Девушка в черно-белом

У меня тряслись руки, нервы скручивались где-то в животе, пока я медленно шла ко дворцу. Церковный колокол разнесся в воздухе, отдаваясь звоном в моих ушах. Высокие пальмы раскачивались на ветру, лишь легкий ветерок пробивался по улицам. Я почти могла видеть солнечный жар, температура достигла своего пика в середине дня до почти удушающего уровня. Не лучший день для попыток кого-то соблазнить, но я не могла ждать; потому что, во-первых, он уходил, а во-вторых, мне нужно было сделать это, пока я не потеряла мужество.

После маминой бани я немного полежала в ванне, несколько девушек пошли со мной, чтобы подготовиться к последнему собранию сегодня вечером. Продавщица зелий преобладала в глубине моего сознания, но я оттолкнула ее. Потому что, поскольку Уэстон сказал мне, что печать придет ко мне, я с уверенностью знала, что она была частью этого. И я бы не сидела и не беспокоилась о чем-то, что не могла контролировать — по крайней мере, не тогда, когда мои мысли были заняты тем, как попросить мужчину лишить меня девственности.

Показалось солнце, отражающееся от золотой крыши дворца, и я слегка вздохнула, прогоняя нервозность. Я могла это сделать. Я могла просто попросить его переспать со мной, чтобы покончить с этим. Он поймет. Верно? Я потрепала губу.

Неприкасаемые заполнили большой двор, их зоркие глаза следили за городскими жителями, сновавшими туда-сюда с доставками. Мне казалось, что все они смотрели на меня так, словно знали, что я собиралась попросить кого-то лишить меня девственности, их тяжелые взгляды провожали меня до входа во дворец. И тут я поняла, что надела платье, которое купила мне мама — кстати, то, которое она купила для себя, — и оно было далеко слева от шкалы ‘не скромно’, но и не совсем на уровне ‘барменши’. Я удивилась, как бабушка вообще воспитала мою мать. Это была самая большая загадка жизни.

Зал обычно был открыт в течение дня для доставок, объявлений и жалоб жителей деревни в офис магистрата. Он всегда был окружен королевской стражей, остальная часть дворца была недоступна для публики.

Мне пришлось убедить двух охранников чтобы пройти мимо них, и нет, к сожалению, это были не Даррен и Грегори. Я была уверена, что если бы это были они, они бы пропустили меня вперед. Я издала удивленный вздох про себя.

Остановив служанку, чтобы узнать, где находилась комната Уэстона, я встала перед его дверью. Просто постояла там мгновение, даже не зная, внутри ли он, но пока не в состоянии постучать. Я размышляла о том, чтобы просто забыть обо всем этом; нервы поползли у меня по спине, но тут дверь открылась, и объект моих мыслей стоял по другую сторону.

Без рубашки. Он был без рубашки, но я не позволила себе отвести взгляд от его лица, потому что в противном случае я бы больше не подняла его.

— О, привет, — сказала я, громко сглотнув.

Легкая улыбка тронула уголки его губ.

— Что ты делаешь?

Я прикусила губу.

— Я раздумывала, стоит ли мне стучать.

Я была слишком честна и до недавнего времени никогда не ненавидела себя за это.

Он скрестил руки на груди, прислонившись к дверному косяку. Такой, такой без рубашки.

— Ты собираешься сказать мне, почему ты здесь?

Я слегка покачала головой.

— Я так не думаю.

Он весело вздохнул и отошел от двери, оставив ее открытой, а меня стоять по другую сторону. Я постояла там мгновение, разглядывая только его мускулистую спину и волчье клеймо между лопатками.

Он сел в деревянное кресло, стоявшее косо от стола, взял одно из своих лезвий и провел известняком по краям, продолжая то, чем, должно быть, занимался до того, как я прервала его.

— Что? Здесь нет женщин, которые обмахивают тебя? Я думала, это то, что делают принцы в такую жару.

