Другие правила

Глава 22. После бала

Казалось бы, когда разъехались гости и скандальный бал в замке Шатори закончился, можно было вздохнуть спокойно. Но нет. Наутро совершенно неожиданно для всех пришло известие, что Луи де Лежье подрался с виконтом де Шабрианом, и был убит. Причина дуэли осталась неизвестна, т. к. виконт был ранен настолько серьезно, что не сильно отличался от мертвого. Таким образом, Мари де Турне успела побыть невестой всего несколько часов, и теперь можно было не опасаться неприятного для ее семейства мезальянса. Сама же Мари схватила тяжелейшую простуду и много недель провела на грани жизни и смерти.

Эта новость вогнала в тоску Жака де Шатори, а так же многих других молодых людей, т. к. Луи де Лежье обладал легким и веселым нравом и в округе его все любили.

Дуэль была не единственным происшествием за эту ночь. Мадемуазель де Монпелье пострадала совсем другим способом. Злая и расстроенная, она вернулась с прогулки, и сразу же поднялась к себе. Далее слуги услышали дикие крики знатной гостьи, и, когда прибежали в ее комнату, смогли оценить масштабы происшествия.

А случилось вот что.

Прямо за дверью в комнате мадемуазель была натянута веревка, о которую Мария, конечно же, споткнулась, войдя к себе. А на расстоянии человеческого роста на полу же стояла жаровня с углями, в которую, предполагалось, жертва должна была угодить лицом. Но преступник не рассчитал, что Мария де Монпелье была достаточно высокой девушкой, поэтому она упала в жаровню грудью и лицо ее не пострадало. Зато все тело и руки были в ожогах, а платье дымилось и прожглось большими черными дырами.

Упав в жаровню, Мария совсем не охладела, а пыл ее только возрос, превратившись в настоящую всепоглощающую ненависть. Будучи уверенной, что ловушку ей подстроила ее счастливая соперница, она переоделась, села на коня и умчалась в ночь, не смотря на боль во всем теле.

Под утро в замке на острове случился пожар. Загорелась гардеробная мадемуазель Сюзанны. Казалось, она вспыхнула сама собой сразу в нескольких местах, и все платья Сюзанны за несколько минут были уничтожены. Огонь же разгорался, и заспанные слуги с трудом могли сдерживать его, чтобы он не пошел на весь замок. К утру пожар потушили, сгорели только гардеробная и спальня мадемуазель де Лесси.

В поисках поджигателя перевернули всю округу. Говорили, что кто-то видел незнакомого мальчишку, который со всех ног удирал как можно дальше от замка. Никто, конечно же, даже не попытался его удержать, все были заняты тушением пожара.

Подозрения никаким образом не могли пасть на мадемуазель де Монпелье. Ведь она лежала в своей кровати в замке Шатори, зализывая раны. Однако это была она. Сильная и ловкая, она переоделась в одежду крестьянского мальчишки, отправилась к замку мадам де Лесси, переплыла ров, через окно нижнего этажа проникла в замок, нашла гардеробную Сюзанны де Лесси и раскидала там сухую траву, которая отлично взялась. Дальше в полном переполохе ей не составило никакого труда скрыться из замка и во весь опор скакать в Шатори, чтобы изобразить наутро жертву, конечно же, не способную проделать за столь короткое время столь длинный путь.

Ответом Марии де Монпелье было письмо, которое она получила утром прямо перед отъездом. Проплакав остаток ночи, она чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной. Месть сопернице не дала ей удовлетворения, а ревность сжигала изнутри. Но письмо окончательно доканало ее.

Там было всего несколько строчек, написанных красивым аккуратным почерком.

«Мадемуазель, вы ошибаетесь, считая меня вашей соперницей. Даже если мы сожрем друг друга, победительница не получит главный приз. Потому что он не выбирает между нами. Он уже сделал свой выбор, и это не вы и не я».

Мария де Монпелье отставила от себя кружку с шоколадом, приказала подать коня и снова проделала путь до замка на озере. Даже не потрудившись переодеться, в утреннем платье и мужском седле, она появилась перед Сюзанной, делающей утренний моцион в компании своей сестры.

Сюзанна не выглядела удивленной.

