Долг Короля

Глава 4.4

Капитана «Белого ветра», равно как и остальных членов экипажа на корабле не нашли. Когда полицейским устроили выяснения с занесениями, один из них рассказал, что весь вчерашний вечер вокруг корабля крутилась парочка странных людей и пыталась проникнуть на борт. Начальник полиции разорался, что нужно было схватить их до выяснения обстоятельств, но ему мягко указали на факт закрытого отделения полиции и вообще ситуации в городе, и он смягчился. Пока это происходило, Кастедар вместе с Анхельмом и одним из полицейских провели обыск «Белого ветра». Они нашли судовые журналы, отчетности, запечатанные пачки денег, обернутые пленкой из маринейского кактуса и три бочки с непонятным белым порошком. При виде бочек Кастедар побелел, как мел, сказал никому не приближаться к ним и прогнал всех прочь, на берег. Когда он спустился, то объяснил, что в бочках лежал крысиный яд. Затем позвал Фриса и отошел с ним в сторонку, где долго что-то втолковывал ему. Как ни силился Анхельм расслышать, ни слова из их речи не было понятно. Но выражение лица Фриса после этого разговора наводило на размышления, что лучше Анхельму и не знать, почему обычный крысиный яд вызвал такие эмоции у демона Смерти.

По прибытии в дом губернатора Анхельму пришлось подавить в себе чувство паники и страха. Он живо вспомнил, как Рейко волокла его по ступенькам в этой кромешной тьме, которую разгонял лишь маленький сгусток магического света на ее ладони. Воспоминания о Рин нахлынули на него яркими и красочными образами, и, видимо, то же самое случилось и с Розой, потому что она вдруг тихо застонала и до боли сжала его руку. В спальне на втором этаже, где, вопреки погоде снаружи, было по-зимнему холодно, нашли труп Камелии. Девушка выглядела так, словно спала. Кастедар сказал, что она умерла во сне, Рейко не стала издеваться над ребенком и просто подсыпала ей яд в молоко. Комната была чистой и опрятной, все вещи на своих местах, и этот уголок порядка среди безумного хаоса вызывал в душе Анхельма чувства безысходности и ужаса, которые он даже и не попытался скрыть. Роза не рыдала, увидев сестру. Она прошла, села перед постелью на пол и долгое время держала труп за окоченевшую руку. Когда ее позвали, чтобы спуститься в подвал, Роза покачала головой и сказала, что присоединится к ним позже и вместо подвала посоветовала им проверить помещения для слуг.

Последовав ее совету, они обнаружили в чулане для метел трех связанных человек без сознания. Еще пятеро нашлись в ванной комнате. Среди них оказалась и служанка Нэли, самая ценная свидетельница. Когда они, наконец, спустились в подвал, Анхельму на мгновение стало плохо. Впрочем, и остальные, услышав вонь разлагающихся трупов, почувствовали себя не лучше. Рейко так и лежала в углу, разрубленная на две части ударом клинка Рин. Закари, погибший точно так же, был в соседней комнате. В кармане куртки нашелся его деловой дневник, где были записаны все сведения о покупках и продажах товара. Рин действительно знала, чего ожидать от этого города, и нисколько не ошиблась в своих предположениях.

Анхельма это пугало.

— Трупы опознали, полицейские принялись за уборку. Нам пора идти, — сказал Анхельм, входя в комнату Камелии. Роза все еще сидела рядом с кроватью и смотрела на сестру.

— Первый раз вижу Камелию такой… спокойной, — ответила Роза. — Эта сука действительно любила ее, раз не заставила мучиться перед смертью. Да, от меня бы она отрезала кусочек за кусочком. Меня она всегда тихо ненавидела.

— Ну, брось, не такое уж ты и чудовище.

— Это было не смешно.

— Прости.

— Извинения приняты. Анхельм… ничего, что я на «ты»?

Анхельм махнул рукой.

— После всего, что мы пережили, наедине можешь называть меня как угодно. Что ты хотела сказать?

— Спасибо. Я хочу похоронить Камелию. По нашему обычаю южан.

Герцог посмотрел на нее с непониманием.

— Здесь на юге мы не закапываем умерших в землю. Слишком жарко, влажно, почва не та, что на континенте. Трупы начнут гнить, пойдут болезни. Мы сжигаем тело, а прах заворачиваем в лепестки магнолии и бросаем в океан.

