Девушка из Дубровника (СИ)

Глава 39

7 сентября

Проснулась я задолго до первого самолета в 5.55. Солнце уже встало, но свет, сочившийся сквозь решетку, был каким-то тусклым. Или пасмурно, или еще рано. Тянуться за телефоном не хотелось. Глеб, как ни странно, не храпел, только посапывал тихонько. Он спал на боку, подложив руку под щеку, и лицо его было таким беззащитным, трогательным, что у меня защипало в носу. Захотелось погладить по щеке, по волосам. Вот так, наверно, и он меня разглядывал, когда я спала.

Глеб, видимо, почувствовал мой взгляд и пошевелился. Я закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно, хотя пульс сразу выдал зарю. Теперь уже он смотрел на меня – я не сомневалась, хотя всегда удивлялась, как это можно чувствовать.

- Ника, маленькая моя, - он сказал это тихо, почти шепотом, таким голосом, от которого у меня все внутри задрожало. – Милая… Китеныш…

Я не выдержала и открыла глаза. Лицо Глеба на секунду стало растерянным. Похоже, сказанное ни в коем случае не предназначалось для меня. Он был уверен, что я сплю, да еще и с заткнутыми ушами. Но я вчера просто забыла вставить беруши – уснула, и даже самолеты не помешали.

- Привет, - сказал он. – Я тебя разбудил?

Я покачала головой, и Глеб, похоже, растерялся еще больше, сообразив, что я действительно его слышала. Он смотрел на меня так, как будто не знал, что делать. А еще – как будто хотел меня, очень сильно, но не решался даже прикоснуться.

Господи, да что же такое тогда случилось?!

Я уже готова была плюнуть на все и задать вопрос в лоб, но тут он с досадой дернул головой, как будто отгонял какую-то мысль. Я узнала это движение, потому что сама нередко делала так: вытряхнуть из головы глупости, которые жрут мозг. Привести в чувство всех тараканов и заставить их разбежаться по своим закоулкам.

- Да к черту все! – пробормотал Глеб и притянул меня к себе, так сильно, что я даже пискнула.

Куда-то вдруг улетели простыни. Он прижимал меня к себе так, словно боялся, что я исчезну, и целовал как никогда раньше – совершенно дико, необузданно. Наверно, если б я увидела что-то подобное в кино, только посмеялась бы: надо же, какие африканские страсти, смотри не проглоти ее, чувак, ненароком. Но сейчас эта безумная горячка передалась и мне. Как будто мы надолго расстались и снова встретились. А впрочем… если не брать в расчет те страсти-мордасти в бессознательном состоянии, выходит больше двух суток. По нашим масштабам – как два года.

Какие там изысканные нежности, какие предварительные ласки! Все было так же грубо и жестко, как тогда в тупике – и мне это нравилось. Именно этого я хотела сейчас и отвечала тем же, с трудом удерживаясь, чтобы не располосовать ему спину ногтями. Все словно пеленой заволокло, и я слышала только гул крови в ушах, как будто мы оказались под водой. По правде, до сих пор, что бы ни происходило между нами, я все-таки больше брала, чем отдавала, но сейчас…

Пожалуй, впервые мы были полностью на равных. Как волк с волчицей, подумала я, покосившись на семаргла. Хотя кто знает, как там у волка с волчицей. Но мне хотелось так думать – и плевать, если я ошибалась.

Как бы ни были мы близки, мне хотелось большего – быть еще ближе, полностью слиться, раствориться друг в друге. Закинув ноги Глебу на плечи, я просила, задыхаясь:

- Еще, сильнее!

Он, как и раньше, смотрел на меня, не отрываясь, не позволяя отвести глаза, но было в его взгляде что-то новое, незнакомое, то, чего я не могла понять, расшифровать. Впрочем, до того ли мне было? Я чувствовала, что он сдерживается из последних сил, дожидаясь меня, но что-то не давало мне сделать последний шаг. Я шла по пылающим углям босиком, пламя обжигало, и в этом было мучительное удовольствие, которое хотелось продлить – прежде чем сгореть и воскреснуть, как птица Феникс. Я балансировала над бездной перед тем, как отпустить опору и раствориться в пустоте, на другом краю которой меня ждали надежные руки.

Каждый раз мне казалось, что такого сильного, яркого оргазма у меня еще никогда еще не было – и, наверно, это было правдой, потому что с каждым разом становилось лучше и лучше. Но то, что произошло сейчас…

Время остановилось. Случилось то, чего я так хотела и что казалось невозможным. Я замерла на вершине самого острого наслаждения, похожего на напряженный аккорд, жаждущий разрешения. На горном пике над пропастью, сияющем ослепительным снегом. А потом сошла лавина, меня закружило и унесло…

Глеб лежал на спине, закинув руку за голову, я на нем – положив подбородок ему на грудь и мягко поглаживая пальцем сосок. Я еще чувствовала его в себе и слегка напрягала мышцы, как будто поддразнивая лениво.

- Что ты делаешь со мной, Ника? – со вздохом, больше похожим на стон, спросил Глеб, и по его телу пробежала крупная дрожь, эхом отзываясь во мне.

