Жаркие ночи в Майами

26

— Я не знаю.

Лунным вечером, сидя за столиком на тротуаре в кафе «Ньюз», этом средоточии светской жизни Саут-Бич, Роб Сэнд выглядел так, словно он действительно ничего не знал. Но это не имело значения. Знания не были его главным достоинством. Во всяком случае, именно так считала Лайза Родригес. Никогда еще Роб не выглядел таким красивым. Лайза перегнулась через стол так, чтобы он мог видеть соски ее загорелых грудей, и улыбнулась ему своей дьявольской улыбкой.

— Роб, поверь мне. Поверь Стиву Питтсу. Поверь, наконец, черт возьми, Кристе! Она действительно желает тебе добра. Ладно, ты нравишься Стиву. Мне ты тоже нравишься. Мы не обманываем тебя, но ты, конечно, можешь сомневаться в наших мотивах. Но Криста! Ты ведь доверяешь ее суждению, не так ли?

Лайзе было очень трудно выговорить имя другой женщины, особенно в сопровождении пары комплиментов. Но плетью обуха не перешибешь. Во всяком случае, Криста ей не соперница. Криста витала где-то в облаках своего честолюбия, у нее не было времени на развлечения, которые составляли смысл жизни Лайзы. Криста была второй по красоте девушкой во вселенной, но эмоционально она принадлежала к какой-то вымирающей породе. Лайзу это вполне устраивало.

— Да, я верю Кристе. Я хочу сказать, я верю и тебе, и мистеру Питтсу, но Криста… Она, как бы это сказать, она — сама честность.

— А я, значит, нечестная, — промурлыкала Лайза.

Роб выглядел удивленным; он не сразу осознал, что сказал.

— Нет, Лайза, я уверен, что ты бескорыстный человек, но Криста — она все понимает. Когда она уговаривает меня стать фотомоделью, она искренне сочувствует всем моим проблемам. И мы с ней часами разговариваем обо всем на свете. О моем прошлом, о моих устремлениях, о Боге.

— Вот как?

Лайза пожалела о добрых словах, которые сказала о Кристе. «Никогда не говори хорошо ни об одной женщине» — таков был ее всегдашний девиз. Сейчас она нарушила свою главную заповедь, и это ей тут же аукнулось.

— О чем еще вы говорили? — быстро спросила она.

— Что ты имеешь в виду? — Роб посасывал свою кока-колу.

— А как по-твоему, что я имею в виду? — Губы Лайзы Родригес, которые минуту назад приглашали к развлечению, сейчас были не более приветливы, чем счет в ресторане.

— Не знаю, о чем ты, — рассмеялся Роб. — Я часто не понимаю, что ты имеешь в виду. Ты говоришь загадками.

— Я имею в виду, не хочешь ли ты залезть в трусики к Кристе?

Лайза старалась, чтобы в ее голосе прорвалось рычание, но вряд ли ей это удалось. Она не очень-то хорошо умела скрывать свои чувства.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. — Роб был потрясен, это было написано на его лице.

— Я ничего не сказала. Это всего лишь вопрос, Роб. Ты хочешь трахнуть ее? Мечтаешь иметь возможность стянуть с нее трусики?

— Я не обязан сидеть здесь и слушать это, — ответил он и встал из-за стола. Он выглядел ошеломленным.

Люди, сидевшие за соседним столиком, застыли в изумлении. Они знали, кто такая Лайза Родригес. Этот парень, тоже фотомодель, явно собирается сбежать от нее, и она ревнует. Святый Боже! Это же материал для шестой страницы. Сколько заплатят за такую информацию? Может ли быть, что Криста, о которой они говорили, — это Криста Кенвуд?

Лайза взяла Роба за руку.

— Извини, Роб. Мне очень жаль. Не уходи. Прости меня.

Она мысленно прикинула в голове, не прибегнуть ли к какому-нибудь стандартному изречению обожателей Христа типа «будь милосерден», но решила оставить это про запас.

Роб позволил ей усадить себя снова за столик, но пребывал в смущении. Лайза оставалась Лайзой. Она была как бомба с сюрпризом и со взрывателем ускоренного действия. Все время говорит ужасные вещи и потом забывает, что она их произносила, или не придает им никакого значения, или и то и другое вместе. В глубине души Лайза неплохая девушка, она просто шалит, как скучающий, но полный энергии ребенок. Господь простит Лайзу, потому что она не желает никому зла. Во всяком случае, она занятная девушка, а с его гормонами она творит такое, о чем он никогда и не подозревал. Но насчет Кристы она его достала. Почему? Потому что частично Лайза была права. Криста — особенная. Она как ангел, живое воплощение той доброй и мягкой Америки, которую все напрасно жаждут обрести. Криста умна, блестяща, правда, быть может, чуточку безжалостна, но вы этого почему-то не замечаете. Но, самое главное, это не то, что она заставляет вас чувствовать. И оставь это «вы». Роб думал о самом себе. Да, ему нравилась Криста больше, чем он сам догадывался. Лайза открыла ящичек его личности ключиком своей грубости. Робу нравилось, как слушает его Криста, нравились ее спокойствие, ее умиротворенность. Ему нравилось, что она может говорить о Боге без всякого смущения, но и без насмешки. Мораль для нее понятие реальное, а не то, что изучают на занятиях этики в колледже. Криста существовала на его волне, и, когда она попросила его попробовать себя в качестве фотомодели, она его убедила. И, конечно, Роб все время чувствовал, как она красива. Он все знал про невозмутимость ее прекрасного лица, про улыбку, которой ее одарил Бог, единственную из всех, про ее русалочье тело, которое двигалось с изящной грацией зме́я-искусителя в садах Эдема. Нет, Роб не хотел трахать ее, срывать с нее трусики. Но, быть может, он хотел лежать рядом с ней на берегу журчащего ручья и разговаривать, греясь под солнцем, и чтобы их пальцы дотрагивались друг до друга, тела были бы рядом и чтобы он чувствовал ее дыхание на своем лице, а ее голос ласкал его слух. И он очень хотел привести ее в свою церковь. Он хотел стоять рядом с ней в Первой баптистской церкви у озера и смотреть, как солнце садится за Эверглейд, и видеть, как мерцают огни Палм- Бич, а яхты в сумерках медленно скользят по каналу. Он хотел молиться вместе с ней, о ней и быть с ней.

