Девушка из Дубровника (СИ)

Глава 49

10 сентября

Мне все-таки удалось заснуть, но просыпалась я каждые полчаса. И вовсе не от храпа, потому что после второго раза достала из тумбочки беруши. Тревога и тоска, острая, как игла морского ежа, - вот что не давало покоя. Я вертелась и не могла улечься удобно. В чемодане лежало несколько таблеток сильного транквилизатора: в последние годы у меня бывали панические атаки, совершенно на пустом месте, и приходилось брать что-то с собой, на всякий случай. Но таблетки категорически нельзя было сочетать даже с минимальным количеством алкоголя. Да и то, что со мной творилось, не слишком напоминало паническую атаку.

Уже под утро я перекатила Глеба со спины на бок, прижалась к нему и задремала. И проснулась ровно в 5.55. Вытащила беруши и еще успела услышать отголосок рева первого самолета, заходящего на посадку.

Полосы света на кровати были четкими и яркими – день обещал быть ясным. Глеб тихонько похрапывал, уткнувшись носом в подушку. Мне нравилось просыпаться раньше и смотреть на него. Даже когда он издавал во сне совершенно зверские звуки, лицо у него было трогательно беззащитным. Так и хотелось погладить по волосам, по щеке, и приходилось сдерживаться, чтобы не разбудить. Просто лежала и смотрела. Но сейчас меня грызла все та же ночная тревога, которая так и не утихла к утру. Хуже всего, что я никак не могла понять, с чем она связана.

С тем, что осталось всего два дня? Нет, вряд ли. То есть может быть, но не только. Было что-то еще. Какое-то темное предчувствие, что ли. Я уже испытывала что-то похожее вечером того дня, когда мы с Глебом были на мысе Сустепана. Тогда я еще не знала, что там произошло. Но та тревога как пришла, так и ушла. А вот сейчас уходить, похоже, не собиралась.

Глеб вышел на балкон, когда я сидела на шпагате. Нагнувшись, поцеловал в макушку, переступил через мою ногу и встал в углу.

- Не мешаю?

- Нет.

- Духота какая. Уже с утра. Как-то не по себе.

- Тебе тоже? – удивилась я. – Полночи не спала. Как раз потому, что было не по себе.

Я встала на руки и прогнулась вперед, дернув мимоходом Глеба за шорты пальцами ноги. Дело было явно в не в духоте. И, судя по выражению лица, его тоже что-то тревожило.

- Кстати, Ника, мы вчера вечером все подъели, завтракать нечем. Куда пойдем, в пиццерию или в бандитерскую?

- В пиццерию подниматься надо. Не, в бандитерскую.

- А потом? – обычно Глеб не мог спокойно смотреть, как я завязываюсь в узлы и растягиваюсь на веревки, его так и тянуло до меня дотронуться. Но сейчас, похоже, мои супер-эротические позы его не особо волновали.

- Давай потом тупо пойдем на пляж и будем загорать. Без спорта и без приключений. Ладно?

- Как скажешь.

Духота давила, в воздухе висела дымка. Мы спускались по лестнице медленно, вяло, почти не разговаривая. Как будто вся энергия ушла вчера. Хотелось плакать. А вот есть как раз не очень. Я заказала только кофе и булочку, Глеб тоже жевал без особого аппетита.

- Странно… - сказал он, пристально разглядывая круассан.

- Что именно?

Глеб вздрогнул, посмотрел на меня непонимающе.

- Что странно? – уточнила я, но он только головой покачал и снова принялся разглядывать круассан, словно в нем заключались все тайны вселенной.

Я почувствовала какое-то глухое раздражение, совершенно непонятное, иррациональное. Вот только не хватало еще сейчас разругаться из-за какой-нибудь ерунды. И тогда мое предчувствие сбудется.

- Глеб, - я дотронулась до его руки, но тут из его телефона завопило «Раммштайном».

Посмотрев на экран, он обеспокоенно сдвинул брови и нажал на соединение:

- Мой, Тойво!

Когда Глеб разговаривал по-хорватски или по-английски, я хоть что-то могла уловить. Но сейчас жалкий десяток финских слов, заученных во время коротких транзитных поездок, мне никак не мог помочь. Я поняла, что Глеб, скорее всего, разговаривает с отчимом, и напряженно следила за его лицом, пытаясь вычислить, чем чреват этот звонок. В голову лезло только неприятное. Что-то случилось с матерью Глеба? С сестрой? Проблемы с бизнесом, настолько серьезные, что требуется его срочное присутствие?

Закончив разговор, Глеб побарабанил пальцами по столу и хмуро посмотрел на меня. Внутри все оборвалось.6ce29a

- Ник, отбой. Мне придется вернуться.

- В Хельсинки? – в ужасе прошептала я.