Он оторвался от своей работы с лукавой улыбкой.

— Ты предлагаешь, принцесса?

Жар прилил к моим щекам, сердцебиение сбилось, но, к счастью, он уже отвел взгляд, проводя рукой по лезвию, проверяя остроту. Я занялась тем, что закрыла дверь и прислонилась к ней, затем оглядела комнату так, словно никогда в жизни ее не видела.

С открытого балкона ленивым ветерком развевались прозрачные занавески, кровать была королевских размеров с пуховым одеялом кремового цвета; письменный стол из светлого дерева и приставные столики были украшены розовыми вставками и цветами. У меня вырвался смешок.

— Максим выделил тебе дамскую комнату.

— Да, — сказал он через мгновение, — он ублюдок.

— Ну, по крайней мере, ты украсил ее сам, — сказала я, намекая на арсенал ножей, который он разложил на столе.

Он не ответил, только слегка покачал головой, его плечи напряглись, как будто он внезапно разволновался из-за меня.

Я убрала волосы с шеи, мои нервы делали жару еще более гнетущей. Воздух был тяжелым от напряжения и неловкости, вызванной попытками найти, что сказать. От его внезапной перемены настроения у меня по спине пробежала тревога. Я этого не понимала. Я могла бы стоять здесь и наблюдать за ним весь день. Почему он вдруг повел себя так, словно хотел, чтобы я ушла?

Может быть, я действительно хотела этого больше, чем он. И он сказал мне, что я нужна ему только как средство запугивания. Потому что, конечно, если бы он действительно этого хотел, то, по крайней мере, посмотрел бы на меня, пока я стояла в его комнате?

Или, может быть, я просто неправильно поняла его из-за того, что нервничала. Итак, я изобразила легкую улыбку и пошутила:

— Точить ножи — это то, как ты готовишься к путешествию? Мне почти жаль жителей Элиана.

Его взгляд метнулся ко мне, когда по террасе подул ветерок, теребя мои юбки и обнажая ногу с высоким разрезом на бедре. Его глаза проследили за движением, прежде чем похолодели. И, разочарованно покачав головой, он положил лезвие на стол сильнее, чем это было необходимо.

— Каламити, что ты здесь делаешь?

Я вздрогнула от его голоса, осознав, что совсем не ошиблась в нем.

По какой-то причине я неуверенно стояла у двери, а он, там, контролирующий ситуацию, втянул меня обратно в Камерон.

— Это все, чего я стою?

Его улыбка была лукавой.

— Хочешь доказать, чего ты стоишь?

Я вздрогнула от этого воспоминания. Потому что, если бы я знала его так, как знала сейчас, я бы согласилась. От ностальгии у меня перехватило горло, а на сердце стало тяжело. Всегда ли я хотела поместить мысль о том, что наконец-то была бы с ним, в воспоминания, где этого никогда не было? Потому что, если я не получила бы то, за чем пришла, сожаление преследовало бы меня в моих снах. Я была молода, я понятия не имела, что то, чего я хотела, на самом деле усугубило бы мои чувства; но в глубине души я прятала правду за ничтожной потребностью в закрытии.

Мысль о сожалении, преследующая меня так же, как Тени, придала мне силы духа сделать то, зачем я пришла.

Я подняла глаза и увидела, что он сидел, откинувшись на спинку стула, протирая лезвие полотенцем с каким-то маслом, с сердитым выражением лица, как будто у него был хороший день, пока я не вошла в его комнату. Мне было все равно, что он чувствовал. Он сделал это со мной, и он собирался это исправить.

Я понятия не имела, как сказать ему, чего я хотела, поэтому просто оттолкнулась от двери и подошла к нему.

Его взгляд был опущен, его внимание полностью сосредоточилось на своей работе, как будто меня здесь вообще не было. И я бы не стала лгать и говорить, что это не было пугающим — потому что нервы были достаточно крепкими, они вибрировали у меня под кожей.

