Гарем на шагоходе. Том 11

Глава 14 Последствия

— Слушайте, а что с Лией? — встревоженно спросила Лекса.

Я повернулся в кресле. Сердце сразу пропустило удар.

Она не двигалась.

Её голова безвольно откинулась на спинку кресла, длинные тёмно-зелёные волосы рассыпались по плечам. Зелёная кожа, обычно сияющая мягким внутренним светом, казалась тусклой и бледной. Глаза были закрыты, а на лице застыло выражение страдания. Она действительно потеряла сознание. И до сих пор не очнулась.

Вся усталость мгновенно улетучилась, сметённая ледяной волной тревоги. За долю секунды я оказался рядом с ней.

— Лия! — я осторожно коснулся её щеки. Кожа была холодной. — Лия, очнись!

Она не реагировала. Пульс на шее был слабым и частым.

— Вайлет! — рявкнул я. — Первая помощь!

Киборг уже поднялась и шагнула ближе. Её фиолетовые глаза сканировали Лию с холодным безразличием медицинского дрона.

— Потеря сознания в результате гипоксии, вызванной экстремальной перегрузкой, — бесстрастно доложила она. — Её симбионты, вероятно, бросили все силы на поддержание структурной целостности внутренних органов во время удара, что привело к временному кислородному голоданию мозга. Стандартная процедура реанимации — нейростимуляция аммиаком.

— Так давай его сюда! — поторопил я.

Вайлет подошла к стене, которая выглядела абсолютно монолитной, и нажала на неприметную панель. Часть стены с тихим шипением отъехала в сторону, открывая глубокую нишу, подсвеченную изнутри. Там, в аккуратных ячейках, хранился полный набор экстренной медицинской помощи. Настоящая полевая аптека.

— Стандартный нашатырь на хилвариан не действует, — всё так же невозмутимо пояснила Вайлет, доставая из ниши небольшой металлический кейс. — Их обонятельные рецепторы и нервная система функционируют иначе из-за постоянного симбиотического взаимодействия.

Она открыла кейс. Внутри, в специальных фиксаторах, лежали ампулы с разноцветными жидкостями. Вайлет взяла одну, с прозрачной, едва заметно мерцающей субстанцией.

— Для хилвариан используется ингалятор на основе кристаллического озона, стабилизированного в инертном газе. Он стимулирует не нервные окончания, а напрямую симбионтов, заставляя их экстренно насыщать мозг кислородом. Побочный эффект — кратковременная эйфория и обострение всех чувств. Возможны лёгкие визуальные галлюцинации.

Она протянула мне ампулу и небольшой пластиковый ингалятор, похожий на мундштук.

— Ломаете кончик ампулы, вставляете в ингалятор, подносите к её носу и нажимаете. Однократно.

Я сразу же приступил к делу. Раздался тихий щелчок. Из ингалятора вырвалось едва заметное облачко, пахнущее грозой и чем-то неуловимо-сладким, как цветы после дождя.

Лия дёрнулась, её грудь судорожно взметнулась. Она закашлялась, её веки затрепетали и распахнулись. Большие, волшебные жёлтые глаза с золотыми искрами в радужке растерянно посмотрели на меня. Свечение её кожи медленно возвращалось, становясь ярче.

— Волк?.. — прошептала она. — Что… что случилось? Мы… мы упали?

— Мы совершили тактическое приземление повышенной жёсткости, — поправила Вайлет.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, помогая ей сесть ровнее.

— Голова… кружится, — она поморщилась и приложила руку ко лбу. — И всё такое… яркое. А у тебя над головой… радуга. Красиво.

— Побочный эффект, — констатировала Вайлет, убирая аптечку обратно в стену. — Пройдёт через три-пять минут. Рекомендую покой и обильное питьё.

Лия посмотрела на меня. В её взгляде читалась смесь смущения и благодарности.

— Прости… я… я просто не привыкла к таким… танцам. Мне просто нужно немного отдохнуть. Всё будет в порядке.

Она попыталась встать, но её ноги подкосились. Я успел подхватить её, не дав упасть. Она была почти невесомой.

— Отдыхать будешь в медотсеке, под наблюдением, — решил я.

Не дожидаясь возражений, поднял её. Она тихо ахнула от неожиданности и инстинктивно обвила руками мою шею. От неё пахло медицинским антисептиком и чем-то ещё. Сладким, как карамель. Чисто хилварианский аромат.