Роза сглотнула, тяжело вздохнула, словно сдерживая слезы, и продолжила:

— Завтра утром будут гореть костры, воздух наполнится вонью горящей плоти. А затем волны Левадийского океана понесут по безбрежным просторам розовые и белые шарики лепестков магнолии, омытые солью слез и посыпанные перцем проклятий. Этот обряд называется «маганиде». Жаль, что я не смогу похоронить отца, — на ее лице возникла странная усмешка. — Его теперь, как выразился господин Кастедар, только в бочку сливать.

Анхельм поддался внезапному порыву, в два шага оказался рядом с Розой и крепко обнял ее.

— Не надо, — тихо полузасмеялась-полувсхлипнула она, отстраняя герцога, но тот не отпустил.

— Ты такая же, как она, — шепнул он. — Я смотрю на тебя и вижу копию Рин. Вы похожи как две капли воды. Роза… Тебе ведь некуда теперь податься?

Она помотала головой, не в силах сказать ни слова.

— Я напишу письмо дяде. Поедешь жить ко мне, в Лонгвил. Полгода поживешь, обвыкнешься, а в октябре поступишь в университет. Ты же хотела?

— Это… очень щедрое предложение. Мой настоящий отец с ним, боюсь, не согласится. Моим опекуном теперь назначен он.

— Ты хочешь остаться с его семьей? Я знаю, чем тебя заставят заниматься! Ты будешь…

— …вышивать на пяльцах, учить этот ненавистный мне этикет, носить корсетные платья, которые уже никто и нигде, кроме как в Соринтии не носит… Знаю. Мой отец не верит мне. А я его не хочу больше называть отцом, этот человек не сделал ничего, чтобы иметь право зваться так. Я хочу поехать в этот… как там?

— Лонгвил. Раз хочешь, значит поедешь. Пока мы здесь, собери все документы, какие найдешь. На дом, на себя, на отца, на сестру. Все-все собери. Сложи в отдельный чемодан. Платьев много не бери, возьми все теплые вещи. Сегодня только третье февраля, ты прибудешь в Лонгвил в начале марта, там в это время еще снежно, слякотно и холодно. Возьми все деньги. Давай, вперед!

Он отстранился и помог ей подняться. В этот же момент в комнату зашли остальные. Гальярдо проводил дочь странным взглядом, но ничего не сказал. Анхельм взглянул на него холодно и отстраненно.

— Насколько я понимаю, Камелия вам дочерью не приходилась? — спросил он тихо, когда начальник полиции и полицейские унесли труп девушки.

— Нет. Только Роза.

— Не хотите сегодня поужинать вместе со мной и с дочерью?

Гальярдо оглядел его с головы до ног, словно чуял подвох.

— После увиденного, боюсь, у меня не будет аппетита еще неделю.

— Тогда выпьем вина. Нам нужно поговорить, Хавьер, и разговор будет серьезный. Я не хочу начинать ссору, и, уверен, вы тоже того не желаете, поэтому предлагаю мирно побеседовать о жизни за бокалом вина. Сейчас три часа дня, почти все наши дела подошли к концу. Нам осталось выяснить, что происходит в трущобах, но это откладывается до прибытия «Тигров» и уполномоченных из департамента безопасности. Также нужно узнать, сколько еще человек было на стороне Рейко, и кто из них сидит сейчас в городском совете. Только вы уполномочены менять состав совета, и время для этого пришло. Я уже дал посыльному приказ немедленно созвать собрание, так что… пойдемте.

Сказав это, Анхельм вышел из комнаты.

Они доставили Розу вместе с ее вещами в гостиницу, с ней остался Фрис. Анхельм, Гальярдо, Кастедар и начальник полиции Адаранса поехали в мэрию на собрание городского совета. Кстати, начальник, его звали Сэмюель Хаши, к удивлению Анхельма, оказался вполне вменяемым и честным человеком. С Рейко и ее преступной шайкой он связан не был, хотя о делах и проводимой на острове политике слышал. Выяснилось, что полиция Адаранса давно наблюдала за поведением губернатора, но никто не решался выступить против альянса коррумпированных чиновников, полиции и владельца одной из крупнейших судоходных компаний. Все письма, отправленные в адрес герцога Уве-ла-Корде, до адресата не доходили, о чем Сэмюель так и сказал. После этого тяжелого совещания были уволены с занимаемых должностей семеро из девяти чиновников и их заместители. Всех подозреваемых в сговоре сразу же заставили написать соглашение о невыезде с острова до решения суда. Деятельность совета была заморожена полностью. На Анхельма посыпались вопросы на тему управления и упреки в том, что теперь жизнь в городе замрет. На это герцог ответил, что в Лейгес приехал сам его светлость Хавьер Гальярдо, он у вас умный и со всем справится. Хавьер при этих словах лишь заскрипел зубами и метнул в Анхельма убийственный взгляд, так как не мог сознаться перед подчиненными в собственном бессилии. А Анхельм с несвойственной ему мстительностью подумал, что не мытьем, так катаньем заставит его работать.

