Эликсир равновесия

Глава 20. Послевкусие

Кажется, была какая-то вспышка. Не солнце, а что-то другое. Сверкнуло что-то пугающим и как бы металлическим блеском. Но Веслав все не размыкал пальцев, и я не просто не испугалась, а не обратила внимания…

Под ногами – странная, неровная поверхность. Над головой какое-то непривычное и привычное одновременно низкое небо. И еще что-то огромное слева уходит вверх, и какое-то здание неподалеку…

– Exedi monumentum[1]… - выдохнул Веслав.

Это была Дворцовая площадь.

Пустая, как бы ни было странно вообразить себе такое. Будто что-то разогнало неизменных туристов. Был ранний час, и солнце только-только встало, и теперь играло вовсю на позолоченной вершине Александрийского столпа. А площадь была совершенно пустынной, так что никто не мог видеть нас – в неуместных одеждах и с неуместными выражениями лиц.

Веслав наконец разжал пальцы и отпустил меня. Света больше не было на его лице, он впитался и ушел куда-то вглубь. Алхимик печально улыбнулся, когда я подняла к глазам свою ладонь и недоверчиво ей повертела. Ладонь была на положенном месте, но что же у меня такое странное чувство, будто руки у меня до сих пор сцеплены?

А потом мы вспомнили отчаянный голос Тано и обернулись вместе с остальными. Мы смотрели на Великую Дружину, которая сыграла роль наших защитников, и с ужасом осознавали, что то сверкание, которое мы видели… так вот, почему Тано держит руку на поясе…

Великие перемены равновесия в одном из миров никогда не проходят без жертвы. Чтобы склонить весы, кто-то должен отдать жизнь.

Время растянулось, как если бы Хайя непроизвольно замедлила его бег. Пять лиц плыли у нас перед глазами: сам Тано – горько-виноватое, Ыгх, Джипс, Милия…

У них перед глазами. У них. Я же с самого начала смотрела только на одного человека. Я с самого начала знала, что так оно и будет.

А может, я просто заметила, что глаза Тео Джипса за стеклами очков уже не видят, а мягкая и немного удивленная улыбка уже начала застывать на губах?

Упасть он так и не успел. Виола рванулась вперед молнией и подхватила своего ученика за плечи у самой земли. Но тут же опустила его на камни Дворцовой, как будто в руках у нее не стало силы, и сама нагнулась над ним с крайне удивленным выражением лица. Поправила съехавшие очки. Удивленно потрогала приоткрытые губы, с которых за миг до этого сорвался последний вздох. Оглянулась на нас. Потом на Тано. Потом опять…

А потом она поняла. И – нет, не заплакала, потому что давно забыла, как это делается. И не онемела, как я тогда, на крыше – она закричала, срывая горло, до хрипоты – в пустоту неба, в пространство площади, и три голоса слышались в ее крике, словно кричали все ее сущности.

Когда воздух в легких закончился, она вцепилась в его джемпер, нагнулась ближе – и через секунду я поняла, что в Небиросе-то – это были только цветочки. Самое страшное, что я когда-либо видела в своей жизни – вот же оно, далеко ходить не надо.

Она даже и не кричала больше – нет, она думала, но мы слышали ее непроизвольно, у себя в мыслях, и заблокироваться от такого не смог бы даже Веслав, если бы он не потерял силу четверть часа назад.

– Тео, проснись. Тео, прекрати! Это не смешно. Ты же читал Книгу Миров, ты помнишь? А потом над нашим пустым миром появилась радуга. Ты вышел против Шестого Сиама, когда должен был умирать – ты поднялся, ты всегда поднимался, вставай, вставай же, я же не буду тебя просить дважды, это ведь не могло сбыться! Ну, ты же сам говорил! Ты помнишь – какая опасность может грозить архивариусу?! Это обморок, один из твоих обмороков, я знаю. А Шукка, она ведь осталась там, а твой пустой мир, а я?! Тео, ты куда? Вернись, вставай, иначе я тоже не поднимусь, идем со мной, или я никуда не пойду или пойду за тобой, Поводырь Дружины, мой ученик, Тео, мой верный, проснись, вставай же! Вставай!

