Хотя эта вилла находилась гораздо ниже по горе, чем моя, красных черепичных крыш под нами хватало. Да и бухту отсюда было видно лучше. Я даже разглядела «Люси Грей» и подумала: интересно, в честь кого ее назвали.
- Кстати, я тебя честно предупредил, что храплю, - сказал Глеб, вешая в сушилку плавки, полотенце и мой купальник. – А у тебя какие ужасные бытовые недостатки? Сидишь по два часа в ванной? Ешь в постели? Раскидываешь по всему дому трусы?
Я смущенно фыркнула, вспомнив, как сутки назад прятала разбросанные по кровати трусы под простыню, когда Глеб вошел в мой номер. Видимо, недостаточно проворно.
- В ванной умеренно, в постели не ем, а читаю. Зарядку делаю каждое утро. Только сегодня вот не делала. Наверно, первый раз за последние шесть лет.
- Интересно было бы посмотреть.
- Ну, может, еще и посмотришь, - сказала я и вдруг с ужасом и восторгом почувствовала, как что-то внутри нетерпеливо дрогнуло. Не может быть! Неужели?
- Давай ты вещи потом разберешь, ладно? – мы вернулись в комнату, и Глеб сдернул с кровати оранжевое покрывало. – Ты с какой стороны любишь?
- Справа.
- Я тоже, - вздохнул Глеб. – Ладно, уступлю. Но с условием, что ты не будешь очень сильно меня толкать, когда начну храпеть. Ну хотя бы сейчас. Я и предыдущую ночь почти не спал.
- С чего бы это? – я притворилась удивленной.
- Не скажу, - он скинул шлепанцы, быстро стянул шорты и майку и нырнул под простыню. – Если сам не проснусь, разбуди в час где-то, пойдем обедать.
- А если сама не проснусь? – я выдвинула ящик комода и достала большое вишневое полотенце.
- Ну тогда ни в коем случае не буди.
Когда я вышла из душа, Глеб мощно храпел, полностью натянув на себя двуспальную простыню. К счастью, в комоде нашлось еще несколько. Ну и еще один бытовой момент. Мы с Андреем всегда спали голыми. У меня и рубашка-то ночная была всего одна, на самый экстренный случай вроде больницы. Даже осенью, когда еще не включали отопление, я предпочитала спать под двумя одеялами, лишь бы не надевать ничего на тело. Рубашки и пижамы мешали, как будто забралась под одеяло в пальто. А вот Глеб лег в трусах.
Впрочем, это было такой мелочью, в конце концов. По сравнению с массой других подводных камней совместного быта. Я повесила полотенце на спинку стула, забралась на кровать и укрылась своей простыней. Потом осторожно перекатила Глеба со спины на бок, но помогло мало.
Глаза слипались, однако сон не торопился. Только я начинала дремать, на посадку заходил очередной самолет. Или Глеб всхрапывал особенно громко. Подумалось: а не ступила ли я в очередной раз? Притирка – это всегда нелегко. Даже если люди друг друга любят, уже более или менее неплохо знакомы и намерены провести вместе остаток жизни. Но я четыре дня назад даже не подозревала о его существовании. А вчера утром мы еще обращались друг к другу на вы. И через одиннадцать дней расстанемся навсегда. Так чего ради, спрашивается, терпеть все эти неудобства? Только ради возможности в любой момент слиться в экстазе?
Глеб пробормотал что-то во сне, и я машинально, не задумываясь, погладила его спине, как маленького ребенка. А потом обняла и провалилась в сон – как будто в яму, наполненную пухом. И проснулась, как мне показалось, через секунду – от не самого приятного ощущения.
Подперев голову рукой, Глеб лежал и смотрел на меня. Не успела я потребовать, чтобы он никогда так больше не делал, как услышала:
- Ты такая красивая, Ника, когда спишь.
Вот это новости! Просыпалась я обычно той еще красоткой – со следами от подушки на щеках, с заспанными глазами и припухшей физиономией. Еще один минус преждевременной совместной жизни – не бежать же наводить красоту, пока кавалер еще дрыхнет. И показываться помятым гоблином тоже не хочется. И вот вдруг оказывается, что я красивая, когда сплю. Либо ты, братец кролик, деликатно врешь, хотя тебя за язык не тянут, либо…
И тут я почему-то вспомнила фотографии, которые Глеб сделал в Дубровнике. И свою мысль о том, что, может быть, Андрей видел меня унылой жабой, поэтому я и получалась на его снимках такой уродиной. Может, Глеб действительно сейчас видит меня только что проснувшейся спящей красавицей?
- Сколько времени? – спросила я.
- Начало второго. Пойдем куда-нибудь? Или поваляемся еще?
Пока я раздумывала над альтернативой, Глеб вытащил из-под меня край простыни, подобрался поближе и, похоже, был приятно удивлен обнаруженным.
- Я, вообще-то, тоже голым обычно сплю, - сказал он, обводя пальцами полукружья под грудью.
- А это тогда что? – я оттянула резинку его боксеров и звонко щелкнула по животу.
- Ну… не хотел тебя…
- Шокировать? О господи… - фыркнула я, закатив глаза.
- И правда!
Я и глазом моргнуть не успела, как эта излишняя деталь туалета куда-то исчезла, а я оказалась лежащей на нем. Его руки скользнули по моим бедрам, и я не смогла удержаться от короткого шипения, когда Глеб задел след от уколов. Нахмурившись, он усадил меня рядом и нагнулся, рассматривая красное пятно поверх синяка.