— Кто она? — Мария спешилась и бросилась к сопернице, — кто эта женщина? Он сказал мне, что помолвлен с ней! Я была уверена, что это — вы!

Сюзанна засмеялась:

— Нет, это не я. К сожалению. Я знаю, кто она. Но вам не скажу.

Мария принялась угрожать, потом умолять, потом снова угрожать, но Сюзанна только смеялась над ней, доведя ее до нервного срыва. На это у Марии был последний аргумент. Она достала кинжал и попыталась зарезать Сюзанну, но попала по рукам, хлынула кровь. Сюзанне повезло, что рядом находилась ее сестра, которая помогла ей справиться с соперницей и удерживать ее до того, как на крики прибежали слуги.

— Вы не получите его! — кричала ей в след Сюзанна, обливаясь кровью, но довольная своей проделкой, — я, возможно, получу, но вы — не получите!

Взбешенную Марию довезли в закрытой карете до замка Шатори, где ее уже искал ее брат, и выкинули во дворе. Буквально выкинули, т. к. она с размаху упала на булыжники и сильно ударилась головой. Потрясенному месье де Монпелье была передана записка, которая предлагала держать его сестру на цепи. Он, много лет знавший сестру, как спокойную меланхоличную и послушную девочку, никак не мог поверить, что все, что было в записке, могло быть правдой. Отбросив свои проблемы, он написал мадам де Лесси записку с извинениями, после чего наблюдал впервые в жизни истинный облик Марии. Вся ее ненависть перекинулась на него, она выкрикивала слова вперемешку с непристойностями, которых он никогда не ожидал бы услышать от нее. Сам потерпев поражение и глубоко переживавший отказ Валери, он не был в настроении утешать еще и Марию, поэтому он заставил ее сесть в карету и навсегда покинул замок Шатори, принесший ему и его сестре столько неприятностей.

Утром он и сам познал зверя в себе. Увидев идиллическую картинку, когда Жак де Шатори и Валери де Флуа сидели вместе за фортепиано и что-то наигрывали в четыре руки, он просто подождал Жака за дверью и огрел его по голове серебряным подсвечником. Просто потому, что ему самому казалось смешным вызывать на дуэль сына бедного барона, да еще и не будучи уверенным в том, что тот тоже не является жертвой чар сестры Филиппа де Флуа. Сейчас ему самому поступок этот казался ужасным мальчишеством, но тогда, стоя за дверью, он был совершенно уверен в своей правоте. Боль и обида вылились в этом странном для взрослого и воспитанного человека поступке, после чего Монпелье успокоился и смог взять себя в руки, чтобы попрощаться с бароном.

Теперь же, смотря, как замок Шатори скрывается за поворотом дороги, он жалел только об одном. Что недостаточно сильно огрел подсвечником сына его владельца и тот остался жив.

...

— Что она сделала? — дон Хуан сидел напротив Филиппа в гостиной, белый, как мел, и изучал рисунок своей кружевной манжеты.

Жак сидел тут же с повязкой на голове. Так и не нашли того, кто ударил его из-за угла, и даже не было известно, чем. Слуги нашли его лежащим в коридоре истекающим кровью, но он быстро пришел в себя и с тех пор ходил, как завороженный, не очень понимая, где он и что происходит.

— Поймала молнию. Это такая техника, — пояснил Филипп, — если человек готов, то ему разрешается ловить молнию. Как экзамен. Я ей разрешил.

Дон Хуан взглянул на него из под лобья, но промолчал. Хотя по его лицу было очевидно, что он думает о подобных вещах.

— И как долго у нее могут быть приступы? — спросил он.

Филипп пожал плечами. Он совершенно явно не волновался о судьбе сестры.

— Возможно, еще будут. Но вряд ли. Все-таки это не самое простое дело, выжить, поймав молнию. Редко кто может выжить. Только те, кому пришло время.

— То есть она могла и не выжить? — спросил дон Хуан.

— Конечно.

Позже, когда голова прошла и все встало на свои места, Жаку казалось, что этот разговор был одним из его полуснов. Не могли два трезво мыслящих человека обсуждать подобные вещи. И не мог Филипп де Флуа быть настолько равнодушен к своей сестре.