Заседание городского совета длилось шесть часов, и к концу его у несчастного Анхельма подкашивались ноги и закрывались глаза. Он сел в карету и через мгновение оказался уже у входа в гостиницу. В ответ на вопрос как так вышло, Кастедар усмехнулся и сказал, что его светлости нужно поспать, потому что он на ногах уже более трех суток. Но до сна было еще очень и очень далеко. Сегодня же должны были похоронить Камелию и остальных погибших. После чего надлежало решить вопрос с переездом Розы.

Когда Анхельм и Гальярдо пришли в номер, Роза спала. Фрис, увидев их, поднялся и вышел, бросив напоследок, что ему надо поговорить с чешуйчатым недоразумением. Анхельм подумал, что разговор пойдет о тех бочках с крысиным ядом, которые так взволновали демона, но вопросов задавать не стал: других дел хватало. Герцог вызвал портье и приказал сообщить, когда к нему придет священник и устроители похорон. После чего ушел в ванную комнату и провел там долгое время, приводя себя в порядок.

— Да, ваша светлость, выглядите вы паршиво, — бурчал он себе под нос. На левой щеке сапог Рейко оставил легкие синяки, всю спину, плечи и ноги покрывали ссадины и лиловые кровоподтеки. И сейчас, рассматривая себя в зеркале, Анхельм уже жалел, что не позволил Фрису вылечить себя. Все же, перед Гальярдо и Розой стоило бы появиться в достойном виде, ибо сейчас Анхельму предстоял еще один тяжелый разговор, и касался он Розы и опекунства над ней.

Положа руку на сердце, Анхельм признал: он совершенно не подумал о том, что предлагает девочке. Ей придется привыкать к северу, его суровым холодам и угрюмым, мрачным людям, но это сущие глупости по сравнению с тем, что она попадет в дом, где появляются члены тайного сообщества. Роза — патриотка. Едва ли убеждения позволят ей принять другую точку зрения на происходящие в стране процессы, соответственно, есть определенный риск, что она проболтается. В виду этого, дядя, конечно же, будет против присутствия Розы, и никакие слезливые истории о несчастной внебрачной герцогской дочери, потерявшей всю семью, его не проймут. И хотя Анхельм так и не смог придумать причину, почему, но был уверен, что Рин поддержит дядю. Словом, молодой герцог снова сначала прыгнул, а потом посмотрел, куда. Но отступать было поздно, да и не слишком-то хотелось. Роза так напоминала ему самого себя, что Анхельм невольно потянулся к ней всей душой. Одинокая, умная не по годам, хитрая и спокойная. А еще она была до странного похожа на Рин. Может быть, именно это сыграло решающую роль? Оставить себе хоть кого-то, напоминающего потерянную возлюбленную? Осознав, что думает о Рин в прошедшем времени, Анхельм обругал себя последними словами.

— Никто не отнимет у меня ее. Никто. Не позволю! — шептал он, завязывая галстук. Проклятый узел не давался, пальцы дрожали. — И сбежать тебе, Рин, я тоже не дам! Не для того я столько лет искал тебя.

Узел сдался на милость победителя, и Анхельм с победным видом расправил черную ткань. Потом открыл коробочку с духами, купленными в Гор-ан-Маре, и мазнул капельку на шею и запястья. Терпкий, с цитрусовыми нотками аромат почти мгновенно заполнил ванную комнату, где переодевался герцог.