Я не отвечала, только смотрела прямо в глаза, слегка прищурив нижние веки. Это было волшебное, совершенно мне не знакомое ощущение полной власти над мужчиной. И в то же время я чувствовала его власть над собой – и была этому рада.

Потом мы снова принимали вместе душ, но теперь все было иначе. Только сейчас я поняла, что имел в виду Глеб, когда сказал, что я боюсь своего тела, своих ощущений. Тогда я обиделась, пыталась возражать – но он был прав. Я подчинялась ему, признавала его ведущим, продираясь при этом сквозь смущение, стеснение. И так же мне приходилось преодолевать неловкость, когда я говорила о том, что происходило между нами в постели, о том, что хочу его.

И вдруг это стеснение исчезло – как будто выбило какие-то предохранители. И я не знала, произошло ли это сейчас или в ту ночь, когда из моего подсознания выбралась совсем другая Ника – дикая, дерзкая, неуправляемая. Та, которая делала стойку на перилах и смеялась над бездной. Та, которая дарила мне свой кураж.

Но как бы там ни было, все определенно изменилось. Колючие струйки воды падали на лицо, на плечи, я обнимала Глеба и смеялась каким-то странным русалочьим смехом. Мы медленно намыливали друг друга, и это были самые жаркие, самые бесстыдные ласки, которые смущали меня не больше, чем если бы я занималась этим сама с собой перед зеркалом. Мы смотрели друг другу в глаза, и наверняка мой взгляд был не менее «неприличным», чем его – тот самый, на который живот отзывался теплой тяжестью и по спине бежали мурашки.

Как и в прошлый раз, Глеб завернул меня в полотенце и на руках отнес в комнату.

- Ты была права, Ника, так не бывает, – сказал он, сгрузив меня на кровать. – Безумие какое-то… Ну что, завтрак в постель, миледи?

- Ты же не любишь, когда жрут в постели, - лицемерно улыбнулась я.

- Черт с тобой, жри, - он махнул рукой и пошел к холодильнику.

Я сушила волосы полотенцем и наблюдала за ним.

- Ловко у тебя получается.

- Когда жил с бабушкой, всему научился. И готовить, и стирать, и убирать. Даже торт могу испечь. Правда, только наполеон. Хотя сейчас некогда этим заниматься. Домработница приходит через день, все делает. А ты? Кроме секретной яичницы?

- Ну, вроде, никто не умер. И не жаловался.

Неправда. Андрей без конца меня пилил, что я ужасная хозяйка. И постоянно учил, как и что надо делать. Обращаться со стиралкой, резать хлеб, мыть пол. И готовить, разумеется. Хотя сам разве что покупные пельмени мог сварить, да и то те норовили прилипнуть к дну кастрюли и порваться.

Все это пробежало какой-то бледной тенью, вообще без эмоций. Как будто и не со мной было. Зато пришла другая: а чем, интересно, его мадам занимается? Ну, конечно, фитнес, маникюр, дамский клуб, какое там хозяйство. Или он имел в виду, что домработница приходит в Питере?

- А где ты в Питере живешь, когда приезжаешь?

Хотя для Глеба мой подводный заплыв мысли был не очевиден, он не удивился.

- От бабушки на Московском квартира осталась. Рядом с «Фрунзенской». А ты?

- На Просвете снимаю. Раньше на Комендантском, родители до сих пор там. После училища на Кирочной комнату снимала. Да много еще где. До развода – около «Елизаровской».

Не прошло и десяти минут, как передо мной на тумбочке стояла тарелка с огромным горячим бутербродом и чашка кофе. Глеб со своей тарелкой пристроился рядом.

- Тебе сегодня лучше не загорать, - нахмурился он, глядя на мою красную спину, о которой я забыла, но она напомнила о себе. – Или только пузом вверх. А то вообще облезешь. И будешь потом как камбала – спина черная, брюхо белое.

- Не буду я как камбала, - возразила я с набитым ртом. – Спина облезет и будет опять белая.

- Так и не увижу я тебя в белом платье, - вздохнул Глеб. – Есть ли у вас план, мистер Фикс?

Я фыркнула, вспомнив старый австралийский мультик «За восемьдесят дней вокруг света».

- «Есть ли у вас план, мистер Фикс?» - «Есть ли у меня план? О, есть ли у меня план?! Плана нет, мистер Фикс, только мешок кокса». Не знаю. А у тебя?

- Хочешь, поедем куда-нибудь?

- Ну, если только недалеко. Может, есть какое-нибудь дикое место, как у речки?

- Найдем. Только знаешь…

Но договорить он не успел – его телефон зажужжал и пополз по тумбочке. Закатив глаза, Глеб дотянулся до него, посмотрел на экран и ответил. На этот раз разговор шел по-хорватски.

- Облом, Ника, - сказал он, закончив. – Помнишь, я говорил, что у меня тут кое-какие инвестиции? Надо нам с Браном в Дубровник прокатиться по делам. Хочешь с нами?

- А я вам мешать не буду?

- Будешь, конечно. Поэтому можешь одна погулять. Ты же на гору так и не поднималась на фуникулере? Ну вот, поднимешься. А потом вместе пообедаем где-нибудь. Ну и дальше по обстоятельствам. Идет?

- А куда деваться? – вздохнула я.