Это не любовь

97

На сердце у Ларисы было неспокойно...

Вообще, она категорически не верила в интуицию, предчувствие и прочие понятия, которые логикой не объяснить. Но то, что терзало её сейчас, очень уж смахивало на пресловутое дурное предчувствие.

Она и уезжала в Улан-Удэ с тяжёлым сердцем, и там себе места не находила, всё дни считала до возвращения. И вот – подъезжает, уже плывут за окном поезда знакомые места: станция сортировки, виадуки, длинные коробы вагонных депо, а на душе становится ещё тревожнее.

Наконец поезд дополз до пассажирского вокзала. Дёрнулся раз-другой, остановился.

В вагоне тут же началась суета. Народ, теснясь, продвигался по узкому проходу на выход, волоча сумки. А Лариса выходить не спешила, будто боялась чего-то. Боялась неосознанно, но очень сильно, до отчаяния, до холодного пота и мерзкого посасывания под ложечкой.

Нет, она отчётливо понимала, чего боялась – разрыва с Анваресом. Этот страх, если уж честно, жил в ней почти всегда, с самого начала их отношений. Но именно сейчас он обострился, как хронический недуг в слякотную осень. Почему именно сейчас – объяснить она толком не могла. Анварес ведь всегда был отстранённый, из тех, кто позволяет себя любить, и она с этим смирилась.

Так почему сейчас она почти паниковала?

Лариса старательно пыталась вспомнить все нюансы, которые, возможно, заметила, но значения не придала, и которые отложились где-нибудь на подкорке и сплелись теперь в картину. Точнее, в созвучие тревожных звоночков. Да уж, созвучие… Тут гремел набат, не меньше.

Ей казалось, что если она вычленит эти детали, эти нотки, разберёт всю цепочку, то это как-то поможет. Потому что когда происходит что-то плохое, а ты даже не понимаешь, что и почему, то чувствуешь себя вдвойне беспомощным и вдвойне несчастным. Поэтому обязательно надо было шаг за шагом всё проанализировать.

За восемь часов в пути она ни на минуту не сомкнула глаз. Думала, перебирала в памяти последние месяцы и недели.

Да, такие моменты были... Более того, их оказалось предостаточно. А она была глупа, слепа и доверчива! Всегда, безоговорочно верила ему на слово. Потому что прежде он не лгал. Сам с откровениями не лез, но если спрашивали, мог любую неудобную правду сказать в глаза и ей, и кому угодно.

А она спрашивала, незадолго до отъезда спрашивала, есть ли у него кто-нибудь. Анварес сказал, что ни с кем, кроме неё, у него никаких отношений нет. Она и успокоилась.

Хотя нет, тревога всё равно в ней подзуживала с того самого дня, как он разглядывал фото какой-то своей студентки. Точнее, не какой-то, а вполне определённой – Аксёновой Юлии из двести пятой группы. Лариса потом нашла по журналу посещений страницу, которую так увлечённо рассматривал Анварес.

Эта девица, как он и сказал, действительно балансировала на грани отчисления – Лариса собрала кое-какие сведения, поспрашивала коллег. Так вот – никто о ней и слова хорошего не сказал. Да Анварес и сам таких всегда презирал. Легкомысленных, глупых, да ещё и с гонором на пустом месте. Поэтому Лариса себя и убедила, что не мог он на такую повестись, мол, уж она-то его знает. А получается, что вовсе и не знает.

Да и потом тоже было из-за чего насторожиться. Накануне, перед её отъездом, например, он отказался провести вечер вместе. Без всякой причины, просто не захотел и не затруднился даже придумать повод.

Она тогда обиделась, конечно, но зацикливаться не стала – такое, в общем-то, случалось и раньше, привыкла уже. А ещё не поехал к ней после вечеринки, посвящённой Хэллоуину. Но это тоже в его духе.

Однако сильнее всего цеплял эпизод, когда Анварес провожал её на вокзал. Довёз и до свидания. Она ожидала, что он хотя бы поцелует её. Хотя бы в щёку. А он – Лариса прекрасно это помнила – был вообще как будто мыслями в другом месте, где-то далеко, не с ней.

А вдруг он в тот момент как раз думал об этой девице?

Стало так больно и так противно, что Лариса не выдержала, заплакала. Благо была ночь, соседи по купе спали и не слышали её сдавленные всхлипы.

Утром она отправила ему смску:

«Встретишь?»

«Да», – ответил Анварес коротко.

Лариса гадала, как ей себя с ним вести. Понимала лишь одно – пора уже было прекратить тешить себя иллюзиями и признаться в очевидном: Анварес увлёкся этой девицей, какой бы дикой нелепостью всё это ни казалось.

Впрочем, говорила себе Лариса, насколько она знает Анвареса, на отношения со своей студенткой он ни за что не пошёл бы. Он так носился со своими принципами, так ратовал за «облико морале», что мог лишь издали вздыхать, пока никто не видит, даже если и влюбился.

Да и терять ему было что: карьера, учёная степень, благосклонность руководства, ну и конечно, Сиэтл. Уж Анварес никогда бы не променял такой шанс на… не пойми что. Кто эта Аксёнова? Обычная девица, коих тьма, а эта ещё и проблемная. Может, её вообще уже отчислили? Анечка из деканата говорила, что собираются. Хоть бы!

Так что насчёт отношений Анварес наверняка не соврал, рассудила Лариса. Это вроде и успокаивало, во всяком случае, должно было успокоить, но вот это самое дурное предчувствие всё равно копошилось в груди.