Анхельму особенно понравилось, как были устроены здесь, на юге, ванные. Ванн как таковых не было, мыться можно было только стоя под струей горячей (или не очень) воды. На крышах зданий располагались большие открытые резервуары, в которых под солнцем грелась вода. Когда открывали кран, она поступала по трубам и после использования стекала в вырытые под домами каналы. Из них вода утекала в море, попутно проходя несколько фильтров, чтобы как можно меньше загрязнять область вокруг острова. На севере в старых домах до сих пор мыться можно было только если нагреть воды в котлах, в новых постройках в стены уже закладывали трубы. Это полезнейшее изобретение, как и водонапорные башни, и насос, пришло в Соринтию из Левадии, в которой уже сейчас люди забыли, как греть воду в котлах. Рин, этой ванно-плавающей выдре, там точно бы понравилось…

При мысли об этом Анхельм грустно улыбнулся. Не дав себе затосковать снова, он еще раз придирчиво оглядел отражение в зеркале и вышел.

Роза уже сидела на диване, одетая в простое черное платье и платок, и делала вид, что ее совершенно не интересуют попытки отца заговорить с ней. Анхельм кашлянул, привлекая к себе их внимание, и спросил:

— Священник приходил?

— Да, — ответил Гальярдо, — похороны будут с утра, в семь. Сэмюель сказал, что остается здесь до тех пор, пока не назначат новое руководство полиции. Дружина собрана, улицы патрулируют. Неизвестного Белого так и не поймали. Видимо, успел улизнуть с острова до того, как попался на горячем.

— Едва ли… — задумчиво ответил Анхельм. — На корабле остались деньги и рабы. Сэм не сказал, всех погибших в доках опознали?

— Двести девять из двухсот тридцати шести опознаны. Остальные не поддаются опознанию.

— Двадцать семь человек… — пробормотал Анхельм. — А в полицейском участке и опознавать было некого. Одна надежда, что нам удастся найти Р… Ирэн… и заставить ее вспомнить, кто был среди нападавших. Хотя, она могла знать в лицо только двух человек. Мда…

— Там был начальник полиции Шон Фишер, — ответила вдруг Роза. — Его заместитель, помощники, помощник Закари и этот… как его? — она подняла глаза к потолку и некоторое время вспоминала. Перевела взгляд на отца и спросила:

— Преданный цепной пес главнокомандующего южным флотом?

Глаза Гальярдо расширились.

— Шершень? — шепотом переспросил он. — Там был Шершень? И она справилась с ним?

— Да… Хотя с ним ей пришлось повозиться дольше, чем с остальными. В жизни не видела, чтобы человек мог поймать пулю в полете… Она ее словно с полочки взяла! — рассказывала Роза. — А потом она как-то вдруг оказалась у него за спиной и… Нет, не могу. Меня тошнит, как только я вспоминаю. Скажу лишь, что Шершень перестал быть единым целым, не успела я и глазом моргнуть.

Она заметно поежилась.

— Но почему Шершень? Его же потому и зовут цепным псом, что он нечеловечески предан хозяину! Неужели он… работал на Закари? Как так может быть? Или…

— Или, — мрачно припечатал Анхельм, наконец сообразив, что к чему. — Додж Финесбри, главнокомандующий южным флотом, он же младший брат бывшего герцога Томаса Финесбри, обвиненного в государственной измене и сбежавшего в Мариней. Все Ирэн правильно говорила: это проклятое эхо войны!

— Анхельм, объясните… — попросила Роза. Герцог взглянул на нее и попытался растолковать собственные соображения.

— В восемьдесят втором году герцогство Финесбри перестало существовать и вошло в состав герцогства Танварри. Моему отцу были переданы полные права на земли, а семья Томаса Финесбри лишилась всех привилегий и титулов. Они бежали от политического преследования в Мариней. Все, кроме младшего брата Томаса, Доджа. Доджу на тот момент было лет шестнадцать, наверное, он учился в военно-морской академии в Гор-ан-Маре и из поля зрения императора просто выпал. А может быть, не выпал, просто его величество счел несправедливым заставлять ребенка расплачиваться за проступки старшего брата.

После чего началась кампания против пиратства. Его величество совершил один странный поступок, ставший одной из причин войны, — были отведены войска с границ недружелюбного к нам Маринея. И обиженный Томас Финесбри решил действовать. Организовался заговор, целью которого было свержение Вейлора, и в ходе которого был отравлен военный советник Маринея. Разразился скандал, подозрения пали на Вейлора, а Томас Финесбри только раздувал огонь пожарче.

