Долг Короля

Глава 1.2

Рин стояла перед дверью каюты и не решалась зайти. Произошедшее пять минут назад выбило ее из колеи, совершенно расстроило, поэтому она боялась наговорить Анхельму гадостей. Она заготовила три различных речи, какие, как она надеялась, уберегут ее от объяснений, но ни одна не казалась ей достаточно хорошей и убедительной.

— Времена года сменяются быстрее, чем ты решаешь, как поступить, — послышался голос сзади. Рин обернулась и увидела Кастедара, смотрящего на нее. Восково-бледное лицо демона было усталым и раздраженным.

— Я не хочу заходить.

— Не заходи.

— Но я хочу помириться.

— Зайди и помирись.

— Но я не хочу заходить.

Демон вздохнул.

— Сигарету?

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. Помогает думать. Решай быстрее, чего ты хочешь. Я пытаюсь пройти в каюту, но не могу этого сделать, пока ты тут изображаешь живой памятник сомнению.

Рин фыркнула и развернулась, чтобы уйти.

— Трусиха.

Это короткое слово, сказанное так насмешливо и небрежно, развернуло ее назад, словно стрелку компаса. Рин воинственно взглянула на демона и демонстративно бесстрашно повернула ручку двери. Вопреки ее ожиданиям, Анхельм не метнулся к ней с порога. Он сидел за столом и катал по нему лимон. На звук ее шагов даже не обернулся. Рин молча прошла, положила клинок на место и стала переодеваться. Сходила умыться, вернулась. Анхельм все сидел и глаз не поднимал. Она легла на кровать и достала книгу. Конечно, при таком освещении читать она бы все равно не смогла, но ей просто хотелось чем-то занять руки.

— Я проветрилась, — тихо сообщила она. Анхельм промычал в ответ.

Следующие пять минут тишины нарушались лишь шелестом страниц и звуком катающегося по столу лимона. Наконец Рин не выдержала.

— Прости. Я была не совсем права.

Анхельм поднял на нее взгляд и расстроенно вздохнул.

— Нет, ты была совершенно права. Я сказал грубую вещь и вполне заслуженно за нее получил.

Рин раздраженно перелистнула с десяток страниц разом.

— Анхельм, давай не будем разбирать, кто прав, а кто нет, и в чем конкретно, ладно? Мы оба хороши. Ты попросил прощения, я попросила прощения. Все довольны, все счастливы, так?

— Ты каким-то странным тоном говоришь.

— Нормальный у меня тон.

— Да не особенно. Я же чувствую, что ты злишься на меня.

— Да, ты прав, теперь я злюсь, — сказала она, захлопывая книгу. — Анхельм, все было хорошо, с чего мы начали ссору? С какой-то глупости. Зачем?

— Ну, для тебя это глупость, конечно.

Она закатила глаза.

— Началось в деревне утро…

Анхельм сердито посмотрел на нее в ответ. Поднялся, подошел к кровати, лег рядом на живот, обхватил ее рукой и вгляделся в глаза.

— Рин, честно говоря, я просто не знаю, с какой стороны к тебе подойти. Да, временами мы ссоримся из-за моей ревности. Но прими во внимание, что я тебя очень сильно люблю, и что у меня нет никакого опыта в отношениях. Всего себя я доверил тебе без единого сомнения. Свою жизнь, свой дом, все, что у меня есть. Я старался быть с тобой нежным и ласковым, внимательным и заботливым. Я очень боюсь потерять тебя, потому что уверен, что просто не переживу разлуки. Да, можешь называть это эгоизмом. Но ведь это здоровый эгоизм, правда? Рин, ты мне очень нужна. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, чтобы у тебя не было проблем, я хочу сделать все, чтобы ты жила спокойно и счастливо. Я хочу о тебе заботиться.

— А мое мнение в данной ситуации учитывается?

— Тебе не нужна моя забота? Ты не хочешь, чтобы я водил тебя в театры? В элитных ресторанах тебе не нравится? В красивых гостиницах? Я купил тебе мало платьев?

Рин вдохнула и проглотила готовые вырваться наружу грубые слова.

— Анхельм, я ценю все, что ты для меня делаешь, поверь. Но любовь заключается не в количестве платьев в моем чемодане. Это глубже! Ты сам-то оцени со стороны наши отношения. Мы с тобой познакомились в декабре, сейчас всего лишь февраль. Наши отношения развивались стремительнее, чем лавина с горы сходит. Ты хочешь, чтобы я за два месяца приняла такое сложное решение, как остаться ли мне с тобой навсегда, наплевав на все свои обязанности, трудности и так далее?

— Обязанности, трудности… — повторил Анхельм, кладя голову на ее грудь. — Хочешь по-левадийски скажу, что со мной у тебя не будет ни трудностей, ни обязанностей?

— А на мою мечту я тоже должна закрыть глаза и не осуществлять ее?

— Осуществляй, кто тебе мешает?

— Ты хоть знаешь, чего я хочу? — поразилась Рин.

— Ну, полагаю, знаю. Ты хочешь отомстить за своих родных и ликвидировать кристалл. Так ведь и я добиваюсь того же самого, ты что, забыла?

— На собственные чувства мне тоже наплевать? Люблю я тебя или нет — тебя не заботит, похоже.