Слушать это было так жутко, что я непроизвольно опять схватилась за Веслава. Мой алхимик с непередаваемым выражением лица смотрел на Тано.

На Тано смотрели все, потому что на Виолу смотреть было невыносимо.

Бог смерти с усилием поднял лицо. Слезы катились по его щекам, а на лице была такая скорбь, что он едва ли не впервые стал выглядеть под стать своей профессии.

– Я не хотел этого, – прошептал он через силу. – Я бы и не сделал, но мой клинок… мой проклятый клинок…

Йехар опирался на Глэрион и тоже старался не смотреть в сторону Виолы. Его меч потускнел, и светлый странник казался уставшим до смерти скитальцем по чужим дорогам.

– Как это случилось?

– Мы ослабевали, – ответила Милия. Она украдкой вытирала глаза. – Несколько секунд – и рати Небироса прорвались бы к вам, а момент был из самых важных. Тано передал, что сейчас кто-то из нас падет, потому что его меч рвется из ножен… И тогда он… он просто…

– Он держал защиту в одиночку, – договорила Хайя тихо. – Почти минуту. А мы ему не могли помочь, потому что сами были истощены.

Я вспомнила радужную переливчатую вспышку и поняла, что именно тогда библиотекарь отдал свои последние силы на защиту нашего «котла».

– Он так дорожил всеми вами, – пробормотал Тано. – Он отдал ради вас последнее дыхание, свою жизнь, и…

И не задумался. Но чего и было ждать от Джипса, что мы его – не знали, что ли? Арка сделала идеальный выбор: Поводырем Дружины стал человек, который не мог не вмешаться и который просто обязан был пожертвовать собой. Я переломила себя, посмотрела на лицо Поводыря, на мягкую, почти счастливую улыбку и чуть было не пропустила вопрос Андрия:

– Это можно исправить?

И спрошено было серьезно. Стопроцентно серьезно, потому что Андрий всей душой поверил после Небироса, что нет вещей, которые нельзя было бы исправить.

И теперь пацану придется очень долго пояснять, что такие вещи в мире существуют в изобилии.

– Если бы у Ольги остался животвор… – начал Веслав, потом осекся и махнул рукой, покосившись на Виолу. Я почему-то почувствовала себя виноватой, но тут разом раздался шепот Йехара и Милии, а к ним немного погодя добавился и голос самого алхимика.

– Принцип Адмета…

– Да, принцип Адмета.

– Душа за душу…

И на меня с ужасающей полнотой обрушилось понимание того, что было сказано. Несмотря на то, что я искренне хотела после нашей первой миссии забыть и никогда не вспоминать ничего из греческой мифологии.

Вместо царя Адмета в Аид согласилась пойти его жена.

Тано колебался. Его меч угрожающе качался в ножнах, но потом бог смерти тяжело вздохнул, преодолел себя и медленно заговорил:

– Один должен был пасть в этом бою. Это рок. Он неизменен. Но если кто-то из вас готов сойти в подземный мир добровольно…

Он еще не договорил последнего слога, а все, кто был в состоянии, сделали шаг вперед. Но еще до этого, раньше этого…

– Да! – счастливым голосом откликнулась Виола, которая вообще непонятно как это всё услышала. – Да, готова! Верни его, я готова!

Тано глянул на нее встревоженно, неохотно подвинул руку к ножнам, но его остановил голос Йехара.

– Нет.

Наш рыцарь подошел к триаморфине, тронул ее за плечо и заговорил хорошо известным нам успокаивающим тоном:

– Он твой ученик и не может без наставницы. И еще он источник вашего мира… Ты… будь с ним, а я продолжу этот путь. Здесь должны оставаться те, у кого есть, для чего жить… – он бросил на нас короткий, но грозный взгляд: – Ольга, Веслав, ни слова! Эдмус, ты тоже. Всё слишком ясно с вами… и со мной всё тоже ясно.

Я, Веслав и Эдмус – мы вместе со всеми подались вперед после слова «добровольно» – переглянулись, но шага назад не сделал никто. Зато Милия совершила еще один шаг вперед.