Затем в дело вступил еще один герой, имя которому — Рин Кисеки. Известная на всю страну, множество раз награжденная самим императором, Рин сопровождала посла Генри Доунбриджа-младшего в Мариней на судебные слушания по делу об отравлении. С собой она везла секретную переписку маринейской аристократии, Томаса и некоторых высших чинов Соринтии.

Но на корабль было совершено нападение, переписка потерялась, посол был убит, а Рин захвачена в плен.

— Позвольте-ка, Анхельм, — перебил его Гальярдо, — Рин не была в плену, а на корабль никто не нападал. Гвинет Родемай подобрал Рин после кораблекрушения и привез в столицу, где Рин, очевидно, потеряв разум от того, что не смогла выполнить задание, убила визиря.

— Это официальная версия, выдвинутая Маринеем.

— Рин сделала блестящую карьеру всего за десять лет. Все знали, что она помешана на работе. За десять лет ни одного выговора, все выполнено безукоризненно точно. И тут такой прокол! Для такой карьеристки это было катастрофой. По-моему, вполне естественно, что когда она осознала последствия провала своей миссии, сошла с ума и прирезала визиря. Она же сама признала свою вину на суде!

Анхельм грустно усмехнулся.

— Рин была, вероятно, самым здравомыслящим человеком среди всех них. Вы ведь не потрудились узнать у отца, почему Арман Валиенте вместе со всем отделом, едва только услышал о том, что якобы совершила Рин, взял отпуск и поехал за ней в Мариней? И почему следом за этим происшествием весь отдел специального назначения «Волки» был распущен?

Гальярдо пожал плечами.

— Честно говоря, я никогда не интересовался вплотную этим вопросом. Хотя именно дело Рин Кисеки поставило папашу одной ногой в могилу.

— А я поинтересовался на досуге. Ирэн Эмерси мне рассказала немного, когда мы ехали сюда.

— Наверняка пересказывает чужие сплетни, — поморщился Гальярдо. — Когда Рин все это наворотила, ваша Ирэн под стол пешком ходила.

— Как знать, как знать, — уклончиво ответил Анхельм, стараясь не выдать своего раздражения по поводу скептицизма Гальярдо. — По мне, так ее версия наиболее правдива. Так вот, Арман Валиенте не поверил в то, что Рин могла совершить такую глупость. А вот в недалекий ум вашего отца он верил и знал, что по департаменту безопасности поползли крысы. Томас Кимри, который к Рин очень хорошо относился, тоже не поверил в официальную версию.

Для справки: Рин Кисеки совершила настоящий подвиг, когда, находясь в тюрьме на рудниках, смогла отправить письмо Томасу Кимри, раскрывшее участников заговора не только среди аристократии Маринея, но и в высших чинах Соринтии. Департамент безопасности после этого напоминал разворошенное осиное гнездо. Погоны летели вместе с головами.

Когда решался вопрос о подаче апелляции, консульство Маринея настаивало на неоценимом ущербе и отсутствии доказательств невиновности Рин. Дело осложнялось тем, что Рин Кисеки на суде сама призналась в том, что убила визиря Маринея, и тем, что секретная переписка была утеряна. Пока шла бюрократическая волокита, скандал подогревался, мирное соглашение расторгли, заговорили о войне. Военные порывы Маринея еще сдерживались благодаря одной только королеве Ивении Маринейской, которая имела сильное влияние на мужа.

Но тут же происходит нечто, что путает вообще все карты. Заключенных, среди которых находится Рин, везут из Присполи в госпиталь для арестантов. По пути на обоз нападают, и Рин Кисеки исчезает в неизвестном направлении, после чего ей приписывают побег из места заключения, чтобы поставить точку в деле об ее освобождении. В это же время в правительстве Маринея происходит серия загадочных убийств с одним и тем же почерком: у всех погибших на груди вырезан волк. Томас Финесбри также был найден мертвым в своей постели с такой же отметиной. Как показало расследование, все они имели отношение к заговору.

На предложение прислать второго посла для переговоров Мариней отвечает войной.

А спустя еще некоторое время из Приспольской крепости привозят тела зверски убитого Гвинета Родемая и пары десятков его охранников. У всех них на груди — волк. В этом могли бы обвинить сбежавшую Рин Кисеки, но не смогли, и вот почему: пограничники доложили о том, что границу пересекли агенты отдела «Волки». Агенты вели себя агрессивно, никаких документов, подтверждавших легальность их перемещения по стране, у них не было. При досмотре фургона обнаружили еле живую, искалеченную Рин Кисеки. Попытка задержать их привела к перестрелке и двум трупам со стороны пограничников. Но дело даже не в этом, а в том, что агенты покинули Мариней за пару дней до того, как произошло последнее убийство. Свалить вину на абы кого Мариней не смог, дело принципа: найти и покарать убийцу.