— Нет, милая, еще как заботит. Только я не могу никак решить эту головоломку, — он поднял голову. — Рин, чувство либо есть, либо его нет. Если у тебя ко мне чувства нет и возникнуть оно не может, так и скажи, чтобы я не терзался напрасно. Я обещаю, что моя поддержка никуда не исчезнет, и ты будешь ощущать ее каждую секунду своей жизни, пока я рядом с тобой.

— А если я не уверена в своих чувствах? — грустно спросила она.

— Как можно быть не уверенной в чем-то подобном?

Рин вздохнула.

— Знаешь, Анхельм, я теперь вообще ни в чем не уверена, — раздраженно ответила она и отвернулась. — Даже в самой себе. Пожалуй, особенно в самой себе.

Девушка повернулась на бок и уставилась на узор на ткани. Анхельм лег напротив и вопросительно посмотрел на нее. Рин знала, что снова лишь позорно уходит от ответа, бежит от самой себя, но что ей оставалось делать? Она и вправду была не уверена в том, что чувствует к нему.

— Что случилось?

— Я даже не знаю… Сегодня произошло кое-что в высшей степени странное. Если коротко: мне напомнили некоторые события моей жизни, которые начисто стерлись из моей же памяти. Как будто этого и не существовало никогда.

— В каком смысле?

— В прямом смысле! Какое слово из этой фразы тебе непонятно? — недовольно буркнула она. — В моей жизни был один момент, после которого я… стала другой, что ли? Да, наверно так. Я говорю о том случае, когда меня пленили в Маринее. Ты не видел, что было дальше, тебя Фрис вытащил, но я рассказывала, вроде бы… После того, как я выдала им все, что знала, Родемай получил назад свои письма, а потом отдал меня на развлечение своим охранникам. Последний момент, который я помнила до сегодняшнего дня, заканчивался на том, что они бьют меня в лицо, я ударяюсь головой и отключаюсь. А потом только маленькую вспышку: лицо Зары, которая пытается магией поддержать во мне жизнь. Она гениальный врач, но даже она не смогла бы вытащить меня. Я получила травмы, несовместимые с жизнью. Я точно знаю: меня кто-то лечил, чтобы я дотянула хотя бы до прихода Зары. И сегодня я… вспомнила этого человека. Он был очень странный. Очень… похожий на кого-то. У него была очень необычная кожа светло-зеленого цвета. Только глаза были нормальными и кожа вокруг них была такого же цвета, как у Фриса. Как там мог появиться этот человек? Откуда? Человек ли он?

— Рин, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, — озадаченно признался Анхельм. — Ты ушла из каюты всего на два часа, что такого могло произойти за это время? Корабль качнуло, и ты ударилась головой?

Рин мрачно посмотрела на него, и только открыла рот, чтобы ответить что-нибудь язвительное, как в дверь громко и требовательно постучали. Анхельм чертыхнулся и поднялся, чтобы открыть. Рин тоже встала с кровати и села за стол. На пороге стоял мрачный и уставший Кастедар.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Анхельм. Демон перевел взгляд пустых черных глаз на Рин и ответил.

— Очень жаль прерывать вашу беседу, но я вынужден это сделать. Прошу воздержаться от обсуждений этой темы, Рин. В данный момент вы обсуждаете то, на чем до сегодняшнего дня лежала печать запрета. Сегодня печать сорвали по неосторожности, если сведения, которыми вы владеете, станут достоянием общественности, то ни к чему хорошему это не приведет.

— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите… Постойте, вы что же, подслушивали?! — возмутился Анхельм. Посланник перевел на него жесткий и снисходительный взгляд и ответил с неудовольствием:

— Я демон. Мне нет нужды подслушивать, я и так прекрасно слышу абсолютно все, что происходит на этом корабле. Так вот, я слышу, что вы обсуждаете то, что не должны трогать.

— Это моя память, моя жизнь, я имею право знать, что произошло тогда, — враждебно сказала Рин.

Глаза демона засветились белым, он склонил голову набок, задумчиво глядя на нее.

— Твоя память и жизнь давно уже не принадлежит тебе, — ответил он, внезапно перейдя на «ты». Рин поняла, что перед ней стоит уже не посланник короля Кастедар, а демон Ладдар. Холодок нехорошего предчувствия пробрал ее до самых костей, внутренний голос шепнул заткнуться, но Рин не послушалась.

— Я живу этой жизнью. Кто бы ни дал ее мне, она моя. Я имею право знать обо всем, что со мной было.

Демон быстро прошел в каюту, подошел к Рин и поднял ее лицо за подбородок, вынуждая ее смотреть ему прямо в глаза. Анхельм испугался, захотел оттолкнуть его от нее, но обнаружил, что не может сдвинуться с места и сказать хоть слово. Время словно бы замерло вокруг них, воздух стал терять прозрачность, начал чернеть.

— Мне не трудно раскрыть тебе тайну. Но осознаешь ли ты, какую цену придется заплатить за ответы на вопросы? Знания — самое ценное, что существует в мире. Не любовь, не деньги, а знания. Но многие знания приносят многие печали.

Рин видела краем глаза, как Анхельм силится сдвинуться с места, как раскрывается его рот, но ни один звук не достиг ее слуха. Воздух сгустился и почернел, с каждой секундой все плотнее окутывая Рин и Ладдара, и отрезая их от мира.