— Пфф, сколько романтики, боже мой! — фыркнула Кармилла.

— Я могу дойти сама… — пробормотала она.

— Можешь, но не будешь, — отрезал я и, стараясь не обращать внимания на взгляды остальной части моего гарема, направился к выходу с мостика.

— ЭЙ! — раздался за спиной возмущённый писк. — А ПРО МЕНЯ ЗАБЫЛИ, КИТИ-КИТИ⁈ Я ТУТ ПРИСТЁГНУТА!

Кармилла повернула голову в её сторону и одарила кошку своей самой ядовитой улыбкой.

— Не волнуйся, котёнок, мы о тебе не забыли, — промурлыкала она. — Это страховка. Вдруг прилетит новая партия мух? Мы же не можем рисковать! Кто-то должен остаться на дежурстве и сообщить об этом всей команде!

Сэша перестала дёргаться в креплениях.

— Ангорийцы умеют очень долго терпеть лишения! — заявила она. — Я буду лучшим дежурным на свете, кити-кити!

Лекса издала страдальческий стон и, поднявшись со своего места, подошла к Сэше.

— Дай-ка помогу, горе ты луковое, — проворчала она, с профессиональной сноровкой отщёлкивая замки. — Ещё не хватало, чтобы среди наших преступлений появилось издевательство над душевно больными.

Шондра, закончив с проверкой систем вооружения, тоже поднялась и подошла к ним.

— Пойдём, Сэша. Фунтик как раз должен был приготовить обед… Возможно, нам удастся соскрести пару котлет со стен…

Освобождённая кошка тут же вскочила, схватила Шондру за руку и потащила её к выходу, на ходу тараторя:

— Ура! Обед! Шондра, а там будут сосиски? Я так люблю сосиски! А можно мне две? А три? А можно, я съем твою порцию, кити-кити?

Я покачал головой. Война войной, а обед по расписанию. Даже если этот обед состоится посреди кладбища гигантских роботов и дымящихся сбитых аппаратов.

Вышел с мостика, неся на руках Лию. Коридоры избушки встретили нас относительной тишиной и приглушённым светом аварийных ламп. Хилварианка прижалась ко мне теснее, её дыхание стало ровным. Кажется, она задремала, убаюканная мерным покачиванием моих шагов.

Пожалуй, не буду мучить её и отнесу сразу в каюту. Пусть выспится, сон порой действительно лучшее лекарство. Обо всём остальном позаботятся её симбионты.

АНАЛИЗ: Ситуация стабилизирована. Угрозы устранены. Экипаж в состоянии контролируемого хаоса, что является для данной группы нормой. РЕКОМЕНДАЦИЯ: После того, как доставите объект «Лия» в постель, всё же рассмотреть вариант с печеньками. Статистика не врёт. Особенно про шоколадную крошку. Это повысит общий моральный дух на 11 %. И, возможно, вам тоже перепадёт.

«Отключись, назойливая дрянь!» — мысленно прикрикнул я. Хотя печеньки — это именно то, что нам сейчас нужно. Много печенек. И, возможно, немного виски. Чисто в терапевтических целях.

Каюта Лии примыкала к медотсеку. Я воспользовался капитанским кодом, чтобы войти. Все её личные вещи сейчас были разбросаны по комнате, а рамка с фотографией не только слетела со стены, но и треснула.

Я осторожно опустил девушку на койку. Она даже не проснулась, только тихо вздохнула во сне. Похоже, её симбионты, сделав свою работу, сейчас восстанавливали силы, погрузив хозяйку в глубокий, целительный сон. Я нашёл в шкафчике тёплое одеяло и бережно укрыл её. Пальцы случайно коснулись её щеки. Гладкая, прохладная кожа.

Я на мгновение замер, глядя на её безмятежное лицо. В этом хаосе, в этой мясорубке, где мы все жили, она умудрялась оставаться… чистой. Целителем. Тем, кто не разрушает, а созидает. И это вызывало во мне странную, давно забытую смесь уважения и желания защитить. Защитить от этого мира. И от самого себя.

