- Ты мой телефон случайно не видела? – спросил Глеб, вытирая волосы полотенцем. – Бран говорит, я его ночью у бассейна оставил, но там нет.
- В ванной на полу валялся, - соврала я, радуясь, что выложила телефон из сумки, когда вернулась. – На столе лежит.
- Ты хоть позавтракала? – он пошел на балкон повесить в сушилку мокрые шорты и плавки.
- Да, - я остановилась на пороге. – Потратила там немного с твоей карточки.
- Ну и молодец.
Вернувшись в комнату, Глеб налил из-под крана воды в стакан, жадно выпил, повторил, взял со стола телефон и лег на кровать.
- Боюсь, я тебе сегодня не компания, - сказал он. – Не кантовать, баграми не тыкать, при пожаре выносить первым. Сейчас все равно уже на море поздно идти. Может, ближе к вечеру.
- Я и у бассейна могу позагорать. А тебе поесть бы не мешало.
- Не могу, - поморщился Глеб. – Но да, надо. Сколько времени-то?
Он взял телефон, включил дисплей и нахмурился, глядя на него.
- Что, слишком много потратила? – спросила я ядовито, подумав, что он изучает смски из банка.
Глеб посмотрел на меня с недоумением, снова перевел взгляд на телефон, повозил по экрану пальцем.
- «Леут»? – хмыкнул он. – Серьезно? Ты так на меня разозлилась? Или не смогла отказать официанту на входе?
- Ну… да, - призналась я, имея в виду и то, и другое.
- А купальник-то хоть красивый?
- Красивый.
- Ну и отлично.
Он положил телефон на тумбочку и посмотрел куда-то сквозь меня, продолжая хмуриться.
- Что-то не так? – мне стало не по себе.
- Да нет, все нормально, - Глеб слегка встряхнул головой и поморщился. – Просто хреново. Слушай, Ник, уже первый час…
- Я в магазин заходила, продуктов купила. Могу приготовить что-нибудь. Мне тоже никуда идти не хочется. Правда, ничего такого особенного, по-походному. Сосиски, яичницу.
- Годится. А горчицы не купила?
- Айвар. Лютый.
- Хорошо. Пожарь, пожалуйста, пару сосисок и пару яиц. Только глаза выколи, не люблю жидкий желток.
Тут можно было, конечно, поизголяться на тот счет, чьи именно глаза выколоть, но не было ни сил, ни желания. Себе я пожарила как обычно – с твердыми целыми желтками, Глеб получил желто-белый блин.
- Это как? – изумился он, когда я разделила вилкой свой «глаз» пополам. – Как ты это делаешь?
- А что такое? – я обмакнула желток в айвар и отправила в рот.
- Я сколько раз пытался так приготовить, и всегда получалась жесткая и пережаренная.
- Не скажу. На, ешь, - я перебросила ему на тарелку второй «глаз».
- Ну правда, как?
- Я завещаю тебе рецепт. Оставлю конверт, тебе переправят после моей смерти.
- Так нечестно! – возмутился Глеб. – Я старше и могу умереть раньше.
- Ну, тогда тебе будет уже все равно.
На самом деле способ был совершенно простой, никакого особого секрета, но у меня было настроение, как говорила Софья, поговниться. Да, я не собиралась ссориться с Глебом, но обида еще не прошла. Да, я понимала, что обида эта, по большому счету, совершенно нелепая. Я ведь могла остаться с ним, и через полчаса, ну может, чуть позже, мы ушли бы вместе. Да и в целом – что ужасного-то? Встретился мужик с друзьями, выпил, пришел поздно. Не блевал, не приставал, лег и уснул. Храпел? Так он и раньше храпел, хотя и не так жутко. На что обижаться-то? Та крашеная мымра? Совсем смешно.
И, тем не менее, раздражение все равно бродило где-то в темной глубине.
Может, все дело в том, что этот вечер, ночь, утро – они были не мои?
Вот это, Ника, уже ближе к теме. Ну так и что теперь? Обратно их не вернешь. Не стоит портить из-за этого то, что еще осталось.
Собирая посуду в раковину, я зевнула так широко, что чуть не вывихнула челюсть.
- Не выспалась? – виновато спросил Глеб.
Я покачала головой.
- Той ночью ты, вроде, уснула быстро. Хочешь, я сейчас тоже подожду, пока заснешь?
- Ты думаешь, я вот так просто рядом с тобой засну? – фыркнула я, ставя тарелки в сушилку.
- А почему нет?
Я отвернулась, но уши выдали. Глеб подошел, обнял меня.
- Ника, скажи, пожалуйста, что случится, если ты возьмешь и скажешь: «Глеб, я тебя хочу»? Ты безвозвратно уронишь себя в моих глазах? Или в своих? Или попадешь в вечное сексуальное рабство?