— Я хочу знать.

— Готова ли ты заплатить? Готова ли ты заплатить безумную цену за то, что лишь опечалит тебя?

— Что я должна тебе отдать? Свою душу?

Ладдар снисходительно рассмеялся.

— Каких книжек ты начиталась? Твоя жизненная сила однажды все равно будет принадлежать мне. Цену за знания, полученные от меня, ты заплатишь не мне, а самой себе. Эта цена — безумие. Одиночество. Бессмысленность всего, что существует вокруг тебя. Ты будешь искать новые истины, но тщетно, ведь кошка, налакавшаяся сливок, не захочет молока.

— Меня сведет с ума не знание, а незнание, — ответила Рин, поднимаясь, и твердо глядя ему прямо в глаза. Эта светящаяся белизна слепила ее, но девушка не могла отвести взгляд, потому что это значило бы поражение. Это означало бы, что она не выдержит тех знаний, которые ей могут дать. Ладдар ухмыльнулся множеством острых мелких зубов.

— Сложно договариваться с тем, кому нечего терять. Но если ты сойдешь с ума, то я не добьюсь своей цели. Мне придется поставить ограничение. У тебя всего два вопроса. Задавай их с умом.

— Благодаря кому на самом деле я осталась жива после событий в плену?

— Творцы. Сиани и Инаис, те, кто создал этот мир. Благодаря им ты осталась жива.

— Зачем им понадобилось меня спасать?

— Чтобы ты выполнила свое предназначение.

— Какое?

— Ах, — улыбнулся Кастедар, — это третий вопрос. Мы договорились только на два. Умерь свое любопытство. Скоро ты все узнаешь, знание само придет к тебе. Умей ждать. Блаженствуй в неведении, люби, наслаждайся жизнью, делай то, чего никогда не делала. Тебе немного осталось.

— Что это значит? — сузила глаза Рин. — Меня собираются убить?

— Мое «немного» и твое «немного» различаются, как земля и небо. Твоя жизнь для меня — одно мгновение.

Ладдар наклонился к ней, его странное лицо с кожей, похожей на мелкие чешуйки, было совсем близко к ее лицу.

«Ты голоден», — подумала она.

«Да», — удивленно ответил тихий голос в ее голове.

«Тебе холодно».

«Всегда».

«Это потому что ты одинок?»

«Смерть никогда не бывает одинокой», — чуть помедлил с ответом голос.

«Но ты одинок. Твоей сестры нет в этом мире. Ты убил ее своими руками, зная, что обрекаешь себя на вечное одиночество, на гибель».

«Говорить мне такие вещи… Ты не боишься меня?»

«Я никогда не боялась смерти. Это глупо?»

«Глупо. Жизнь ценна. Это великий дар».

«Однажды я хотела с ней расстаться. Она не отпустила».

«У тебя есть предназначение. Выполни его. Сделай то, что хочет от тебя Жизнь».

«Альтамея?»

«Как ни назови, суть не изменится».

«А потом ты заберешь меня?»

Ладдар не успел ответить. Дверь каюты распахнулась, словно ее хорошенько пнули, и мир вокруг ожил. В дверях стоял разъяренный Фрис. Все его тело полыхало жутким синим светом, в черных глазах плескалось бешенство.

— Отойди от нее, — рыкнул он, поднимая руку, на которой сплетался клубок воды. По этой воде то и дело пробегали синие вспышки. Ладдар не спешил выполнить указание, и Фрис прикрикнул: — Пошел вон! Мало ты у меня забрал?

Демон взглянул на него тем самым взглядом, в котором вспышку вины тотчас затопила неприязнь, отпустил Рин и вышел, на ходу закуривая сигарету. Дверь за ним захлопнулась. В этот момент Анхельм рухнул на колени, держась за горло обеими руками, и тяжело дыша. Воздух снова стал прозрачным, темное марево исчезло.

— Зачем? — гневно спросил Фрис, подходя к Рин и хватая ее за плечи. — Почему ты не слушаешься меня? Зачем тебе понадобилось спрашивать его?

Рин молчала, ответить ей было нечего.

— Ведь он тебе ничего и не сказал! — прикрикнул Фрис, словно читая мысли. Словно?

— Потому что ты молчал.

— Глупая!! — крикнул он, встряхивая ее. — Я же сказал, что не могу ответить! Нельзя! Ты только посмотри на себя в зеркало, глупая…

Он развернул ее за плечи и подтолкнул к зеркалу. Рин поначалу не поняла, что случилось, а потом до нее дошло. Ее лицо стало серым, словно пыль на дороге. Кожу покрыла сеть морщинок, глаза потухли и вся она сморщилась. В светлых волосах появились седые пряди. Рин постарела в одночасье.

— Как это вышло? — спросила она, проводя кончиками пальцев по холодному стеклу, и взглянула на келпи, стоящего позади. Бешенство в его глазах сменилось отчаянием.

— Ты позволила ему тянуть из тебя жизненную силу. И не только из тебя, посмотри на мальчишку. Твое глупое любопытство едва не стоило ему жизни!