Оказавшись перед ним, я вырвала нож у него из рук и отбросила в сторону. Его прищуренный взгляд метнулся вверх, но к тому времени я уже наклонилась и крепко прижалась губами к его губам. Как будто я ненавидела его. Как будто я вспомнила каждую причину в моем списке, все семьдесят четыре из них. Сердитый стон сорвался с моих губ от тепла его языка, коснувшегося моего. Я еще сильнее прижалась к нему, поставив колено на стул между его ног. Но он уже схватил меня сзади за бедра, притягивая к себе так, что я оседлала его, живот к животу, грудь к груди.

Моя кровь зашипела. Я почти слышала, как она бежала по моим венам, как звенела в ушах. Шероховатость его рук проложила огненно-горячие дорожки по моим бедрам, заду, а затем вверх по моему торсу, касаясь моей груди и нежно сжимая, прежде чем спустилась обратно к бедрам. Стон сорвался с моих губ, и он поймал его ртом, играя моим языком со своим.

Я прижалась к нему, застонав, когда его твердая длина коснулась моих ног.

По какой-то причине я знала, что должна была сказать ему, что хотела зайти дальше, чем пылкий поцелуй, когда мне действительно это было нужно. Я устала ждать. Я хотела этого сейчас, всего этого. Я хотела, чтобы он погасил этот пылающий огонь под моей кожей, чтобы я могла снова дышать, перестать фантазировать об этом моменте и, наконец, познать его.

У меня не было слов, поэтому я просто провела рукой вниз по его груди, мышцы его живота напряглись от моего прикосновения, а затем между наших ног, положив ладонь прямо на его макушку. Он застонал, глубоко и хрипло, его лоб прижался к моему. Я понятия не имела, что делала, но звук, который он издал, когда я всего лишь положила на него руку, заставил меня вздрогнуть. Его дыхание было тяжелым, неровным, как будто это было каким-то болезненным и совсем не приятным для него, в то время как я нерешительно провела рукой по всей его длине, вверх и вниз.

Наши неистовые движения превратились в медленные и ленивые, наше дыхание смешивалось с тяжелым, влажным воздухом. Я еще раз поцеловала его в губы, прошептав напротив них:

— Уэстон... пожалуйста...

Он замер, на мгновение став ледяным, прежде чем поднялся на ноги так резко, что я упала спиной на пол.

Он выругался, закрыв глаза и отступив от меня, как будто не мог даже помочь мне подняться.

Я сидела там, унижение и гнев переполняли мою грудь. Этот тупой ублюдок хотел меня, сколько раз говорил мне об этом? У меня только что были доказательства. Так почему же он отталкивал меня снова и снова, как будто это было не так?

С разочарованием, закипающим в моей груди, я поднялась на ноги и, обернувшись, увидела, что он направился к двери. Он открыл ее и встал рядом, крепко ухватившись за край, таким единодушным образом говоря мне убираться к чертовой матери.

Гнев, а затем паника поднялись в моей груди с привкусом сожаления, если я вошла бы в эту дверь. Итак, я стояла неподвижно, мое сердце бешено колотилось в груди.

— Тебе нужно уйти, — грубо сказал он, не отрывая взгляда от стены перед собой, как будто устал надо мной смеяться.

Если бы я ушла сейчас, у меня было бы худшее завершение в истории завершений. Уэстон, возможно, был упрям в том, чего хотел, но я была непреклонна. И если бы он хотел, чтобы я ушла, ему пришлось бы вынести меня на руках ... И тут я вспомнила кое-что, что он сказал мне раньше ... кое-что, что, по его словам, наверняка сделало бы меня больше не девственницей.

Я даже не дала себе времени подумать об этом: Я расстегнула кожаный пояс на бедрах, прежде чем стянула бретельки платья с плеч. Свободная ткань скользнула по моим рукам, пока не коснулась пола. Под ней ничего не было. Я дышала неглубоко, сердце билось, как крылья колибри.