Всплыло сообщение от нейрочипа, как всегда, без спроса и такта:

АНАЛИЗ: Зафиксировано повышение уровня окситоцина и норадреналина. ПСИХОЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ОЦЕНКА: Протекционистский инстинкт, смешанный с ностальгической привязанностью. Вероятность принятия иррациональных решений в присутствии данного объекта повышается на 23 %. РЕКОМЕНДАЦИЯ: Покинуть помещение. И, возможно, принять холодный душ. Статистика показывает, что гидротерапия снижает сентиментальность на 17 %.

«Живо вырубайся, кому сказал⁈», — мысленно прикрикнул я. Ещё раз взглянул на спящую Лию и вышел из каюты. Дверь за мной с тихим шипением закрылась, отрезая островок спокойствия от остального дурдома.

Не успел я сделать и пары шагов по коридору, как на запястье пискнул коммуникатор. На небольшом экране высветилась эмблема привидения, напоминая, что Каспер бдит, а затем сменилась стилизованным изображением цилиндра и монокля. Робин.

— Капитан, — раздался из динамика его безупречно вежливый голос. — Приношу свои извинения за беспокойство. Я взял на себя смелость проверить состояние пациента, доставленного в медицинский отсек.

— И как он? — спросил я, продолжая идти по коридору жилого блока. — Лия говорила, что он быстро поправится.

— Прогноз подтвердился в полной мере, сэр, — без тени эмоций доложил Робин. — Пациент не только пришёл в сознание, но и демонстрирует поразительную витальность. Его жизненные показатели в пределах нормы для человека его возраста и комплекции, подвергшегося физической травме и последующему интенсивному био-регенеративному воздействию.

— Это хорошо, — кивнул я. — Он что-нибудь говорил?

Наступила секундная пауза. Очевидно, логические цепи Робина обрабатывали запрос, выбирая наиболее точную формулировку.

— Да, сэр. Он был весьма… экспрессивен. Если позволите процитировать дословно, его первые слова после пробуждения были: «Где я, твою мать⁈ Какого хрена я привязан, как грёбаный баран на скотобойне⁈ ТВОЮ МАТЬ! ПОЧЕМУ ТАК ТРЯСЁТ! ААААААА! Отстегни меня немедленно, жестянка, я найду вашего рыкожопого штурмана и переломаю ему все пальцы! Сволочь!!! Да кто ему лицензию выдал?!!! ААААААААААА!!!!!!» Конец цитаты, сэр.

Я остановился посреди коридора и усмехнулся. Широко, искренне, почти с восхищением. Вот он, дух настоящего солдата. Не важно, на чьей ты стороне, но если ты выжил в такой мясорубке, первое, о чём ты думаешь — это как набить морду тому, кто, по-твоему, виноват в твоих злоключениях. Уважаю.

— Он в порядке, — констатировал я. — Что-нибудь ещё?

— Пару минут назад я решил предложить ему стандартный реабилитационный рацион, но он выразил желание получить «стакан вискаря» и «нормальную жратву, а не эту вашу питательную бурду для младенцев и беззубых старух», — всё так же невозмутимо доложил робот. — Я сообщил ему, что рацион и медикаменты назначаются исключительно медицинским персоналом. В ответ он предложил мне совершить противоестественный акт с ближайшим тостером. Я занёс его лексикон в базу данных для дальнейшего лингвистического анализа.

— Молодец, Робин. Продолжай наблюдение. И дай ему воды. А то от такой ругани в горле пересохнет. Конец связи.

Я убрал руку от коммуникатора, всё ещё усмехаясь. Настроение, как ни странно, улучшилось. Этот пленный буйный и злой, но живой. Это нормально. Это понятно. Гораздо хуже, когда они молчат.

Именно с этой мыслью я подошёл к каюте, где мы заперли двух флоксийцев. Дверь была заблокирована, рядом с ней на стене горел красный индикатор. Я приложил ладонь к панели. Замок щёлкнул, и створки с шипением разъехались.

Каюта была стандартной, спартанской, рассчитанной на двоих. Двухъярусная койка, небольшой стол, вмонтированный в стену, пара шкафчиков. И тусклое освещение, вырисовывающее фигуры двух пленников.

Они сидели на нижней койке, плечом к плечу. Пустые пищевые контейнеры и банки из-под пива валялись на полу. Видимо, после тряски ребята поленились их поднять и бросить обратно в урну. Да и по мордам было заметно, что ели и пили они без всякого удовольствия. Просто чтобы поддержать в себе жизнь.