Рин перевела взгляд на герцога и сердце ее захолонуло. Анхельм лежал на полу, привалившись спиной к стене, тяжело дышал и не мог даже открыть глаза. Его лицо покрылось морщинами так же, как и ее, волосы поседели, кожа сморщилась и подряхлела. В момент он превратился из прекрасного юноши в дряхлого старика. Она бросилась к нему, взяла его лицо в ладони и тихо позвала:

— Анхельм!

Он не отвечал, лишь едва дернул рукой. Тяжелая рука Фриса опустилась на ее плечо и Рин подняла глаза на келпи. Тот покачал головой и потянул ее вверх, заставляя подняться.

— Помоги мне поднять мальчишку. Мы идем купаться.

— Фрис, я боюсь, что он сейчас может плавать только стилем «топор».

Фрис посмотрел на нее так, что Рин в момент почувствовала себя очень маленькой и очень глупой. Но вслух он сказал:

— С вами все будет в порядке. А вот Амира будет очень недовольна.

Рин молча помогла поднять Анхельма и сочла за лучшее не задавать больше никаких вопросов. Когда они вышли на палубу, солнечный свет показался ей слишком ярким, выносить его было почти невозможно после темной каюты. Матросы сновали тут и там, ходили мимо них, но им не было никакого дела до пассажиров, словно они их не видели.

— Прыгай в воду, — коротко приказал Фрис. Рин с сомнением взглянула на темную, блестящую поверхность воды и вздохнула.

Фрис сгреб Анхельма за шиворот и одним движением выбросил герцога за борт. Анхельм ушел под воду, не оставив даже кругов. Рин ахнула и, позабыв все сомнения, нырнула за ним. От удара об холодную воду у нее в глазах потемнело, но времени на собственные переживания не было. Рин вынырнула и огляделась: корабль быстро уплывал прочь, Фрис стоял на борту и неторопливо раздевался, а совсем недалеко от нее Анхельм из последних сил боролся со стихией. Отплевываясь от соли, Рин поплыла вперед, к тому месту, где только что скрылась под водой протянутая к ней рука. Она нырнула и попыталась рассмотреть хоть что-то, но сквозь темную воду видно было очень немного. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем она смогла разглядеть в пронзившем толщи воды солнечном луче облако его белых волос. Рин изо всех сил рванулась к нему. Глаза Анхельма были закрыты, он уже прекратил бороться за жизнь и шел ко дну.

Рин не хватало всего лишь ладони, чтобы достигнуть Анхельма: тяжелые волны и течение отбрасывали ее назад.

«Не смей!» — завопила она мысленно, и тут поток бросил его длинное тело на нее, Рин обхватила юношу под мышки и изо всех сил поплыла вверх. Но толщи воды над ней казались совершенно непреодолимыми, а тело в руках — чугунным грузом. Вдруг какая-то сила толкнула их, закрутила, понесла и выплюнула к живительному воздуху. Рин вцепилась в Анхельма так, словно он был спасательным кругом, а не тем, кого она спасала. Когда рядом вынырнула лошадиная голова и из-под мягких черных губ показались острые клыки, Рин даже не испугалась. Она была зла, как стая разъяренных горнидов, и готова убить.

— Ты совершенно, абсолютно не доверяешь мне… — констатировал Фрис, с огорчением глядя на нее. Он схватил Анхельма за шиворот зубами и одним движением забросил себе на спину.

— Если у тебя есть объяснения тому, что сейчас тут произошло, Фрис, то я их жду, — сказал еще один голос. Женский. Рин повернула голову и тут же получила волной в лицо. Когда она промогалась и отфыркалась, то увидела перед собой неподвижный водный гребень. Воздух заискрился, через мгновение маленькие вспышки собрались в один сияющий шар, и на вершине гребня появилась русалка. Рин замерла от изумления и восхищенно смотрела на незнакомку. Серебряная чешуя на теле русалки сверкала в лучах солнца и ослепляла. Невероятно длинные серебряные волосы, похожие на ленты водорослей, струились вокруг гибкого тела. Пышная нагая грудь свела бы с ума любого мужчину и вызвала зависть у всех женщин: аккуратная, упругая, она вздымалась в такт дыханию, бисеринки воды, стекающие вниз от изящных ключиц, повисали на ее вершинках и капали на гладкий живот. Полупрозрачные плавники на длинном хвосте и локтях были подобны шифону: мягкими и невесомыми вуалями они развевались в волнах и на ветру. А за спиной у незнакомки качались лазоревые плавники-крылья. Будто откуда-то изнутри ее тела исходил мистический свет; на чешуе тут и там вспыхивали и гасли некие знаки, сияние появлялось на узких ладонях, охватывало тонкую шею, полную грудь, прокатывалось к крыльям, исчезало и снова появлялось.

При виде этой неземной красоты Рин даже забыла дышать, за что тут же и поплатилась — получила волной в лицо еще раз. Где-то позади тяжело вздохнул Фрис, рыкнул что-то сквозь зубы и нежно попросил:

— Сестра, я объясню, но чуть позже. Этих… нужно забросить на тот корабль.

— Ты на моей территории, — изящная бровь приподнялась, незнакомка сложила руки под грудью. Казалось, она нисколько не смущается своей наготы, а вот Рин уже стыдливо опустила взгляд.

— Я знаю. Амира, дорогая, помоги мне сейчас!

— С какой стати? У меня есть причины?