– Не нужно лжи, светлый странник, – отрывисто сказала она. – Тебе незачем жить? Сколько света ты еще можешь принести в мир, сколько дорог сделать прямыми! Мне незачем жить – мне, после сегодняшнего дня, когда я увидела, как далеко ушла от настоящего света. Отойди в сторону, Поводырь!

Понятное дело, Йехар не шелохнулся. Милия нахмурилась. Тано, увидев такое количество желающих умереть, растерялся, молчал и тоже не двигался.

Но прежде чем два светлых странника начали непосредственно выяснять с применением оружия, кому не надо жить больше, на Дворцовой раздался веселый, полный уверенности и задора голос:

– Пойду я.

Вот теперь остолбенели все. А Хайя, дочь спирита, спокойно оттерла в сторону сперва Милию, потом Йехара и подошла к Тано. Она улыбалась почти как Джипс, только по-девичьи лукаво.

– Он меня спас, и я ему благодарна, – она говорила негромко, но все как-то сразу поняли, что переубедить ее труднее, чем меч Тано. – Я пойду в подземный мир и там искуплю кровь людей, которая на мне, и они не будут больше приходить ночами.

– Хайя… – осипшим голосом начала Милия.

– И я не боюсь и никогда не боялась, – добавила Хайя, улыбаясь. Теперь она стояла прямо перед Тано, и ее зеленые глаза сияли двумя изумрудами на свету. – Я пойду с тобой. Бей!

Танатос сперва поперхнулся воздухом от изумления, а потом залился румянцем, на несколько секунд потеряв весь свой готический вид. Какое-то время он пораженно смотрел на Хайю. Потом прошептал:

– За сотни лет мне не приходилось видеть такой самоотверженности и такой красоты. Будь моей суженной, раздели со мною вечность – я дам тебе бессмертие в моем мире!

Хайя, улыбаясь, пожала плечами пренебрежительно.

– Вечность – это бремя, – заметила она со всей ответственностью стихийника времени. – Зачем она мне?

– Тогда помоги мне нести мое бремя, – совсем тихо проговорил Тано. Улыбка Хайи стала еще шире и гораздо более открытой.

– А вот это просьба верная. Я иду, – и она вложила свою руку в ладонь бога смерти.

И в ту же секунду Арка за их спинами открылась. В полузабытый нами мир нашего первого призыва, в мир легенд и мифов, в цветущее лето. Они шагнули к Арке вместе, и только тут Милия опомнилась и дернулась вперед:

– Хайя!

Но ее остановил Эдмус. Не физически – такое для спирита было бы трудновато. Словами.

– Не надо, – сказал он просто. – Раз она не испугалась его жребия – ей это было суждено.

Арка сомкнулась за спинами бога смерти и его спутницы.

– Время в этом мире теперь всегда будет течь правильно, – со вздохом прошептала Милия, которая не попыталась даже прикончить Эдмуса за его слова.

Тео Джипс вдруг глубоко вздохнул и закрыл глаза. Потом опять открыл и первое, что он увидел – было перекошенное лицо Виолы.

– В чем дело? – обеспокоился Тео, безо всякой помощи садясь на мостовой. – Я ведь думал, что я… Нет, неужели вы все тоже?! Виола, что-то не совсем так?

– Идиот! – рявкнула Виола и заткнула своего ученика сперва яростной пощечиной, потом не менее яростным поцелуем. Потом для надежности залепила еще одну пощечину.

Вид у только что воскресшего архивариуса был несколько контуженный, но не сказать, чтобы недовольный.

Милия тем временем глядела на Арку не отрываясь, как будто собиралась взглядом примагнитить Хайю обратно.

– Она ушла, ушла, – повторяла странница недоверчиво. – Она ушла туда, хотя должна была я. Я, которая прожила столько веков, которая навек утратила веру во всех и вся и в смысл жизни…

– Говоря по правде, туда должен был идти я, – заметил Йехар хмуро. – Как тот, кто не может жить из-за сердечных ран и не видит своего пути дальше, как тот, у кого никого и ничего нет.

