Бран меня не встретил. Чтобы не ездить так далеко.
- А может, кто-то просто выдавал себя за вашу племянницу? – хотя эта история меня не касалась никаким боком, я была здорово заинтригована. – Но зачем? Чтобы выманить вас на личную встречу?
- Я тоже так подумал, но был один тонкий нюанс. Она назвала отца по имени, которое знали только Зорица и ее родные. По паспорту он был Георгий, но все звали его Егором. Георгий по-хорватски Джурджа. Но Зорице не нравилось ни Егор, ни Джурджа. Она называла его Джуро - Юра. Майя так и написала: мол, я знаю, почему бабушка рассталась с Джуро.
- Да, действительно странная история, - я тоже повернулась на спину и лежала, глядя в небо, где заходил на посадку очередной самолет. – Но знаете, Глеб, что еще более странно? Что вы сейчас рассказали вашу семейную тайну практически незнакомому человеку.
- Действительно, - усмехнулся он. – Я не рассказываю об этом кому попало. Да, по большому счету, вообще никому не рассказываю. Может, это как случайному попутчику в поезде?.. Простите, Ника, - Глеб поморщился. - Получилось грубо.
- Да ничего.
- Может быть, тогда расскажете мне свою страшную тайну – и мы будем квиты?
- Да особо нечего рассказывать. Если у моих родителей и есть скелеты в шкафу, мне о них ничего не известно. У нас как-то не принято делиться личным.
Глеб сел, снял очки и посмотрел на меня.
- Тогда расскажите, от кого вы сбежали в Хорватию? Или от чего?
Еще полчаса назад я вообще не собиралась ничего рассказывать Глебу о себе. К чему? Но что-то вдруг изменилось – и я не знала, что именно.
- От кого? Разве что от себя самой. Хотя это вряд ли возможно.
- Но есть ведь какая-то причина? – настаивал он.
- Есть. Месяц назад я развелась с мужем. Только и всего.
- Только и всего, - повторил он, глядя вниз, где волны пытались дотянуться до вытащенной на гальку лодки. - Что-то подобное я и предполагал.
- Почему? У меня на лбу написано?
- У вас на лбу написано слово «перезагрузка». Большими мигающими буквами. Начать новую жизнь. С чистого листа.
- А что в этом плохого? – почему-то обиделась я.
- Вы делаете обычную ошибку большинства переживших развод. Нет, сам я, слава богу, не разводился. Отношения разрывать приходилось, не без того, но это не тот масштаб. Зато общался со многими, кто сподобился. Вот с Бранко, например, далеко ходить не надо. Он женился сразу же после окончания школы и развелся четыре года назад. И пустился во все тяжкие. Мы с ним даже чуть не поссорились из-за этого – совсем берега потерял. Обычно людям после развода хочется побыстрее покончить с прошлым. Причем независимо от того, кто был инициатором.
- Мне кажется, это нормально, - я тоже села, чтобы не смотреть на него снизу вверх. – К чему зависать в прошлом? Надо жить дальше.
- Угу, - он смешно выпятил нижнюю губу. – Отречемся от старого мира, и все такое. Вместо того, чтобы сделать паузу, вы включаете ускоренную перемотку.
Идиот, прошипела я мысленно, я как раз очень хочу сделать паузу, и кто-то очень даже мог бы мне в этом помочь. Но явно не собирается. Сидит тут и умничает.
Именно об этом я думала ночью, ворочаясь без сна с боку на бок. О том, что перезагрузка как-то не задалась. Как будто мироздание усиленно этому сопротивлялось. Может быть, потому, что на самом деле я хотела не столько начать новую жизнь, сколько доказать что-то – Андрею, родным, себе самой. Доказать, что я – как по щелчку пальцев – снова прежняя Ника. Королева, а не то жалкое существо, которое даже хлеба не могло купить без подробной инструкции: где, какого и по какой цене. И вот теперь все, что я ни делала, получалось через одно место. Как будто в насмешку.
Да, Глеб был прав. Невозможно одномоментно выдрать из себя прошлое и заменить его чем-то новым. Надо дать ему время выйти из себя, словно очиститься от накопленного яда. Зависнуть в безвременье. Войти в воду, лечь на спину, раскинуть руки и лежать, покачиваясь на волнах. Смотреть в небо, растворяясь в его бесконечной сини, и ни о чем не думать. Прошлое закончилось. Будущего еще нет.
А еще, а еще…
Он сказал, что никогда не разводился. Понятно… Значит, все-таки женат. Ну а что живет на два дома – так, видимо, из-за бизнеса. Приходится постоянно ездить в Питер. А семья в Хельсинки. Кто их знает, может, там на самом деле все кисло, если отдыхать он постоянно ездит один. К тому же я сказала себе, что бросать монетку в этом аморальном деле предоставляю фортуне. А она, похоже, стоит на страже семьи и брака. Ну что ж, тогда…
- Глеб, а что, если нам?..