— Даже две. Одна на моей спине, другая вот плывет, — ответил он сквозь зубы. Амира испытующе взглянула на Рин и махнула рукой. Волна подхватила их и быстро понесла к кораблю. Повинуясь волшебству хозяйки, она мягко опустила Рин на палубу и отступила в океан. Никто из членов экипажа этого даже не заметил, будто бы время для них замерло. Фрис в облике огромного черного коня с лохматой гривой до самой земли и мохнатыми ногами стоял напротив Рин и смотрел на нее мрачно и серьезно. А Амира, тем временем, неопределенно повела рукой и приняла облик Рин. Волна поднесла женщину к бортику корабля, и та села, сложив на груди руки и положив ногу на ногу. Казалось, качка ее совсем не беспокоила.

— Что произошло? — подал голос Анхельм. Герцог очнулся и с удивлением оглядывался вокруг. Рин помогла ему слезть с келпи, усадила на смотанные канаты, лежавшие рядом у мачты, и обняла его.

— Ты в порядке, — подтвердила она самой себе. Поцеловала его в шею, в мокрые волосы, в лоб. Анхельма била крупная дрожь от холода, взгляд был потерянный.

— Что произошло? — повторил он.

— Прости меня, Анхельм. Глупость я сотворила. Прости. Я тебя чуть не погубила.

Анхельм машинально обнял ее, но казалось, слова Рин не достигли его ушей. Он неотрывно смотрел на Амиру, следившую за ними с непроницаемым выражением лица.

— Как это так? Ты и там, и тут? — спросил он. Рин обернулась и вздохнула. Она оставила Анхельма, подошла к Амире и протянула руку. Хранительница с интересом посмотрела на нее, словно не понимая, что с этим делать.

— Спасибо, — сказала Рин. — Я совсем не понимаю, что происходит, но мне кажется, я должна поблагодарить вас.

Амира улыбнулась, и Рин поразилась, насколько красивой и открытой была улыбка на ее собственном лице. Изумрудные глаза смотрели совсем иначе, без подозрения, без страха, лишь с живым интересом. Хранительница проигнорировала протянутую руку и вместо этого положила ей на лоб ладонь. Рин ощутила слабый запах соли и морской воды, пальцы Амиры были теплыми и нежными, под ними не было шершавых мозолей от оружия. Глаза закрылись сами собой, и девушка поняла, что не может их открыть. Веки слишком тяжелые, чтобы сделать это. Шагнуть назад тоже не было сил, она будто прилипла к полу. Словно сквозь вату она слышала свой собственный голос:

— Сколько печатей! Все духи и демоны второго порядка коснулись тебя, кроме Кизуни. Она еще не приходила к тебе, но обязательно придет, без нее ни одна жизнь не обходится. А это чьи печати? О-о!.. Так вот кто ты такая! Наша надежда… и наша погибель. Ах, ну, раз другого пути нет… Знал ли ты об этом, Фрис?

— Конечно.

— Что ж, тогда мне не нужны твои объяснения. Дочь моя, доверяй Фрису больше, чем доверяешь самой себе. Он — твоя жизнь. Он знает, что делает.

— Да как же… ему… доверять-то? — язык с трудом ворочался во рту, но Рин не могла не высказать свое возмущение. Доверять ему после того, как он чуть не прикончил их обоих? Но ведь он вытащил их из воды… Доверять тому, кто завязал ей глаза и заставил идти по подвесному канату? Но ведь он идет сзади и крепко держит ее… Доверять тому, кто сам признался, что не знает, что делает с ней? Но ведь он просит верить ему.

— Да-да, вот так и доверять. От всего сердца, слепо, не рассуждая. Просто верить в него, — услышала она свой голос. — Не волнуйся, для тебя в любом случае все закончится хорошо. А этот мальчик? Подойди сюда, сын мой.

Рин услышала шаги Анхельма и почувствовала, как его рука сжала ее руку.

— Как интересно сплетены ваши судьбы! На тебе печать Кизуни. Да какая сильная! Ох, мальчик, жаль тебя. Кизуни, конечно, творит глупости, но не нам ее судить. Ах, на тебе нет печати Киррато, как это славно! И все разрушители обошли тебя стороной. Хотя… нет. Садда оставила на тебе след. Но не волнуйся, Оренжи сотрет его со временем. Ты славный человек. Искренний, преданный, серьезный, храбрый. Словно солнышко проглянуло сквозь тучи. Тяжело тебе придется в жизни.

— Легким бывает только существование, жизнь легкой не бывает, — ответил Анхельм. Амира сняла руку со лба Рин, и та смогла открыть глаза. В голове было немного туманно, как после слишком долгого сна. Амира все еще держала руку на лбу Анхельма и нежно улыбалась. Рин смотрела на себя со стороны, не веря, что она на самом деле выглядит так. Трудно было представить, что ее лицо может быть таким красивым, нежным, улыбка доброй и открытой, а глаза могут так блестеть.

Наконец она отпустила Анхельма, тот вздохнул и открыл глаза.

— Я не знаю, кто все те, о ком вы говорили, — сказал он.

— Кизуни — дух Любви. Киррато — Ненависть распаляющая. Садда — Печалью делящаяся. Оренжи — дух Радости. Нас много, все мы равны друг другу, все мы — сестры и братья, противоположности друг друга, хранители великого равновесия. Кто-то родился раньше, кто-то родился позже. Некоторые из нас сейчас спят в изначальной тьме или в изначальном свете. Но мы все существуем. И все мы созданы Творцами.