Когда я вошёл, они вздрогнули и выпрямились, глядя на меня большими, печальными глазами. В них не было того животного ужаса, что в допросной. Теперь в них плескалась глухая, беспросветная тоска. Безнадёга.

— Всё в порядке? — спросил я штатно-вежливым голосом.

Тот, что был постарше, медленно кивнул.

— Да, господин Волк. Всё… в порядке.

— Последний бой вас, я смотрю, не сильно потрепал, — заметил я, окидывая их взглядом.

— Мы хорошо знаем протокол на случай боевых действий, — глухо ответил младший, не поднимая глаз. — Мы пристегнулись к постелям страховочными ремнями, как только была объявлена боевая тревога.

Он указал на ремни, вернувшиеся в специальные пазы. Профессионалы. Даже в плену, на борту вражеского шагохода, они следовали инструкциям. Отличные наёмники.

Я смотрел на их вытянутые, хмурые лица, на опущенные плечи, на то, как они старательно избегают моего взгляда. И отчётливо понимал. Они слышали грохот боя. Они чувствовали, как содрогается избушка от попаданий. Они пережили наш безумный полёт и ещё более безумное падение. И всё это время, пристёгнутые к койкам, они молились, чтобы мы проиграли.

Они болели за «Мухолёты».

Каждый взрыв снаружи, каждая встряска, каждое попадание по нашей броне было для них лучом надежды. Надежды на то, что сейчас, вот-вот, спасители пробьют эту проклятую стену, ворвутся внутрь и освободят их из лап чудовища. Они ждали, что корпус треснет, что их тюрьма развалится на куски, а их самих подберут свои.

А потом всё стихло. И они поняли. Мы снова победили. Их последняя надежда на спасение превратилась в пылающие обломки на выжженной земле. И теперь они заперты здесь, с победителем, на неопределённый срок. Их уныние было не просто страхом. Это было горькое, сокрушительное разочарование.

На моих губах сама собой появилась кривая усмешка.

— Рад вашему профессионализму, — сказал я с неприкрытой иронией. — Очень ценю, когда экипаж, даже временный, знает своё дело. Продолжайте в том же духе.

Они ничего не ответили. Просто сидели, как два синих памятника скорби.

Я развернулся и вышел. Дверь за моей спиной с шипением закрылась, и красный огонёк замка снова загорелся, запирая их в маленьком, персональном аду.

Я шёл по коридору, и на душе было странно. Такое уже случалось в прошлом. Много раз. В аналогичных ситуациях. Сразу в двух моих жизнях. Ни злости, ни жалости. Только холодное, отстранённое понимание. Война делает странные вещи с людьми. И не только с людьми. Она делит мир на своих и чужих, на хищников и жертв, на победителей и тех, кто сидит в запертой каюте и тихо ненавидит тебя за то, что ты выжил.

Такова уж наша работа. И кто-то должен её делать.

Внутри десантного шлюза «Мехатирана» царило напряжённое ожидание. Десять чистокровных вампиров прислушивались к люку, ведущему наружу. Им не нравилось находиться здесь, они ощущали себя узниками в стальной коробке.

Последние несколько минут превратились для них в настоящий кошмар. Сначала до них доносился глухой, утробный грохот боя, от которого вибрировали стены и пол. Затем, когда Беркут врубил «Боевой Рёв», по корпусу прошла такая мощная акустическая волна, что у альпов заложило уши.

А потом началось самое страшное.

Оглушительное, непрекращающееся шипение. Словно тысячи змей одновременно решили излить свою ярость на сухую почву Пустоши. Это был звук кислотного ливня, и он действовал на нервы хуже любой бомбардировки.

И наступил чудовищный гул. Турбины, реактивная тяга. Снова бомбардировка, отчаянная и злая. Противники совершенно не экономили боезапас.

Кристалл забилась в самый дальний угол, обхватив себя руками и бормоча проклятия. Изольда стояла с каменным лицом, но нервно подрагивающие волосы выдавали напряжение. Даже Лазарус, скала из мышц и презрения, нервно переступал с ноги на ногу.

Затем раздался рёв и чудовищный удар, от которого сама земля застонала — это избушка совершила свой безумный прыжок. Шлюз тряхнуло так, что все едва устояли на ногах. А потом… тишина.