Гости уехали. Но Филипп задержался на несколько дней, чтобы проследить за Валери и несколько раз съездить в Тур. В Тур он чаще всего ездил в сопровождении дона Хуана, и последний всегда возвращался в самом поганейшем настроении.

После волшебного бала в Шатори, навсегда оставшегося в памяти его участников, замок замер. Гостей больше не было, и никто в замок не приезжал. Катрин надолго оказалась больной и не выходила из комнаты, Жак ходил, как призрак с повязкой на голове, а барон, прокляв все развлечения на свете, заперся в своем кабинете.

Валери же пострадала намного меньше. Уже утром следующего дня она спустилась вниз и утащила Жака играть на фортепиано. Она была в самом наилучшем расположении, много смеялась и даже поцеловала его, когда представился случай. Впрочем, ее милость не обошла и дона Хуана, а так же месье де Монпелье, пришедшего прощаться с нею перед отъездом. Валери была любезна со всеми, всем улыбалась, и каждому сказала много хороших ласковых слов. Дон Хуан видел ее напевающей какую-то песенку, под которую она кружилась и танцевала.

А ближе к вечеру она вдруг побледнела и упала на руки своему брату, который весь день старался не выпускать ее из виду. Филипп совершенно не испугался, он отнес ее в ее комнату и передал Сафи, сказав, что ей известно, что надо делать.

То ли Сафи не знала, что надо делать, то ли она плохо старалась, но ночью с Валери произошел приступ, от которого ее пришел избавлять сам Филипп. Дон Хуан услышал крики и бросился в ее комнату, где застал нелицеприятную картину. Валери лежала на полу, корчась в судорогах, а Сафи ничего с этим поделать не могла. И только вошедший следом за ним Филипп успокоил ее, просто положив руку ей на лоб.

Валери тут же успокоилась и крепко уснула. Филипп переложил ее на кровать, после чего заговорил с Сафи на их тарабарщине, и они скрылись в соседней комнате, в которой жила Сафи.

Перепуганному Хуану оставалось только сесть на кровать рядом с Валери, взять ее холодную руку в свои и молиться, чтобы эксперименты ее брата не стоили ей жизни. Впрочем, на этот раз все обошлось, и утром Валери спустилась к завтраку. От вчерашней жизнерадостности ничего не осталось, но она была жива, здорова и более менее спокойна.

— Мне придется учиться жить заново, — сказала она Филиппу, — я и не думала, что это так сильно скажется на мне.

Он дернул плечом:

— Не переживай, сестричка, скоро тебе станет легче. Главное, не забывай тех мест, где ты побывала.

— Вряд ли это можно забыть...

Вечером, когда дон Хуан пришел к ней в гостиную, Валери поделилась с ним тем, что же она видела после удара молнии.

— Я была нигде, но одновременно везде. Я видела, как Катрин стоит на краю пропасти. Только она была именно на краю пропасти, а не на крыше башни Фей. Я пыталась удержать ее, а потом все исчезло, и я заблудилась. Никак не могла понять, где я, и как попасть в ту часть пространства, где вы все живете. Я видела, как ты сидел с сестрой Монпелье. Довел девушку до слез, а сам бесился от ее рыданий. Но я никак не могла прийти к вам, будто стояла за стеклом и наблюдала со стороны. Хотела позвать на помощь тебя или Филиппа, но удалось найти только Жака. И, увидев его, я догадалась, что надо разбить стекло. Я разбила и упала с огромной высоты на поляну, практически Жаку под ноги.

Везде и одновременно нигде — это описание не могло передать того, что чувствовала Валери на самом деле. Это было полное единение с миром, как будто она увеличилась в миллионы раз, и мир стал частью ее самой, а она — частью этого мира. И, захоти она, она могла бы увидеть каждую пылинку в любой части планеты. И каждую мысль, которую она бы пожелала узнать. После пробуждения она еще некоторое время слышала чужие мысли, чуть не оглохнув от их изобилия. Она видела, как переливаются люди, и где у них сосредоточивается боль. Она чувствовала шевеление каждой мыши в норе, и каждого листка на ветке. Не зная, что с этим делать, она бросилась к Филиппу и тот рассказал ей, как закрыть это окно в большой мир. Валери закрыла, и боялась открыть снова. Она дала себе зарок, что не сделает этого никогда.