— Все мы равны. Только некоторые равнее, — сказал Фрис, непонятно к кому обращаясь, и превратился в человека. Неторопливо собрал свою одежду и оделся. Амира с интересом следила за ним.

— Зачем тебе одежда?

— Здесь так принято. К тому же, она довольно красива, — ответил он ворчливо. Амира улыбнулась и сказала:

— Мне пора, я оставляю вас. Фрис, ты должен позаботиться о них. Во имя равновесия.

— Да.

Хранительница океана еще раз улыбнулась, и исчезла в подошедшей волне. Рин повернулась к Фрису и вопросительно на него посмотрела. Келпи подошел к ней, ткнул пальцем ей в лоб и сказал:

— Нельзя такие вещи спрашивать у Ладдара, тупица.

Рин молча проглотила его слова.

— Я хочу получить объяснения, что только что здесь произошло, кто это был, и почему меня едва не утопили, — вкрадчивым голосом спросил Анхельм.

— Давайте я вам объясню, раз до вас до сих пор не дошло, — ответил Фрис. — Только что вы имели честь лицезреть хранительницу океана Амиру. Произошло это потому, что с тех пор как я вступил с вами в контакт, хранители и разрушители стали появляться один за другим, и вскоре их будет еще больше. В свою очередь, это значит, что у меня и у вас тоже будут огромные проблемы, так как хранители и разрушители узнают о том, кто вы такие и чего вы добиваетесь, и попытаются использовать вас в своих целях. Если вы двое будете поддаваться на их уловки, то все усилия для достижения нашей с вами цели будут напоминать попытки сдвинуть с места телегу, которая запряжена тремя лошадьми, тянущими ее в разные стороны. Понятно?

— А каким образом их цели совпадают с нашими? И как они могут узнать о них? — спросил Анхельм.

— Вот так, как это только что произошло. Залезть к вам в голову и прочитать все ваши мысли, все ваше прошлое, прочитать все о вас. А каким образом их цели совпадают с вашими… Это сложно объяснить, но я попробую. Вот, например, Ладдар. Его цель — разрушение мира.

— Зачем?

— Это его суть. Его смысл существования. То, зачем он был сотворен.

Анхельм очень скептически хмыкнул.

— Неэффективно он действует. Разве не проще было бы просто убить всех живых?

— Останутся хранители. Останется пробудившийся Анарвейд, скоро вернется Даламерис, а там и Зинона с Эхларом объявятся. Восстановится прежний порядок, но с некоторыми дополнениями в виде непобедимых надзирателей. Так вот, Ладдар хочет этого не допустить. При этом он мыслит не днями или годами, как вы, а тысячелетиями, просчитывая, кто и в какой момент может сыграть решающую роль. Так уж совпало, что сейчас самое подходящее время для осуществления его планов, так сказать, отправная точка, переломный момент в истории мира. Он уничтожил дух Жизни, Альтамею. Он давно внес раздоры в жизнь людей, поселив в их умах идеи мести, чувства зависти, гордыни… Но самое коварное чувство — ложная добродетель. Она носит маску жалости и сочувствия. Яд жалости обездвиживает и приводит к фатальным последствиям для жертвы. Все это — поклонение культу Смерти, разрушению. Кизуни, дух Любви, стала беспомощной. Всего раз допустив ошибку, к которой подтолкнул ее Ладдар, она стала делать их одну за другой, и это привело к печальнейшим последствиям: ее подопечные стали разочаровываться в любви. Кизуни не может жить, когда ее дети не слушают друг друга, не слышат голоса любви и разочаровываются в ней. Люди сознательно бегут от любви, меняя жизнь во всем многообразии ее эмоционального спектра на спокойное, но пустое существование, где цель и смысл всего один — потреблять. А это — прямая дорога к разрушению жизни. Родилась Киррато, Ненависть распаляющая. И дальше все развивалось так, как нарастает снежный ком. Ненависть приносила печали, печаль рождала безразличие, безразличие пряталось за страхом. Так появлялись один за другим духи разрушения. Все они медленно, но верно убивают Кизуни, разрушают самые прочные нити, которые сшивают мир. Хотя знают, что живы только благодаря ей, ибо любовь есть жизнь, и жизнь есть любовь. Все живое в этом мире существует только благодаря любви. Только! Любовь — краеугольный камень, суть всего существующего. Без любви нет ничего! Ничего нет!

Фрис замолчал.

— Не делай так больше, — попросил он уже спокойным голосом.

— Я постараюсь, — ответила Рин.

— Ты когда-нибудь будешь серьезной?

— Сразу же, как только ты перестанешь тыкать мне пальцем в лоб. А свои речи лучше напиши мне письмом, я так лучше воспринимаю информацию. И еще: слишком много имен! Составь список!*[1]

Рин убрала его руку, молча развернулась и пошла обратно в каюту, надеясь хоть немного побыть в одиночестве. Слишком много событий за утро. Слишком много! Анхельм окликнул ее, но Рин только прибавила шагу: разговаривать с кем бы то ни было после такой унизительной сцены ей не хотелось. Да кем вообще возомнил себя Фрис? Ворвался в ее жизнь, стал читать нравоучения, толкать философские речи, впутал ее в неприятности! Как будто ей без того было мало.