—Каламити, хоть раз в жизни послушай... — он посмотрел на меня.

На мгновение он замер, такой неподвижный, как будто я полностью оглушила его.

— Чертов ад, — прошипел он, когда понял, что дверь широко открыта, прежде чем захлопнул ее.

Я понятия не имела, проходил ли кто-нибудь мимо, и мне было все равно. Потому что он смотрел на меня совершенно обнаженную, каждый дюйм моей кожи горел чуть ниже поверхности. Я никогда раньше не стояла обнаженной перед мужчиной, и это была одна из самых волнующих вещей, которые я когда-либо делала.

Он медленно шагнул ко мне, и я напряглась, в моем животе зародилась паника, что он собирался заставить меня надеть платье и отослать прочь. Я не могла смириться с его отказом. Я стояла здесь, предлагая себя мужчине в самый первый раз. Я бы приняла это тяжело, пошла бы искать другого мужчину, чтобы чувствовать себя желанной. Но я не хотела никого другого. Не спрашивайте меня почему, но этот глупый Титан был тем, кто мне был нужен.

Он остановился, ненадолго прикрыл глаза, а затем снова открыл их, как будто не собирался позволить разочарованию испортить вид.

— Нет ни одного святого, который смог бы устоять перед этим, — он сказал это так тихо, что я едва расслышала, как будто он разговаривал сам с собой, пытаясь убедить себя, что теперь это не в его власти.

Его глаза, наконец, лениво поднялись с моего тела на лицо.

— С меня хватит.

Я несколько раз моргнула, пытаясь привести мысли в порядок.

— Закончил?

— От попыток спасти тебя с помощью какой-нибудь самоотверженной идеи, — он сделал еще один шаг ко мне, и мое сердце подпрыгнуло, когда он расстегнул ремень и бросил его на пол рядом с собой.

У меня перехватило горло.

— Меня не нужно спасать.

Он мрачно рассмеялся.

— Да, это так, принцесса.

У меня вдруг возникло сильное ощущение, что если мне когда-нибудь и давали шанс передумать, то это было в далеком прошлом.

— От чего? — я сделала небольшой шаг назад, но он уже подошел ко мне, запустил руку в мои волосы, обращаясь с ними как с веревкой, и тянул меня назад, пока я не почувствовала прохладу каменной стены позади себя.

Его кулак оттянул мою голову назад, его губы опустились, чтобы коснуться моих. Затем самым легким, хриплым шепотом он сказал мне в губы:

— От меня.

Возможно, дрожь, пробежавшую по мне, можно было объяснить тем фактом, что в моей жизни раньше не было мужчины. И я только начинала понимать, как сильно мне это нравилось — находиться в мужском присутствии, испытывать мужское внимание. Я просто хотела томиться в нем, позволить ему делать со мной все, что он захотел бы.

Мой пульс затрепетал, когда его грубые руки обхватили мою талию, приподнимая меня, пока мои ноги не обвились вокруг него. Жар его большого тела передо мной и холодный камень за моей спиной были опьяняющим сочетанием. Сильная дрожь пробежала по мне, когда он даже без поцелуя опустил голову, беря в рот сосок.

Гортанный вздох сорвался с моих губ, и моя голова откинулась назад, когда он перешел к следующему. Тепло просочилось по моей коже, распространяясь подобно лесному пожару до самого низа живота.

Он отстранился, обхватив ладонью мою грудь. Застонав от открывшегося вида, он провел большим пальцем по соску. Острые покалывания пробегали от моей груди все ниже и ниже, обжигая.

Его потемневший взгляд встретился с моим, прежде чем он поцеловал меня, пососал мой язык и прикусил мою нижнюю губу, потянув за нее. По-другому и более дико, чем он когда-либо целовал меня раньше, как будто теперь он был раскован, расстроен.