Разразился международный скандал. Руководство департамента безопасности Соринтии, недолго думая, вешает всю вину на Армана Валиенте и его сестру Заринею Церес, которые были опознаны среди тех агентов, пересекавших границу. И это несмотря на то, что на территории Маринея в тот момент находились, вероятно, все агенты «Волков», а Арман и Заринея клялись в своей невиновности и проходили допрос с применением магии разума. Героев Соринтии в один день лишили всего, что у них было, и вышвырнули на улицу.

До сих пор неизвестно, кто совершил ту серию убийств. Никто так и не признался. Все сотрудники «Волков» были уволены, Арман и Заринея бежали из страны. Отдел закрылся, настал конец эпохи. И открывается спецподразделение «Тигры», — новая эпоха.

Что стало с Рин Кисеки — неизвестно. Она пропала при невыясненных обстоятельствах, до департамента безопасности ее так и не довезли. Вероятно, не перенесла дорогу из-за травм.

— Так какое отношение ко всему этому имеет Додж Финесбри? — спросил Гальярдо после минутного молчания.

— Месть, — пожал плечами Анхельм. — Блюдо, которое подают холодным. Рейко обещала власть всем, кто ее поддержит, и она ее давала. А власть — это вещь, которая может свести с ума любого. Возможность отомстить за семью — мотив, который многих заставлял делать нечто из ряда вон выходящее. Вполне вероятно, что Томас Финесбри еще тогда накрутил Доджа с той только целью, чтобы тот по прошествии определенного времени подобрался как можно ближе к обидчикам семьи и нанес удар.

— То есть, я выслушал все это только затем, чтобы услышать вот эту глупость?! — возмутился Гальярдо. — Месть? Анхельм, вы в своем уме? Это лишь ваши догадки! Они не имеют никакого обоснования, кроме вот того, что вы рассказали только что. Весьма странная подоплека, должен сказать! Вы никого не сможете обвинить, опираясь на эти рассуждения. Большинства из тех, кто был замешан в заговоре, уже нет в живых. Рин Кисеки неизвестно где, и неизвестно жива ли. И неизвестно, можно ли ей верить. Она психованная убийца и преступник, не забывайте об этом! К тому же, она из аиргов, а этим тварям вообще доверять нельзя, — презрительно добавил он. Анхельм медленно вдохнул и выдохнул, сосчитал до десяти, и только затем ответил:

— Возможно, вы правы.

— Не «возможно», а прав!

— Возвращаюсь к вопросу об опознании. Чутье подсказывает мне, что среди погибших в доках был и капитан корабля. Когда меня захватили в заложники… Человек, который вел меня, явно был главным среди них. Об этом говорило все: его власть среди остальных, его тон, походка, сила. Я просто уверен, что корабль он не смог забрать лишь потому, что умер. Ирэн убила его. Он был совершенно уверен в победе: двести тридцать человек на одного — расклад более чем неприятный. Они не собирались нас отпускать оттуда. Им нельзя было дать нам уйти. Но они хотели получить всех сразу и живыми: вот что их подвело. Вероятно, Рейко тоже собиралась вести двойную игру, но какую? Как жаль, что мертвых не спросишь… — вздохнул герцог и пожал плечами. Гальярдо на это ничего не ответил.

В дверь постучали, Анхельм пригласил войти, и на пороге появился портье, который сообщил, что все готово к ужину. Спустя пять минут Роза, Анхельм и Хавьер сидели в пустом зале за большим круглым столом и молча ели. Никто не заговаривал первым: Хавьер погрузился в свои мысли, Роза бросала нерешительные взгляды на Анхельма, а тот налегал на фаршированные рисом кальмары и маринованную морковь, которую страстно ненавидел. Видимо, был так голоден, что совершенно забыл об этом.

— Я собираюсь переехать в Лонвин, — сказала Роза, поняв, что помощи от Анхельма не дождется.

— Лонгвил, — поправил тот, не отрываясь от моркови. Хавьер, услышав это, медленно вытер губы салфеткой и бросил ее на стол. Роза пила вино и считала оставшиеся секунды до взрыва.