Рин закрыла за собой дверь на замок и подергала ручку, чтобы убедиться, что никто не войдет. Она достала из сумки свою записную книжку и карандаш, подточила его и стала записывать все, что произошло с ней за день, перемежая события собственной оценкой и язвительными комментариями. Она так увлеклась этим занятием, что слегка испугалась, когда услышала внезапный стук в дверь и голос Анхельма. Герцог требовал открыть дверь немедленно. Но его тон совершенно не понравился Рин, поэтому она даже не ответила.

— Рин! Я стою под дверью в мокрой одежде, и сей факт меня совершенно не радует. К тому же я голоден, а потому зол. Если сию секунду не откроешь, я…

— Что ты? — перебила Рин. — Ну вот что ты мне можешь сделать? Я сегодня получила массу удовольствия, выслушивая обвинительные речи ото всех, кого только видела, включая тех, с кем я познакомилась сегодня же. Так что я тоже злая, и если ты хоть слово еще скажешь в таком тоне, я тебя вообще не пущу! Будешь ночевать у Фриса.

— Да ты!.. Ты совсем совесть потеряла?

Рин не ответила.

— Открой немедленно!

Тишина была ему ответом.

— Рин, ну пожалуйста, открой.

«Этим карандашом неудобно рисовать», — подумала она, не обращая внимания на возгласы за дверью.

— Когда высадимся в Лейгесе, я куплю тебе жемчужное ожерелье.

Рин только издевательски фыркнула.

— О чем я и говорила! Ты пытаешься купить мою любовь.

— А как тебе такое предложение: по приезде в Лейгес я куплю тебе все твои самые любимые сладости! Все, что только есть в кондитерской.

Это заставило Рин подняться и открыть дверь.

— Но если ты этого не выполнишь, всю дорогу до Левадии я буду спать в отдельной каюте, — предупредила она. Анхельм посмотрел на нее снисходительно.

— Уж это я тебе могу гарантировать.

Рин прищурилась и оглядела его с ног до головы. Одежда Анхельма облепила тело, с мокрых волос капала вода.

— Ладно, заходи, — сказала она и снова уселась за ведение дневника. Герцог надолго скрылся в уборной, а когда вышел, взял из чемодана сухие вещи, переоделся и лег в постель.

— Что ты пишешь? — спросил он, пытаясь заглянуть ей через руку. Рин загородила страницы.

— Дневник.

— О! Ты ведешь дневники? — он оставил свои попытки, уважительно глядя на девушку.

— Ты как будто в первый раз видишь, — буркнула Рин.

— Просто не обращал внимания. Ты пишешь каждый день? Зачем? Должно быть, много уже накопилось.

Рин поняла, что он не отвяжется, вздохнула и объяснила:

— Я ношу с собой примерно два-три месяца записей. Остальные лежат дома в сейфе. Я не всегда их вела, это привычка с тех времен, когда я застряла в госпитале.

— Госпитале? — переспросил Анхельм.

Рин кивнула.

— Мне там нечем было заняться, а лежать без дела долго я не могла. Когда мне развязали руки, я стала писать дневники, записывать все, что думаю, делаю, свои впечатления. А еще это помогало от провалов в памяти.

— Провалов в памяти?

Рин кивнула.

— У меня ведь была травма мозга. После лечения я стала замечать, что со мной что-то не так. Мне что-то говорят или что-то происходит, через пару дней напоминают, а я этого не помню совсем. Это было очень странно, учитывая то, как меня в академии учили запоминать любую информацию. Варданис посоветовал записывать все, что меня беспокоит, я пошла дальше и стала писать дневники. В них половина моей жизни. Напоминания, воспоминания, рисунки, стихи.

— Ты пишешь стихи? — удивился Анхельм.

— Ну, два или три стиха у меня есть. Это так, для себя, любительские почеркушки школьного уровня. Что? О, нет, не надо на меня смотреть таким взглядом. Не покажу. Нет, Анхельм, даже не думай! Ты как собака, которую забыли покормить!

— Я полагал, что похож на кота.

— Ничего подобного, — чуть улыбнулась Рин. — Ты похож на собаку. На альси.

— Это что за порода такая?

— Аирги вывели, — Рин зевнула. — Горные собаки. Длинные лапы, вытянутое тело, густой белый мех. Раньше их использовали как охотничью породу. У нас был такой пес, когда я маленькая была, ты очень на него похож… — Рин вдруг с неудовольствием ощутила, что беседами ни о чем он почти вывел ее из сварливого состояния, и поспешила в него вернуться: — Так! Анхельм, не мешай, я должна все записать.

Анхельм повернулся на бок и завозился, стараясь найти удобное положение. Ноги у него не помещались на кровать, поэтому он либо ложился по диагонали, закидывая их на Рин, либо поджимал. Вскоре он мирно засопел.

День был в разгаре, когда капитан позвал их на обед. За пять дней путешествия морепродукты так надоели Рин, что она сначала хотела отказаться, но передумала, когда Анхельм сказал, что поймали здоровенную акулу. К акульему мясу Рин питала особую страсть: в молодости ей довелось попробовать суп из акульих плавников и с тех пор она никак не могла забыть вкус того блюда. Поэтому пропустить этот обед было непозволительно. Однако ее ожидания не оправдались: было вкусно, но совсем не так, как тогда. Кастедар молча съел свою порцию, тихо поблагодарил капитана и ушел.