Не постепенное затихание. А резкая, оглушительная, абсолютная тишина, которая наступила после адской какофонии. Она давила, звенела в ушах, заставляя сердце биться чаще в ожидании следующего удара. Но его не было.

Прошла минута. Две. Пять.

— Всё? — наконец прошептала Кристалл. — Они улетели?

— Или мы оглохли, — пробормотал Кассиан, задумчиво потирая ухо.

Валериус, всё это время стоявший у массивной створки люка с закрытыми глазами, медленно выдохнул.

— Нет, — его голос прозвучал ровно, но устало. — Бой окончен.

— И кто победил? — с надеждой спросила Элара.

Валериус криво усмехнулся.

— Учитывая, что мы всё ещё существуем, а не плаваем в луже расплавленного металла и кислоты, думаю, ответ очевиден. Лазарус. Открывай.

Гигант кивнул, ухватился волосами за рычаг аварийного открытия и потянул его. С шипением и скрежетом створка люка отворилась, впуская внутрь ослепительный солнечный свет и… запах.

Это был запах победы. И пахла она отвратительно.

К едкому аромату гари и раскалённого металла добавилась тошнотворная вонь химикатов. Кислота проела в почве солидный кратер. Такой запросто сгодится в качестве могилы для Волота.

Альпы, один за другим, выползли наружу, щурясь от яркого света. И замерли на обшивке «Мехатирана».

Если раньше перед ними простиралось кладбище титанов, то теперь это был Армагеддон в миниатюре. Поле боя преобразилось. К трём поверженным исполинам добавились новые, более мелкие, но не менее жуткие экспонаты.

Дюжина «Мухолётов» были разбросаны по всей долине, словно их смахнули с неба гигантской мухобойкой. Ни один не уцелел. Некоторые ещё дымились, превратившись в бесформенные, обугленные комья металла. От других остались лишь фрагменты. Оторванное, похожее на стрекозиное, крыло, торчащее из земли под неестественным углом. Раздавленная кабина с расколотым фасеточным стеклом. Сегментированное «брюхо», разорванное пополам, из которого торчали пучки проводов и шлангов, похожие на внутренности.

Один из штурмовиков рухнул прямо на спину «Кинг-Конга», его искорёженный фюзеляж слился с мёртвой бронёй Волота в единую, уродливую скульптуру. Другой, видимо, подбитый ракетным залпом, разлетелся на сотни мелких осколков, которые дождём осыпали землю вокруг останков «Серпента». Почва под ними была выжжена и покрыта дымящимися, пузырящимися проплешинами там, куда попала кислота.

Солнце било в глаза, отражаясь от тысяч осколков и оплавленных поверхностей, создавая сюрреалистическую картину из света, тени и абсолютного разрушения.

— Ох, ты ж блин… — выдохнула Кристалл, забыв на мгновение о всяком аристократизме. Её носик втянул аромат химикатов и сразу наморщился. — Какая вонь! Я сейчас задохнусь!

— Дыши глубже, принцесса, — протянула Изольда. Несмотря на свой плачевный внешний вид, она смотрела на это побоище с мрачным восхищением. — Это запах силы. Чистой, абсолютной, неразбавленной силы.

— Это запах помойки! — взвизгнула Кристалл. — Мы стоим посреди свалки! Гигантской, вонючей, дымящейся свалки!

— Какая экспрессия! Какая фактура! — пробормотал Орион, с восторгом художника обводя взглядом поле боя. Он спустился вниз с помощью вытянувшихся волос и подошёл к оторванному крылу «Мухолёта». То переливалось на солнце всеми цветами радуги, как крыло дохлого жука. Вампир благоговейно коснулся его пальцем. — Посмотрите на эти линии… Совершенство формы, уничтоженное совершенством силы! Это же поэма, написанная огнём и сталью! Хаос, порождающий новую, ужасающую красоту! Я должен это зарисовать!

— Позже займёшься своим искусством, — пробасил Лазарус. Он не восхищался. Он просто оценивал. — Двенадцать штук. Он уложил все двенадцать. Один. Против двенадцати. Хорошая работа.

— Не один, — поправил его Кассиан, который уже достал свой блокнот и что-то быстро в нём строчил. — Не стоит забывать о тактическом преимуществе, которое давал стационарный огневой комплекс «Мехатиран-27». Это классический пример асимметричного боя, описанный ещё в трактатах генерала К'Зарра. Стратегия «наковальня и молот». «Мехатиран» выполнял роль «наковальни», принимая на себя и сковывая часть сил противника, в то время как мобильная единица, «Избушка», действовала как «молот», нанося решающие удары. Блестящее исполнение. Просто блестящее. Нужно будет запросить у капитана бортовые записи для детального анализа.