— Что?! — переспросил он так, словно не расслышал.

— Я собираюсь переехать в Лонгвил, поступить в университет и учиться, — повторила Роза.

— Ты хоть соображаешь, что делаешь? — начал Хавьер, глядя куда-то в потолок, а не на дочь. — Да у тебя совсем уже совести не осталось?! Нет, подождите… — его взгляд обратился к герцогу. — Анхельм, это… твоих рук дело, да? Решил у меня отобрать дочь?!

— Я сама отказалась от тебя, — напомнила Роза. — Ты отказался от меня, а я отказалась от тебя. Мы квиты, я считаю.

— Маленькая нахалка! Да кому ты нужна в этом Лонгвиле? Кто ты такая без меня? Без нашей семьи? Без фамилии Алава! Просто очередная безродная девка!

— Не ори на нее, — спокойно сказал Анхельм, и добавил: — Я стану ее опекуном.

— Что?! Ах! Так тебе не Роза нужна! Ты как обычно… хочешь покуситься на мое имущество?!.. — побагровел Хавьер. — Да я… да… Ее опекун — я! Завещание! Я хотел тебя вписать, Роза, но теперь ты не получишь ни рема! Ни жалкого рема! И ни одного паршивого горшка из имения Алава! Ты лишишься всего!

— Я не могу лишиться большего, чем уже лишилась, — отстраненно сказала Роза. — Ты выкинул меня из своей жизни, потому что я могла оставить пятно на твоей репутации. Я ведь ничего не знала бы о нашем родстве! Но ты приехал к нам, выпил целую бочку вина и на пьяный язык рассказал мне, что я твоя дочь, но — вот неожиданность! — об этом никто не должен знать! Я уже даже не спрашиваю, зачем ты это сделал, мне все равно! Но теперь ты просто обязан оставить меня в покое. Потому что только ты один виноват во всех моих несчастиях. Ты и больше никто! И я от своих слов не откажусь. А лишить меня имения Алавы ты не сможешь. Все документы у меня, и я тебе их не отдам.

— Я все еще твой опекун! Ты несовершеннолетняя! Я имею право распоряжаться всем, что у тебя есть, и я тебе гарантирую: ты не получишь ни рема!

— Ну что ж… Раз такое дело, то придется и мне сказать свое веское слово, — Анхельм доел наконец морковь, вытер рот и сказал, спокойно глядя в бешеные глаза Хавьера:

— Что ты к ней привязался? Ты чего хотел? Чтобы она села в твоем замке в самой темной комнате и вышивала на пяльцах день и ночь, да держала рот на замке? Не будет этого. Я же знаю, как ты боишься, что Роза расскажет всем, кто ее настоящий отец. И даже доказательств не потребуется, потому что не заметить сходства между вами может только слепой. Гальярдо, ты вляпался в дерьмо по самые уши. У тебя есть один-единственный шанс замять скандал, который я могу раздуть, и я тебе в порыве неслыханной щедрости этот шанс даю. Отпусти Розу и дай ей заниматься тем, чем она хочет. Начнешь чинить мне препятствия для ее перевода под мою опеку — сдам тебя императору с потрохами. Ты знаешь, я человек слова.

Гальярдо молчал. Снова взял вилку и стал тыкать в овощи, впрочем, бросил почти сразу же. Анхельм оглядел его и заметил, что Хавьер с их последней встречи действительно постарел. Словно из него высосали все силы. Морщины покрыли его смуглый высокий лоб, уголки губ печально опустились, кожа казалась высохшей и старой. А ведь ему всего-то около сорока!

«Неужели и меня работа до такого же доведет?» — подумал Анхельм, наблюдая за Гальярдо. Дрожащими руками тот закрыл лицо, уложив локти на стол, вопреки всем правилам этикета.

— Я так понимаю, твое молчание говорит о согласии? — уточнил Анхельм. Герцог едва заметно качнул головой. В тишине было слышно, как облегченно выдохнула Роза.

— За минутное удовольствие я расплатился страшной ценой. Лучше бы проститутку взял, — пробормотал он наконец.

— Неужели ты совсем не любил маму? — тихо спросила Роза, и Анхельм понял, что, несмотря на все свои слова о равнодушии, она отчаянно ищет хоть какое-то тепло, которое может создать хотя бы иллюзию семейных уз.