- Сильно болит? – спросил он обеспокоенно.
- Да нет, - пожала плечами я. – Вообще почти нет. Только когда зацепил.
- Прости. Надо было утром еще раз мазью намазать. Но, знаешь, могло быть и хуже.
Он осторожно коснулся губами синяка, глядя на меня снизу вверх, его рука скользнула по внутренней стороне бедра – от колена вверх. И замерла на полпути.
- Кстати. Я тебя вчера просил говорить, если что-то неприятно или не нравится. И давай еще сразу вот что проясним. Есть что-то такое, что категорически нет?
- БДСМ, - пожала плечами я. – В любом виде. Анальный секс. Больше, вроде, ничего. Что не запрещено – то можно.
- Принято, - кивнул Глеб.
- Ну, и групповухи всякие.
- Вот ведь досада, - он тяжело вздохнул. – А я-то думал вечеринку устроить. Пригласить местную ватерпольную команду. И пяток монахинь из монастыря. Тесным дружеским коллективом…
Я попыталась от души треснуть его по спине, Глеб перехватил мою руку, опрокинул навзничь и прижал к матрасу.
- А говоришь, никакого БДСМ. Лиха беда начало. Так и до ватерпольной команды дойдем.
Я попыталась вырваться, но он еще крепче прижал мои поднятые руки к кровати. Наклонившись надо мной, Глеб короткими поцелуями пробежал от запястья до подмышки, затем по другой руке, легко и быстро касаясь кожи губами и языком. Отпустив наконец мои руки на свободу, он начал нежно ласкать грудь…
- Ничего себе, без десяти три, - удивилась я, посмотрев на телефон. – Мы еще успеем пообедать, или уже будем ужина ждать? Вообще-то я нормально ела в последний раз в Дубровнике днем.
- Успеем. В душ пойдешь?
- Слушай, а может, нам прямо в душе и поселиться? – предложила я. – Ну, чтобы не бегать каждый раз туда-обратно?
- Ника, не смотри плохое порно, в душе сексом заниматься опасно, - усмехнулся Глеб. – Поскользнешься на вираже – и ага. Ты не представляешь, сколько людей получают травмы в ванной. И не только занимаясь чем-то интересным – что, конечно, совсем обидно.
- Не опаснее, чем на скале над обрывом, - парировала я. – Ну ладно, как хочешь. Мое дело предложить.
- Мы рассмотрим ваше предложение, короле… госпожа Королёва.
Когда мы наконец вышли, была уже половина четвертого. Сарафан выглядел тряпочкой, пришлось выстирать и надеть унылые бежевые бриджи с зеленой майкой-алкоголичкой. Увы, о коротких шортах (не намного длиннее, чем у той девушки в Дубровнике) можно было забыть – не сверкать же таким синяком на весь свет.
Только мы спустились с лестницы, навстречу бросилась лайка Янка. Поплясав вокруг Глеба, она настороженно уставилась на меня. Я присела на корточки и протянула к ней руку ладонью вниз – как обычно делала в собачьем приюте, знакомясь с новыми обитателями. Янка обнюхала руку, завиляла хвостом и лизнула меня в щеку.
- Убиться веником, - сказал Глеб. – Она тебя признала. Она вообще липучка, но к незнакомым относится как к низшей расе.
- Глебче!
Я обернулась на женский голос, который умудрился одним словом спеть целую песню. Марика, мать Бранко, оказалась худощавой и такой же высокой, как ее голос. Темные с проседью волосы были заплетены в косу, короткое желтое платье открывало ноги красоты невероятной – конечно, для… интересно, сколько ей лет? Ну уж вряд ли меньше пятидесяти трех. Я мгновенно обзавидовалась, хотя мои были не хуже. Но только если с точки зрения пропорций. Длинные ноги с моим-то ростом? Эх…
Марика схватила двумя руками мою правую и начала говорить что-то быстрое и непонятное, из чего я с трудом смогла понять только то, что она рада меня видеть. Мы обменялись парой корявых английских фраз, Глеб поговорил с ней по-хорватски, и мы наконец вышли на улицу.
- Ты, Ника, вообще, как – не очень социофоб? – поинтересовался он, когда мы уже спускались по лестнице к набережной.
- А что? – насторожилась я.
- Меня тут многие знают. Кто с детства, кто…
- Понятно, - ухмыльнулась я.
- Да что понятно? – поморщился Глеб. – Я бы даже при желании не смог бы, как ты говоришь, перетрахать здесь все, что шевелится. Просто… просто я вложил сюда немного денег.
- Извини, - пробормотала я.
- Проехали. В общем, тебе придется знакомиться с кучей совершенно не нужного тебе народу. Поэтому и спросил, не сильно ли тебя это напрягает.
- А если бы и напрягало? Не переживай, раньше мне приходилось знакомиться с такой кучей совершенно ненужного народу, что ты и представить не можешь. Точнее, эта куча хотела познакомиться со мной.
- Тяжелое спортивное прошлое?
- Ну… и это тоже. Так что научилась ставить блок. Говорить «очень приятно познакомиться» и тут же забывать. Главное потом не сказать то же самое второй раз. Неловко будет.
Глеб фыркнул и покачал головой.
- Что? – я дернула его за красную футболку, на которой голодная акула, сжимая в плавниках нож и вилку, интересовалась: «What ‘bout lunch?»
- Представил, как мы случайно встретились где-нибудь через пару лет, а ты такая: «Меня зовут Ника, очень приятно познакомиться».