Это не любовь

95

В органный зал они тем вечером не попали. Перенесли культурный выход на воскресенье.

Юлька упросила заехать сначала в общежитие, хотя бы переодеться. Он, в общем-то, не возражал, но… опять остановился за полкилометра.

Это слегка омрачило радость, точно пятнышко на праздничном наряде, крохотное, еле заметное, но оно есть, ты об этом знаешь и досадуешь про себя. Так и тут.

Но Юлька решила не заострять внимание и переборола неприятное ощущение, ведь, по большому счёту, это мелочь. Главное же, он с ней. И это не просто случайный порыв или стечение обстоятельств. Сейчас всё у них уже осознанно. Едут вон в Польский костёл, вместе, как настоящая пара, а предварительно он завёз её в кафе, накормил вкусно. А заодно насмешил рассказом, как однажды пошёл в театр на голодный желудок и чуть со стыда не умер – так громко урчало в животе весь первый акт спектакля. Он, несчастный, так конфузился, что никак не мог вникнуть в игру актёров. И как только начался антракт, первым помчался в буфет.

Юлька уплетала сочные позы, слушала его, смеялась, а про себя думала, что ещё две недели назад она о таком и мечтать не могла.

Они почти закончили с трапезой, как у Анвареса завибрировал сотовый. Прервавшись на полуслове, он извлёк телефон, бегло взглянул и тотчас переменился в лице. Сложно сказать, что именно в нём стало другим, но возникло такое ощущение, будто внутри у него погас свет.

Юлька догадалась – сообщение пришло от Ларисы. И пусть Анварес обещал, что порвёт с ней – на душе вдруг стало тяжко. Всего лишь на миг она представила, что он, например, передумает, и сразу в груди образовался тяжёлый ком.

Настроение стремительно падало вниз, она пыталась успокоиться, твердила себе, что Анварес – человек слова. И раз пообещал – значит, выполнит. Не помогало. Он и сам смолк, стал какой-то отстранённый, будто эта случайная смска встала меж ними стеной.

Сначала органный зал впечатлил её своим великолепием. Готическая красота, не помпезная, не вычурная, а сдержанная и величественная, наполняла благоговейным трепетом. Когда заиграл орган низкими, густыми переливами, внутри так всё и затрепетало.

Но вскоре Юлька попросту заскучала. Такую музыку она не то что не любила, а даже не понимала. Она и имя композитора не сразу смогла выговорить – Пахельбель. Нет, кое-что из классики ей нравилось, но лишь отдельные вещи и обязательно в рок-обработке. Ну и не два часа подряд.

Юлька осторожно поглядывала вокруг – все, и Анварес в том числе, сидели с такими одухотворёнными лицами, будто, утонув в звуках органа, забыли обо всём на свете, даже не дышат.

Сначала она стеснялась того, что все наслаждаются музыкой, а ей скучно. Но потом скучно стало настолько, что уже и не до стеснения.

Она раз за разом смотрела на часы, но время, как назло, тянулось невыносимо медленно. Даже голова разболелась и начало подташнивать. Еле-еле дождалась, когда концерт закончится.

Одно хорошо – Анварес вновь ожил-оттаял.

– Ну что? Как тебе? – спросил её, когда они покинули костёл.

Вид при этом имел такой, словно ожидал от неё восторгов.

– У меня голова разболелась, – уклончиво ответила Юлька. – И пить хочу.

Они подъехали к ближайшему павильону.

– Посиди тут, я быстро, – велел Анварес, выходя из машины. Закрыл дверцу, но снова открыл. Заглянув, спросил: – Может, что-нибудь ещё хочешь?

Юлька помотала головой:

– Нет. Хотя… можно чупа-чупс. Малиновый или клубничный.

Анварес усмехнулся, но спустя несколько минут вернулся в машину, прижимая рукой к груди бутылку с минералкой и ещё какие-то шелестящие свёртки с печеньем, круасанами, конфетками.

– Не знала я, что наш строгий преподаватель литературы такой сладкоежка, – удивилась Юлька.

– Это всё тебе. И это тоже, – Анварес протянул ей чупа-чупс.

– Спасибо, – улыбнулась она.