Рин стояла перед дверью с тарелками в руках. Фрис не пришел на обед, на ужине его тоже не было, поэтому она решила на некоторое время сменить гнев на милость и принесла ему еду:

— Фрис? Я принесла ужин. Откроешь?

— Заходи. Открыто.

Рин толкнула дверь плечом, прошла в каюту и поставила на стол тарелки. Фрис лежал на кровати, уставившись в окно. Из одежды на нем были лишь белые брюки, рубашка валялась на полу.

— У тебя все хорошо? — осторожно спросила она, подбирая рубашку и вешая ее на спинку кресла.

— Как раз думаю над этим.

— М-м. Ну, если что, заходи.

Рин вышла, но пройдя пару шагов в сторону, вернулась и сказала в приоткрытую дверь.

— Ты съешь, пока горячее. Это акула. Очень вкусно.

— Девчонка…

Она поспешила закрыть дверь.

— Рин?

Она вздрогнула, когда он назвал ее по имени и вернулась.

— Да?

— Иди сюда, — он похлопал рукой рядом с собой, но она не пошла. Фрис поймал ее взгляд и выдохнул:

— Ну пожалуйста. Подойди.

Рин села рядом с ним. Фрис взял ее за руку, притянул к себе и обнял. Она не стала сопротивляться. Произошедшее утром разъедало ее изнутри, сил не было злиться или обижаться.

— Прости меня за это утро, — шепнул он. — Ты ни в чем не виновата, я сам спровоцировал все это. Прости.

Странное чувство пробрало Рин с головы до ног. Объятия Фриса были горячими и родными. От него пахло тем самым запахом, знакомым ей с детства — ледяной водой из горной реки. Его запах — запах из детства, прикосновения его рук — прикосновения родных рук. Почему-то, откуда-то она помнила все это. Откуда? Рин так и продолжала шептать «откуда», перебирать пряди его волос и вдыхать этот пьянящий, до боли родной аромат. Она подняла голову, вгляделась в его волшебные глаза-омуты и увидела звезды. Они мерцали и манили ее, сразу захотелось коснуться лица, притянуть ближе. Среди звезд появилась она сама, только выглядела гораздо моложе. В его глазах Рин — маленькая девочка, не оформившийся подросток с тощей, нескладной фигуркой, яркими изумрудными глазами на худеньком сиреневом лице и встрепанными волосами. В его глазах Рин улыбалась так, как могла улыбаться только та Рин, которая из детства. Та, которая не знала ни печали, ни горестей, ни предательства, ни смерти. И сейчас она отчетливо видела, как та самая она-из-детства смеется и треплет волосы черноволосого мужчины с медовой кожей и раскосыми глазами без белков. Ее смывало накатившей волной счастья от узнавания, Рин показалось, что она тонет, и она моргнула, разрушив иллюзию обретения памяти. Нечеловеческих усилий ей стоило оторваться от Фриса и отстранить его. Кожа под ее ладонью горела, она чувствовала, как быстро и гулко бьется его сердце.

— Что это было? — попыталась улыбнуться она. Вышло криво и жалко.

— Ты. В детстве. Удивлена?

— Не то слово… Я могла так улыбаться?

— Для меня ты всегда так улыбалась, — нежно прошептал он. Рин потрясла головой.

— Я что, была с тобой знакома раньше? Тогда почему я тебя не вспомнила?

— Это мои воспоминания, Рин. Не твои.

— Но почему я не помню? Что со мной сделали? Как они посмели? Ведь моя память — это же моя жизнь!

— Не цепляйся за прошлое, девочка. Это не страшно, что ты не помнишь, ведь я помню за тебя. Моя память хранит все.

Рин отвернулась. Она встала с кровати и прошлась по каюте, пребывая в некотором потрясении. Состояние было весьма и весьма странное: ей хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли все это. К тому же, в душе поднималась непонятная, неприятная волна от такого внезапного и довольно грубого вторжения в ее личное душевное пространство.

— Это… все равно неприятно. То, что ты знаешь меня лучше, чем я сама себя, — сказала она наконец.

— Не нужно волноваться. Я знаю все и обо всех. Потому что я дух Воды, — улыбнулся Фрис.

— Я не верю, — пробормотала Рин. — Может быть, поэтому ты казался мне таким знакомым, таким родным… Я никогда не чувствовала тебя как чужого, мне казалось это странным. А теперь, когда у меня есть объяснение, я просто не могу в него поверить…

Она почувствовала, что начинает нести бред и замолчала.

— Ну, теперь, когда мы выяснили кто есть кто, что ты сделаешь? — спросил Фрис осторожно глядя на нее. Подтверждали ли его слова правильность ее догадки? Она действительно знала его раньше? Тогда… Где же он был все это время?

Рин грустно улыбнулась, села обратно на кровать и прижалась к его широкой груди, наслаждаясь звуком биения родного сердца, запахом чистой ледяной воды.

— Наконец-то, — шепнул Фрис, щекоча горячим дыханием ее шею.

[1]Фрису сказали составить список — Фрис составил. См. полную хронологию истории в конце тома.