- Да, да, да! – заорала я, швырнув вилку в раковину. – Я тебя хочу. Все время. Черт бы тебя подрал!
- Вы слышали, господа? – Глеб сел в кресло и обратился куда-то в мировое пространство. – Вот пример пресловутой женской логики. Эта озабоченная женщина только что во всеуслышанье призналась, что готова трахаться со мной двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. И тут же пожелала, чтобы я вступил в интимную связь с чертом, да еще в пассивной позиции. По-моему, она все-таки намекает на группенсекс, хотя и уверяет, что это ей не нравится.
Я бросила в него посудное полотенце, но промахнулась.
- Прости, Ника, я очень польщен, рад, и вообще… Но сейчас я пас, - Глеб нагнулся, подобрал полотенце, скомкал и кинул мне обратно. – Поэтому давай так. Я пойду с Браном поговорю, а ты постарайся уснуть. Приду через полчасика. Дверь закрывать не буду, чтобы замком не щелкать.
Положив полотенце на сушилку, я подошла к Глебу, положила руки на плечи. Он поцеловал меня в макушку, потом в лоб, в нос, легонько в губы.
- Это все, на что я сейчас способен, - сказал он со вздохом. – У женщин бывают головные боли и месячные, а хэнговер может случиться с каждым. Ложись.
Когда Глеб вышел, я быстро разделась и достала из сумки маленькую коробочку. Утром, кроме супермаркета, я зашла еще и в аптеку.
«Planes?» - в ответ на мою просьбу снисходительно спросила красивая молоденькая девушка за прилавком, глядя на мою бледную кожу. Экие вы, туристы, нежные, говорил ее взгляд, самолеты вам мешают.
«Snoring man», - вздохнула я.
Сочувственно кивнув, девушка протянула мне белую коробочку и сказала, что это самые-самые лучшие беруши. И против храпунов, и против самолетов, и вообще – от любого шума.
Я засунула в уши кусочки ярко-оранжевой губчатой резины и уснула, наверно, раньше, чем голова коснулась подушки. Снилось мне… Ох, лучше не вспоминать. Нет, все было волшебно. Очень жарко. Но не оставляло ощущение беспричинной тревоги. Как будто вот-вот должно случиться что-то очень плохое. И я просто сбежала из этого сна, от этого беспокойства. Да, во сне я знала, что сплю, и усилием воли заставила себя проснуться.
Глеб, одетый, лежал рядом поверх покрывала и смотрел на меня. Точнее, снова сквозь меня. И было что-то в его взгляде, от чего ощущение тревоги из сна догнало меня и наяву. Как будто, глядя на меня, он думал о чем-то не самом приятном.
Заметив, что я проснулась, Глеб что-то сказал. Я вытащила беруши и посмотрела на него вопросительно.
- «Гражданин, у вас в ухе банан». – «Говорите громче, у меня в ухе банан», - прокомментировал Глеб. – Выспалась? Четвертый час. На море пойдем?
- Пойдем. Ты как вообще?
- Терпимо. Кофе будешь?
Пока я одевалась и собирала сумку, он приготовил кофе и достал из холодильника круглый пирог с какими-то красными ягодами.
- Откуда это? – удивилась я.
- Марика испекла. Сказала, что ты очень худенькая и тебе не повредит. Так что не только у меня желание накормить тебя как следует.
- Лучше бы у тебя были какие-нибудь другие желания, - проворчала я себе под нос, отрезая кусок.
- Я услышал, женщина, - хмыкнул Глеб. – И запомнил. Смотри, как бы тебе не пожалеть об этом.
- Напугал ежа голым задом.
Перебрасываясь подобными скользкими шуточками, мы выпили кофе и пошли на море. По правде, два часа не самого спокойного сна не слишком помогли – чувствовала я себя довольно размазанно. Впрочем, Глеб был точно таким же. Поэтому особо привередничать мы не стали, дошли до ближайшего лежбища и устроились на лежаках с краешку.
- Завтра будет дождь, - сказала я лениво, сквозь дремоту.
- Смотрела прогноз?
- У меня свой прогноз.
И действительно, все суставы… нет, не болели. Просто давали о себе знать, как будто перед непогодой организм проводил перекличку. «Правое колено?» - «Я!» - «Левое?» - «На месте». – «Плечи?» - «Туточки». И так, пока не отзовутся все, до самого маленького. И сколько же их в человеке! Я старалась не задумываться, что со мной будет в старости. Если доживу, конечно. Наверняка ничего хорошего.
Когда солнце начало заваливаться за Сустепан, мы поужинали в «Посейдоне» и вернулись к себе. На юге нет долгих сумерек, как у нас в Питере. Только солнце зашло – словно выключатель повернули, сразу темнота. Как и позавчера, мы устроились на балконе в одном шезлонге – смотреть на море и на звезды. Я пила вино и общипывала гроздь винограда, Глеб решил не рисковать.