– Может статься, у меня есть хоть что-то? Неужто ты думаешь, что…

Далее спор продолжился примерно с такими же аргументами и закончился одинаковым восклицанием:

– Смерть должна была стать моей дорогой!

А потом Арка открылась опять, и к восклицанию добавилось новое, тоже в два голоса:

– Арка зовет меня туда…

И странники посмотрели друг на друга в упор с самым пораженным видом.

Милия исчезла первой, отсалютовав напоследок всем жезлом. Йехар все же решился и шагнул тоже, улыбнувшись нам всем кривоватой, но теплой улыбкой. Очевидно было, что у странника перехватило горло и что он попросту не знает, что говорить.

Только Глэрион сверкнул издали, из глубины Арки прощальным приветом.

Эдмус захихикал. Это было самое что ни на есть эдмусовское хихиканье, и очевидно было, что смеется он как раз над теми, которые ушли только что в Арку.

– А я думала, это трагично, - заметила я.

– Очень, - согласился шут, тут же делая серьезное лицо. – Эти двое – куда уж трагичнее! Да они веками будут бродить по мирам и жаловаться, что у них нет дороги и нет никого и ничего, пока не заметят, что у них есть и то и это, только надо бы хорошенько головой покрутить.

– Не понимаю, – нахмурился Веслав.

– Поймешь, если подумаешь, почему Арка позвала не ее или его, а конкретно их.

Я подумала, прикинула варианты, потом покосилась на Веслава и пробормотала:

– Сумасшедший дом какой-то… не прощание, а… а…

– Брачное агентство, – помог мне суженый.

– Извиняйте, – развел руками Эдмус. – Все определяет катализатор! А чего вы хотели после Небироса?! И сами, кстати, это начали, и потом, разве вы думали, что Арка избирает одиноких по принципу спиритов? Чем меньше чувствуешь, тем лучше дерешься? Интересно, доколе вы будете всё упрощать?

Веслав бросил на Арку в меру хмурый взгляд.

– Старая сваха, – пробормотал он с не подходящей к словам теплотой в голосе.

– Прошу прощения?! – с ужасом в голосе вмешался Андрий.

А парень действительно растет не по дням, а по часам. Еще пару месяцев назад он несколько часов улавливал бы и подтекст в словах Эдмуса, и его же ехидные взгляды… Теперь – как только услышал, тут же сделал выводы и мысленно прикинул, что все вокруг как будто уже разбились по парам, кроме него, да еще…

– Вы хотите сказать, что это… вот это… вот она…

Ыгх глядела на него критически.

Или нет, не глядела. Изучала. Сканировала от рыжих вихров на макушке до кончиков лакированных туфель.

– Цвет волос мне нравится, – наконец сказала она, убийственно медленно произнося слова, по мере того как Андрий краснел и краснел и никак не мог остановиться. – Ну, разговаривать не умеет… ну, что ж… я могу и за двоих… и вообще, я подумывала о том, чтобы остепениться… Осесть на одном месте в каком-нибудь респектабельном мире и начать метать икру с пулеметной скоростью…

Андрий начал теперь бледнеть. Он пытался что-то сказать, но не мог, а лицо у него было такое, будто он встретил самый страшный свой кошмар.

Вполне возможно, так оно и было.

Ыгх еще немного порассуждала о их будущей счастливой жизни, подождала, пока ее «судьба» начнет совершать руками жесты (что-то вроде «сгинь, нечиста сила!») и только тогда удовлетворенно кивнула.

– Ладно, живи пока.

И направилась к Арке, красиво качая бёдрами. По пути со значением подмигнув нам и облизнувшись в сторону Эдмуса.

– Спирит! Если бы ты был не женат…

– Трогательно, – ухмыльнулся Эдмус и на секунду показал клыки, так что Ыгх пробормотала, что лучше своего суженного на болоте поищет.

– И учти, что я засквачу к тебе на чай в квакой-нибудь вторник! – крикнула она Андрию, уже шагая в Арку.