Ехали молча, и как всегда бывало с ним – это молчание тяготило невообразимо. С кем угодно, да с той же Инной она могла за целый вечер словом не обмолвиться и ничего, чувствовала себя прекрасно, а тут…

Главное, было обидно из-за того, что эти драгоценные последние минуты пропадали впустую – они ещё раньше договорились, что после концерта Анварес отвезёт её в общежитие, потому что завтра им обоим в институт.

Разумеется, из-за этой своей щепетильности или по какой ещё причине он даже мысли не допускал о том, чтобы заявиться вместе, а вот она была бы не против. Ну, ладно, ладно, нет так нет, но если уж они сейчас расстанутся, то пусть хотя бы на какой-нибудь очень тёплой и трогательной ноте.

Пока Юлька думала, что бы такого сказать, Анварес включил музыку. Очевидно, тоже что-то из классики. Не орган, но что-то очень монотонное и заунывное так, что Юльке совсем тоскливо сделалось.

– Что это? – в конце концов не выдержала она.

– «Болеро» Равеля, – ответил, не глядя на неё.

– Можно включу что-нибудь другое, пожалуйста? Радио, например?

Он неопределённо повёл плечом, мол, как хочешь. Но явно был недоволен, видимо, тем, что она не оценила его вкус. Помолчав, спросил:

– Не нравится?

– Ну вот это – нет, – призналась Юлька, вылавливая подходящий канал.

– А что тебе вообще нравится?

– Ну… разное. Из нашего – диджей Смэш, Агата Кристи…

– Ясно, – прервал он её, не дослушав и даже не пытаясь скрыть разочарование.

Весь его вид кричал: как можно сравнивать какого-то диджея, полумаргинальную «Агату Кристи» и Равеля!

– О-о-о! Вот как раз и диджей Смэш, – Юлька сделала чуть громче. – Песня – супер! «The night is young». Обожаю просто! Особенно там, где саксофон.

Он взглянул на неё так, словно она несла полную чушь.

– Нет, ну правда, хорошая же песня?

Анварес только устало качнул головой.

Ну и пусть, решил Юлька. Она не обязана подстраиваться под его вкусы. Ему вон тоже явно плевать на то, что нравится ей. Какое лицо состроил! Хотя песня-то ведь классная!

Она выудила из кармана чупа-чупс, разорвала обёртку, сунула розовый леденец в рот.

Прикрыв глаза, Юлька тихонько мурлыкала под нос припев, как вдруг почувствовала на себе взгляд. Открыла глаза – и точно. Анварес смотрел на неё, плотно сжав губы. Смотрел, как она вертела во рту леденец, вынимала, снова обхватывала губами. Смотрел тяжело, с каким-то особенным напряжением, так, что ей сразу стало не по себе.

– Что такое? – озадачилась Юлька, облизнув сладость с губ. – Тоже хотите чупа-чупс? Ну то есть, хочешь...

Он не ответил, но и глаз не отвёл. Благо – стояли на светофоре. Но тут загорелся зелёный, рядом и впереди стоящие машины тронулись, а те, что сзади – начали нетерпеливо сигналить.

Анварес, будто очнувшись, оторвал взгляд, посмотрел на дорогу, на светофор, а потом как-то слишком резко рванул с места.

Юльку по инерции аж вплющило в спинку кресла.

А дальнейшее её и вовсе обескуражило: на перекрёстке он вдруг лихо развернулся и помчал в обратном направлении. Она не понимала, что с ним, но и спросить не решалась. Потом сообразила – они направляются к нему. И действительно, вскоре влетели в уже знакомый двор.

Выдержки у Анвареса хватило лишь до лифта. Потому что едва сомкнулись двери, он без слов развернул её к себе, ухватил за затылок и впился в губы с таким пылом, что у неё, у бедной, весь воздух из лёгких тотчас выбило. Оторвался лишь тогда, когда тренькнул лифт, остановившись на нужном этаже.

Пока он открывал дверь нетерпеливо, Юлька буквально нутром ощущала, как от него волнами исходит необузданное желание, и невольно трепетала от предвкушения. И предчувствие не обмануло. Едва они попали в квартиру, чуть не с порога, Анварес захватил её в объятья, целуя так отчаянно и неистово, что завтра наверняка будут болеть губы. И на шее, скорее всего, останутся отметины…