- Ты случаем не Козерог? – поинтересовалась я.
- Как ты догадалась? – удивился Глеб.
- У тебя склонность к ритуальному поведению. Если что-то зашло, будешь повторять постоянно. Подозреваю, что все оставшиеся дни мы будем каждый вечер вот так сидеть здесь. Пить вино и считать самолеты.
- Что-то мне подсказывает, ты тоже из козлиной стаи.
- Ужасно, - вздохнула я. – У тебя когда?
- Двенадцатого января. А у тебя? И почему ужасно?
- Семнадцатого. Ужасно, потому что если мы упремся рогами… В общем, в горной речке утром рано утонули два барана.
- А если не столкнемся и окажемся в одной упряжке, то горы свернем. Послушай, Ника…
Что-то в его тоне мне не понравилось, внутри шевельнулся неприятный холодок.
- Я тебе сказал сегодня, что в настоящей жизни столько не пью…
- Глеб!
- Послушай, пожалуйста. Может, конечно, мне не стоит все это говорить, но…
Заранее захотелось плакать, потому что ничего хорошего от его слов я не ждала.
- Прозвучало действительно не очень приятно, насчет настоящей жизни, но это правда. Там, - Глеб дернул подбородком куда-то в сторону, подразумевая повседневную действительность, - я совсем не такой, как здесь. И, я думаю, настоящий Глеб Осадчий тебе вряд ли бы понравился.
Мимолетом промелькнуло, что фамилия у него какая-то дурацкая, хотя, по большому счету, дурацкой была сама эта мысль.
- И что в тебе такого ужасного? – спросила я, удивляясь, что голос звучит спокойно, если не равнодушно.
- Фактически вся моя жизнь – это работа. Сначала она была средством чего-то добиться, может быть, кому-то что-то доказать. Но потом сама стала целью. Все остальное – вторично. Деньги – это не главное. Главное – что я могу.
- Власть?
- Не совсем, - он покачал головой. – Это тоже, да, но это не все. Скорее, контроль. Возможность. Потенциал. Я знаю, на что способен, могу поставить цели и получить то, чего хочу. Могу заставить других делать то, что мне надо. Любыми способами. Ника, я манипулятор и беспринципная сволочь. У меня нет друзей. Там – нет. Только семья и сотрудники. И конкуренты. Ты не представляешь, сколько людей меня ненавидят. И женщины, кстати, тоже. Никогда не оправдываю их ожиданий.
Я подумала, что ожидания мелированной крысы Лидки он наверняка оправдал, раз она с таким визгом на нем повисла, но решила, что лучше это не озвучивать.
- И зачем ты мне все это говоришь?
Сидя у него на коленях, мне было не слишком удобно смотреть ему в лицо, но я все-таки повернулась.
- Не знаю, - Глеб все так же глядел куда-то сквозь меня. – Наверно, чтобы ты знала. Так, по крайней мере, честно.
Я подумала, что все это уже плохо вписывается в рамки стандартного курортного романа. Да и с самого начала, пожалуй, не слишком-то вписывалось.
- Знаешь, Глеб… - я провела рукой по его волосам. – Мне кажется, ты ошибаешься.
- В чем? – усмехнулся он.
- Мне кажется, настоящий ты как раз не там, а здесь. Ты говорил, что приезжаешь сюда каждый год, ищешь маленького мальчика, которого давно уже нет. Но, наверно, все-таки не за этим. То есть не только за этим. Ты ведь вполне можешь позволить себе самые лучшие курорты, пятизвездочные гостиницы, а не облезлый городишко на задворках Европы, комнату в доме друга и столетнюю хонду в аренду.
Я бы ни за что на свете не призналась, что утром, прежде чем идти завтракать, проверила в банкомате баланс на карте Глеба. В конце концов, сказать можно что угодно. Там было даже больше пяти тысяч евро. На карте, которую он просто так отдал женщине, с которой знаком всего несколько дней.
- Ты приезжаешь туда, - продолжала я, - где тебя знают не как беспринципную сволочь, а как того самого маленького мальчика. И того, кем этот мальчик стал. Потому что только с этими людьми ты можешь быть самим собой.
Мы не включали на балконе лампочку, но даже в тусклом свете из комнаты я заметила, как по его лицу пробежала растерянность. Так выглядит человек, который постоянно носит очки, когда снимает их. Он нашел мою руку и прикоснулся губами к ладони. Мы сидели и молчали, пока мне это не надоело.
- Беспринципная сволочь Глеб Осадчий, - сказала я ему на ухо, - если твоя минутка самокопания закончена, осмелюсь напомнить, что у тебя на коленях сидит женщина, которая готова с тобой трахаться двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. И твоя временная импотенция ее очень огорчает. Так что…
Окончить фразу я так и не успела…