Парень, который только-только начал выражать на лице робкое облегчение, побледнел снова. Ну вот, теперь он еще начнет бояться вторников…

Стоило исчезнуть Ыгх, как на Дворцовой воцарилась тишина. Удивительная утренняя тишина, которую почему-то не нарушали даже гудки машин, которым полагалось бы уже начинать стоять в пробках. Она не нарушалась даже шумом шагов…

Но в нее долетали слова, делая ее еще более удивительной. Это была тишина. Но в ней были два голоса, которые говорили все это время и которые слышали мы все, но едва ли мог бы слышать посторонний – если бы постороннему бы пришло в голову очутиться в эту минуту на площади.

– Знаешь, у меня тут поднакопилось на месяц разговоров, поэтому говори ты. Ты же хочешь что-то сказать?

– Я? Нет. Только что ты совсем не изменилась и что я… как это? Рад тебя видеть.

– Спасибо на добром слове, хотелось бы ответить тем же. Но ты постарел. У тебя седина была или сейчас появилась?

– Я и раньше был старше тебя. А теперь…

– Тео?!

– Тебя не было два года. Больше, чем два года. Семьсот девяносто два дня, если точнее, но это ничего, это совсем ничего, я же умею ждать в силу своей профессии. Просто было немного трудно, потому что я не знал, когда ты вернешься. Я всё думал, что она откроется, как тогда, когда ты уходила, а потом она позвала меня. Ты позвала меня.

– Тео…

Эдмус громко кашлянул, и эти двое сообразили, наконец, оглянуться.

– Не хочу прерывать момент, – с пакостной улыбкой сообщил спирит. – Но Арка куда-то там уже открылась, а вы всё думаете, кстати, вслух.

Виола непроизвольно выругалась у меня в мыслях, но тут же извинилась.

– Забыла снять мысленную закольцовку, – пояснила она.

Их с Джипсом голоса тут же пропали.

– И это не мой мир, – добавила триаморфиня, сердито глянув на Арку, в которой ни к селу ни к городу появилась зеленеющая поляна. – Уж я-то знаю Заповедный Сад, он так никогда не выглядел.

Поводырь Великой Дружины смущенно покашлял за спиной своей защитницы.

– Боюсь, Заповедного Сада нет больше, – уточнил он. – Или, если говорить точнее, он не называется так больше. Просто в нем больше нет ничего заповедного.

Виола непонимающе вперила взор сперва в Арку, потом в своего незадачливого ученика.

– Ну, я не знал, вернешься ты или нет, – Тео вдруг крайне заинтересовался брусчаткой на Дворцовой площади. – Действовать самостоятельно было довольно сложно… и все эти конфликты… и та война из-за спутников…

– Конфликты? Война?! И ты врал, что тебе нечего говорить?!

– Нет, я говорил правду, просто тебе всё нужно увидеть самой. Видишь, у нас весна… первая за многие годы. Я вот подумал, наверное, ты запомнила наш мир немного другим и тебе придется привыкать…

Виола смотрела на него, приоткрыв рот. Но, к счастью, для нее сегодня было достаточно проявлений нетипичных эмоций, так что слова нашлись быстро:

– Еще бы. Я на два года бросила свой мир… на библиотекаря!

Тео мгновенно принялся отыскивать что-то в утреннем небе и сделался с виду еще более безобидным, чем обычно. Если, конечно, такое можно было себе вообразить.

Виола же бросила на Арку опасливый взгляд, подошла ближе и остановилась перед нами. Тео подошел следом.

Я с предыдущей миссии уже успела соскучиться по его улыбке.

С Веславом они пожали руки – это было приветствие, а не прощание, поскольку поздороваться мы в Небиросе так и не успели.

– Вижу, ты стал сильным магом, – заметил алхимик.

– Вижу, ты перестал им быть, – не потерялся источник другого мира.

– И претензий никому высказывать не намерен. Слуга покорный! Пусть мирами рулят такие занудные альтруисты, как ты – и на здоровье, а я наелся властью до конца дней своих.

– О, – сказал Джипс, в некотором замешательстве от такого комплимента. – Откровенно.

Виола тем временем осматривала нас всех по очереди, явственно не знала, что сказать и начинала уже подумывать, а не сменить ли облик. У Бо слова находились всегда, хоть и всегда не те.