- С чего вдруг в Хельсинки-то? – удивился он. – На виллу. Сейчас Тойво документы вышлет, мне все это надо прочитать, подписать и отправить обратно. Банковские дела, нужны подписи обоих партнеров.

- А как ты подпишешь и отправишь? – не поняла я.

- Электронной подписью. Постараюсь побыстрее. Ты иди, а я как только – так сразу.

Я с облегчением вздохнула.

- Хорошо. Я пойду… на Сустепан.

Глеб посмотрел на меня с недоумением. Я и сама не ожидала, что скажу это, потому что собиралась на Рат, туда, где мы были перед горячим тупиком.

- На камни, в самое начало.

- Хорошо. Только поосторожнее там. И за ежами смотри, если купаться будешь.

Он поцеловал меня, прихватил с тарелки круассан и ушел. Я допила кофе, расплатилась и медленно побрела по набережной к Сустепану. Так же, как и вчера, дремал на стуле Драган, но я обошла его по сложной кривой, чтобы он меня случайно не заметил.

Мне надо было побыть одной и подумать. Совсем одной, чтобы никого рядом. Когда мы с Глебом поднимались на мыс, в самом начале тропы он показал мне почти незаметный проход между кустами к морю. Когда-то там вкопали камни лесенкой, но потом они заросли травой, и их почти не стало видно. Внизу был крохотный пляжик – несколько валунов и проплешин гальки между ними.

Я протиснулась между колючками, осторожно спустилась по камням и с досадой поняла, что побыть одной не получится. Женщина лет сорока купала старого ретривера. Она заходила в воду, держа его на руках, отпускала, и собака медленно плыла к берегу. Выбравшись на камни, женщина обратилась ко мне по-хорватски, но тут же перешла на английский, видя, что я не понимаю:

- Очень старая собака. Слепая, глухая. Но любит плавать.

Собака, словно понимая, что говорят о ней, тяжело вздохнула. У меня навернулись слезы. Видимо, сообразив, что со мной что-то не так, ее хозяйка быстро вытерлась, надела на купальник сарафан и попрощалась. Я смотрела, как она несет ретривера наверх, и уже не пыталась сдерживаться. Мне было жаль собаку, жаль хозяйку, но больше всего – себя.

Наплакавшись под шум волн в полном одиночестве, я разделась, развернула матрас и улеглась на спину, закрыв лицо шляпой. И тут же из своей берлоги вылезла ручная шизофрения.

«Ну что, Ника, сладкие потрахушки подходят к концу?»

А не пошла бы ты на хрен?

«Девочка моя, признай уже наконец, что влюблена в него по уши. Не для тебя эти игры – попользоваться и забыть. Не умеешь – не берись».

И что, если так? Пойти утопиться?

«Фу, как глупо. Просто подумай, что делать дальше. Ты ведь для этого сюда пришла, не так ли?»

А что я, собственно, могу сделать? Сказать: «Глеб, я согласна быть твоей любовницей, на любых условиях»? Если бы он этого хотел, давно предложил бы сам.

«Может, еще и предложит. Время еще есть».

Не предложит. У него есть жена. И любовница наверняка тоже есть. Может, даже и не одна. В Питере и в Хельсинки. К чему плодить сущности и разводить лишние сложности?

«Ника, Ника… Разуй глазки. С чего ты вообще взяла, что он женат? Ты можешь вспомнить хоть что-то, что бы это подтверждало? Реально подтверждало? Не можешь. Потому что не было ничего. Ты сделала вывод на одном-единственном основании: он сказал, что в Хельсинки у него семья. Ника, у него мать, отчим и сестра. Это тоже семья. Детей у него нет. А об одной жене никто не говорит «семья». Знаешь, почему ты так уверена, что он женат? Потому что тебе выгодно так думать».

Да что ты несешь, корова?! Мне выгодно?!

«Да-да, именно. Потому что если он женат, значит, никакого продолжения быть не может. Если не считать варианта с любовницей, конечно. А вот если нет – тут уже алгоритм ветвится. Хотя вероятность продолжения все равно мизерная. Но можно на это понадеяться. Даже поверить, что такое возможно. И очень больно разочароваться».

Тут я не просто топнула на нее ногой, а швырнула камнем. Ручная шизофрения ускакала на одной ножке, мерзко хихикая и показывая язык. А я начала думать дальше сама, без этого паскудного диалога.

И выходило со всех сторон, что эта гадина полностью права. Сказать «я его люблю» - это был бы, конечно, перебор, несмотря на то, что каждый день по ощущениям был как месяц. А вот «я в него влюблена» - без сомнений. И нечего притворяться. И насчет того, женат Глеб или нет, - тоже все так. Легче думать, что мы расстанемся навсегда потому, что в его повседневности нет места случайной знакомой. И очень больно – если место есть, просто знакомая туда не вписывается.