Близнецы, Никс и Эреб, стояли чуть поодаль. Они не говорили ни слова. Просто синхронно повернули головы, когда один из разбившихся «Мухолётов» внезапно взорвался. Затем так же синхронно посмотрели на избушку, стоявшую невредимой посреди этого хаоса. В их пустых красных глазах промелькнуло нечто, похожее на восхищение.

Валериус молчал дольше всех. Он медленно шёл по полю боя, переступая через обломки. Его лицо было непроницаемым, но в глубине глаз горел холодный, расчётливый огонь. Он видел не просто груду металлолома. Он видел картину боя. Он видел, как Волк использовал трупы врагов как укрытие. Он видел следы от лазерных выстрелов — идеально точные, хирургические разрезы, не оставлявшие шансов. Он видел воронки от кислотного дождя и понимал, какой ад творился здесь несколько минут назад.

Он остановился и посмотрел на избушку. Этот нелепый, несуразный шагоход на куриных ногах, который только что в одиночку уничтожил эскадрилью новейших штурмовиков.

И он понял.

Волк был не просто сильным воином. Не просто умелым тактиком. Он был чем-то большим. В этом мире, где всё решала грубая сила и огневая мощь, он был божеством. Жестоким, прагматичным, безжалостным богом войны, для которого уничтожение дюжины врагов было не подвигом, а просто работой. Очередной задачей в списке дел на сегодня.

«Мы поставили не на ту лошадь, — подумал Валериус, вспоминая Зубоскала и его высокомерную самоуверенность. — Мы цеплялись за прошлое, за чистоту крови и древние традиции, пока мир менялся. А он… он и есть этот новый мир. Он его олицетворение. И служить ему — не унижение. Это единственный разумный выбор. Единственный способ выжить и, возможно, снова возвыситься».

В этот самый момент, когда он пришёл к этому выводу, в его ухе ожил наушник от коммуникатора. Резкий, лишённый всяких эмоций голос Волка вырвал его из философских размышлений:

— Валериус. Представление окончено. Надеюсь, вы все насладились фейерверком.

Валериус вздрогнул.

— Мы… да, капитан. Впечатляющее зрелище.

— Рад, что вам понравилось, — в голосе Волка не было ни капли радости, только сухая деловитость. — А теперь возвращайтесь к работе. «Мехатиран» сам себя не починит. Ди-Ди докладывает, что из-за вашей драки мы потеряли два часа и триста литров гидравлической жидкости. Я хочу, чтобы к закату эта потеря была компенсирована тройным усердием. Вы меня поняли?

— Поняли, капитан, — ровным голосом ответил Валериус, бросая испепеляющий взгляд на Изольду и Кристалл, которые тут же съёжились.

— Вот и отлично. Конец связи.

Коммуникатор замолчал. Валериус медленно опустил руку. Весь его пафос, все его размышления о богах и силе испарились. Осталась только суровая реальность. Они — ремонтная бригада. И у них есть работа.

Он медленно повернулся к своим подчинённым, которые всё ещё стояли, разинув рты, глядя на дело рук своего нового хозяина.

— Вы всё слышали, — сказал Валериус. — Перерыв окончен. За работу. И если я услышу ещё хоть одно слово жалобы, хоть один писк, хоть один лишний вздох… я лично засуну виновного в сопло ближайшего «Мухолёта» и посмотрю, что останется после детонации боекомплекта.

Он посмотрел на Кристалл.

— Особенно это касается тебя. Ты будешь работать за двоих. И зачищать последствия вашего… недоразумения.

Кристалл открыла рот, чтобы возмутиться, но, встретившись с его взглядом, захлопнула его и молча кивнула.

— Двигайтесь, — скомандовал Валериус.

Альпы, как стайка нашкодивших школьников, понуро поплелись обратно к «Мехатирану», оставив своего лидера одного посреди поля смерти. Валериус ещё раз обвёл взглядом это грандиозное побоище, затем посмотрел на избушку и криво усмехнулся.

Да, он определённо бог войны.

И очень, очень требовательный работодатель.