– Объятия? Поцелуи? Пожатия рук? Трогательные хлюпания в плечо? – тут же пришел ей на помощь Эдмус.

– Вы будете прощаться? – спросил Теодор. – Я постою в сторонке.

– Постоял уже! – Виола впецилась в его руку так, что архивариус ойкнул. – Стой рядом!

– Пожалуйста. Так вы… прощаетесь?

– Нет, – ответила Виола тихо, - Йехар не прощался. Я тоже не буду.

– Мы не увидимся, – выдавила я.

– Я знаю. Но прощаться не буду. Тео, куда собрался?! Надеюсь, за два года ты еще не забыл, что я твоя наставница, так что как только вернемся…

Мы все смотрели, как эти двое прошли в умытую росой весну – первую весну когда-то пустого мира. Подозреваю, что трое из нас надеялись, что Арка помедлит хотя бы минуту после этого, но она тут же открылась.

Она открылась просто в небо. В серое, наполненное тучами небо, и до нас долетели брызги дождя.

– Дома меня всегда принимали с распростертыми объятиями, – заметил Эдмус. Он сместился так, чтобы видеть нас всех троих.

Лицо его было серьезным.

– Вы думали, я буду шутить на прощание?

– Мы на это надеялись, - признался Веслав.

Эдмус улыбнулся – мягко, но слегка хитровато. Отступил от нас так, чтобы видеть наши лица, Арка теперь была прямо за ним. Тихонько заговорил нараспев – не запел, иначе мы бы попадали на брусчатку, зажимая уши руками – и слова мы уже слышали раньше…

Неизвестную даль кто теперь осудит?

В век загадок да прорицаний

Непонятно зачем, но сложили люди

Как-то песню про семь венчаний.

Вот только непонятно, когда Эдмус успел этот фольклор мира Виолы выучить и запомнить, впрочем, он же памятливый у нас… Хотя мы сами эту песню слышали раз десять во время предыдущей миссии, только теперь строчки обретали смысл на глазах.

Было ль? Не было? Может быть, будет? Верьте –

Это видится, хоть и зыбко:

Обручилось дитя небес со смертью

И шагнуло за ней с улыбкой.

Время в мире Тано теперь всегда будет течь правильно…

А одна век нашла свой в цветах и травах,

С тем, с которым светлеют ночи.

С Тео еще и зима в лето превращается, хотя это не совсем так, ведь в с-мире не было зимы, там не было вообще ничего…

Был один обручен с венцом кровавым –

Оказался союз непрочен.

И слава Богу. Веслав чуть сжал мою ладонь. Эдмус ободряюще кивнул нам, но замолчать и не подумал.

Двух дороги свели, и года, и судьбы,

Двух – случайность, а может, шутка.

Ну что же, это ясно: что еще, как не дороги могло свести воедино Йехара и Милию, и… откуда фоновый ужас на лице, Андрий? От двух последних строчек?

И с предателем – почему, смекнуть бы! –

Дева связана в мире жутком.

Я переглянулась с человеком, который ради меня отрекся от своей сущности, но он почему-то не ответил на улыбку. Зато Эдмус теперь улыбался очень широко – и гораздо хитрее прежнего: он договаривал последние строки, про себя:

А один, тьму прогнавший своею свадьбой –

Знал он всё, да хранил молчанье.

Может быть, только он и сумел сказать бы,

Что за песня, что за венчания.

Он окинул нас задорным взглядом, чуть качнул головой в ответ на взгляд Веслава и на последних двух словах шагнул в Арку задом наперед.

И из Арки до нас донесся прощальный привет, а именно – вопль:

– Представляете, она открылась на высоте-е-е-е-е! – и свист крыльев. Потом свист смолк, а брызги дождя перестали долетать до нас. Грозовое небо пропало, и теперь в Арку был виден кусочек Зимнего в лесах.

Медленно гасли символы по верхней кромке. На прощание ярко полыхнул последний, только что появившийся знак сердца – символ любви…

Потом Арка исчезла, чтобы никогда больше не появляться.

*Создал я себе памятник… (Гораций, лат.)