Я тяжело дышала, внутри меня вспыхивали мурашки, когда тепло его ладоней сжимало мои обнаженные груди, теребило соски, пока я не подумала, что сошла бы с ума от нарастающего давления.

Его губы прижимались к моим губам все настойчивее, жестче, с большим количеством покусываний зубами и более быстрыми касаниями языка, пока не осталось ни единого вздоха, без которого его губы не касались бы меня.

Но когда его руки скользнули по нижней стороне моих бедер, чтобы расстегнуть брюки, беспокойство охладило огонь под моей кожей. Он собирался взять меня прямо здесь, у стены. Он не знал, что я девственница ... Эта мысль пронеслась у меня в голове.

— Подожди.

Он не переставал покрывать поцелуями мою шею, нежно покусывая сосок. Паника поднялась в моем животе.

— Уэстон, подожди! — я потребовала, затаив дыхание.

Он отстранился только после того, как я резко дернула его за волосы. Я сглотнула.

— Эм, я думаю, есть кое-что, о чем тебе следует знать.

Он ждал, его разгоряченный взгляд затуманился, возможно, немного сердитый.

— Я-я имею в виду... что я не делала этого раньше, — закончила я шепотом.

Ради всего святого, не позволяй ему оттолкнуть меня из-за этого.

Переводя мой взгляд обратно на него, черный медленно просачивался в его радужки, кружась и мягко заполняя пространство. Мое сердце затрепетало в груди, но разгоряченное, ленивое выражение, которое он сохранял, не давало мне бояться этого, бояться его. Он медленно опустил меня вниз по своему телу, пока мои ноги не коснулись пола, а затем в позе, которая, как я думала, была невозможна для человека с характером Уэстона, он опустился на колени у моих ног.

Мое сердце так сильно стучало в груди.

— Что… — начала я, но остаток слова вышел одним долгим гортанным стоном.

О, черт. Черт. Моя спина выгнулась дугой, а голова откинулась назад, ударившись о каменную стену.

Одно мое бедро было перекинуто через плечо, а другое едва удерживало меня на ногах, пока жар его языка лизал и кружил вокруг моего центра. Острые мурашки распространились по всему моему телу, вплоть до кончиков пальцев.

Я задыхалась между тяжелыми вдохами, не уверенная, где я хотела бы провести руками: в его волосах или на стене рядом со мной. Я сделала комбинацию того и другого. Чувство внутри меня было беспокойным, отчаянным, глубокие мурашки перерастали в искры. Чувство было чуждым, неизвестным, и от него по моему позвоночнику пробежали мурашки тревоги.

— Уэстон, остановись, — выдохнула я.

Он ответил открытым поцелуем в то место, от которого у меня перед глазами вспыхнули звезды. Искры разгорелись до более горячего уровня, чужеродное чувство расширилось.

О, черт.

Из моего горла вырвался стон, и я прикусила нижнюю губу, чтобы остановить себя, но... Его язык был таким влажным, таким горячим, что моя губа выскользнула из зубов.

— Пожалуйста, остановись.

— Заткнись, — он хлопнул меня по внутренней стороне бедра. Сильно. Прежде чем мягко попробовать меня на вкус, издав стон.

Все, что было дальше, было бессвязным.

Ругательства, богохульство, имя Уэстона — кто бы мог подумать, сорвались с моих губ, когда шипение переросло в треск костра, рассыпая искры по всему телу. Мои бедра напряглись, пальцы запутались в его волосах, ощущение теплого пламени пульсировало у меня между ног, скручиваясь в животе.

Через мгновение покалывание прошло, оставив меня с ощущением невесомости — и это потому, что так оно и было. Моя спина ударилась о кровать, дыхание стало прерывистым, в то время как я пришла в себя от самого сильного ощущения, которое когда-либо испытывала.