— Она была прекрасной, — ответил Гальярдо, вскинув голову и глядя в глаза Розы. — Прекрасной шлюхой. Есть поговорка: яблочко от яблоньки недалеко падает. Смотри, не подтверди ее, раз уж сорвалась с веточки, яблочко мое.

Роза презрительно сузила глаза, поднялась из-за стола и подошла к отцу.

— Тогда чье яблочко ты, папочка? — процедила она ему на ухо, развернулась и ушла, хлопнув дверью. Анхельм тоже долго ждать не стал и ушел, бросив напоследок:

— Полагаю, лучше будет тебе взять другой номер. Похороны Камелии завтра в семь утра. Постарайся прийти, а не приползти.

Войдя в номер, Анхельм прямо в одежде рухнул на кровать. Только пиджак успел снять. Роза хотела у него что-то спросить, он лишь промычал нечто вроде «одну минутку», после чего уснул. Она раздраженно всплеснула руками и собралась разбудить, но затем подумала, что слишком много хочет от герцога, который трое суток не спал. Оглядев его с головы до ног, Роза решительно подошла, стянула с него ботинки, не без труда забросила ноги Анхельма на кровать и накрыла покрывалом.

— Спасибо, Анхельм, — сказала она тихо, присела рядом и робко положила ладонь на его плечо.

— На здоровье, — сонно пробормотал он. — Ложись спать. Нам рано вставать, а уже двенадцать.

Безмятежное голубое небо и солнце, поднимающееся над алым горизонтом, окрашивали океанскую гладь перламутровым и золотым светом. Блики бежали по ряби, играя в волнах вспышками. Тихо шелестели пальмы, покачивая листьями в такт пению хорала. Утренний бриз нежно целовал в щеки всех, кто пришел проститься с погибшей дочерью губернатора Камелией.

Роза прикрывала ладошкой рот, чтобы не показывать дрожащие губы. В другой руке она держала стянутый нитями мешочек из бело-розовых лепестков магнолии, в котором был прах сестры.

— «…И предстало мне пред глазами моими ослепшими виденье Светлоликой Девы. И слышал я голос ее чистый, словно журчанье ручья. Говорила она со мной, и слова ее вселяли покой в сердце мое истерзанное: "Воедино связаны и равно велики Жизнь и Смерть. Улыбнись пред лицом Смерти, ибо Жизнь новая уже ждет тебя! Так войди во Врата Вечности без страха, но с ликованием; без ропота, но с надеждою и любовью. Любовью движимый, ты найдешь Жизнь". И простился я с земным, возликовало сердце мое, любви преисполнившись, и, окрыленный, воспарил дух мой к свету, на великий зов Жизни и Любви!» — прочитал священник и очертил над прахом знак треугольника в круге.

Роза прерывисто выдохнула, вошла по пояс в океан, бережно неся в руках цветок магнолии, и опустила в воду. Волна подхватила его и так же бережно понесла вдаль, навстречу рассвету и золотому солнцу. Вслед за тем по волнам поплыли белые цветы, озаряемые нежным солнечным светом. Роза еще долго стояла в воде, глядя на них.

— Да омоет тебя благостный свет Сиани, да подарит тебе покой Инаис, сестра! Маганиде! — прошептала Роза и постаралась улыбнуться. Губы дрожали и не слушались ее, безжизненным камнем застыло девичье сердце в груди.

И вдруг позади, на берегу, нежно и тихо зазвучала скрипка. Мажорная лиричная мелодия возносилась к бесконечно прекрасному небу и растекалась над океаном. Слезы потекли по щекам Розы, взор ее затуманился, и она больше не видела, как играет вода цветком магнолии. Музыка ласково тронула и потянула неожиданно затрепетавшее сердце, подняла в нем жаркую волну надрывной, мучительной тоски, разбудила печаль, в тот же миг объявшую все существо Розы терновыми ветвями. Глубокое раскаяние захлестнуло ее, грозя утопить, словно соринку, и Роза молча взмолилась…

Ей казалось, что сквозь пелену слез в ало-золотом солнечном мареве она видит образ сестры. Камелия улыбалась ей. И тогда, где-то глубоко внутри неизбывной меланхолии, захватившей Розу в плен, вдруг проснулась зеленым, неокрепшим ростком светлая нежность и радостное ликование; покой и уверенность обняли Розу, и губы ее растянулись в тихой улыбке.

Она была прощена.