Роб сидел за столиком, а в мозгу у него вихрем проносились эти мысли. Его жизнь в одночасье переменилась. Все, что было простым, стало очень сложным. Будущее выглядело опасным, но, безусловно, гораздо более интересным.

Ему предстояло иметь дело с новыми людьми. Невозможно было понять мотивы, движущие Лайзой, Мэри Уитни и Кристой. Они жили словно преследуемые демонами, в жуткой спешке гоняясь за лунными лучами. Его жизнь никогда не была похожа на их жизнь. В его родном Окичоби жизнь означала спокойствие, определенность и достойную бедность семьи, которая существовала во имя Божие. Роб глубоко почитал своего отца, плотника, который никогда в жизни не сказал грубого слова и не подумал о чем-нибудь дурном; Роб обожал свою мать, добрую, мягкую женщину, которая никогда ни о чем не просила и ни о чем не сожалела. Все, чего хотел Роб, — это быть похожим на своих родителей и быть ближе к Богу, которого они любили. У них никогда не возникала даже мысль взбунтоваться. Против чего и во имя чего? Роб никогда не ощущал необходимости отстаивать свою индивидуальность, свое «я». Он не испытывал нужды в деньгах, в успехе, в материальных благах. Бог всегда обеспечит тебя. Это вопрос доверия.

Но здесь, рядом с этой странной и необузданной женщиной, воля Господня и его собственная воля, похоже, слабели. Рассуждая здраво, это должно было бы вызвать тревогу и, наверное, вызывает, но как же это замечательно!

Лайза внимательно наблюдала за Робом. Ревность вывела ее из себя. Удалось ли ей исправить свою ошибку, спасти положение? Она надеялась на это, ибо намеревалась превратить нынешнюю ночь в фиесту и «праздник, который всегда с тобой» одновременно. Хемингуэй не смог бы придумать такой ночи. А она собирается проделать это. Фиеста, которая всегда с тобой! Роб будет представлен Саут-Бич — самым фешенебельным прожигателям жизни Америки и будущей «горячей точке», а выведет его за руку девушка, которую обожает весь Майами. Лайза молилась, чтобы не провалиться на этой презентации.

— Все в порядке, Лайза. Просто дело в том, как ты говоришь некоторые вещи. Думаю, я привыкну к этому. Но мои старики умерли бы, если бы я сказал нечто подобное.

— Тебе повезло. Мои старики просто не стали бы слушать.

Лайза прикусила губу. Ее отец услышал бы. Но она тогда была совсем еще ребенком. Воспоминания о нем стирались, и, как бы она ни старалась освежить их, ничего у нее не получалось. Ужас оказывался гораздо сильнее тепла. Он умер, а недостойные остались жить. Это был единственный аргумент против Господа Бога, который она знала. Но, поскольку кара Господня медлила, Криста взяла на себя функцию Господа, и теперь табличка с записями судеб была чиста, осталась только боль в сердце маленькой девочки, боль, которая не желала исчезать.

— Бог всегда слушает, — мягко сказал Роб.

— В этой жизни нужно быть самому себе Господом Богом, — заявила Лайза, закрывая тему.

Ей не хотелось продолжать разговор о Боге. Этот разговор ведет только к осложнениям, а она хотела того, чего хотят все девушки. Лайза хотела развлекаться. Немедленно! И пусть оно все катится к чертям собачьим — все прошлое и все будущее! А позднее, когда ночь перейдет в день и Саут-Бич устанет, она хочет затрахать этого парня на песке у моря. Те постояльцы отеля «Арт-Деко», которые просыпаются рано, могут поглазеть с балконов.

— Какие дальнейшие планы на вечер? — спросил Роб. Он тоже не хотел разговоров о Боге. Когда-нибудь он объяснит Лайзе, как любить Бога. Но это время еще не пришло.

Она просияла.

— Сегодняшний вечер нужно провести как можно лучше. Мы здесь еще немного выпьем и будем смотреть на гуляющих по набережной. Потом, часиков в девять, отправимся ужинать в «Мезанотту» и выпьем там вина. После этого поиграем на бильярде и еще погуляем, а потом посидим в «Семпер» и послушаем, как поет Лола, встретим там каких-нибудь друзей и повеселимся с ними, а потом поедем танцевать в «Варшаву». А потом уже по желанию. В таких ситуациях решения приходят сами собой.

— Я никогда не видел ничего похожего на это место. Когда я был здесь семь лет назад, тут было как в запретной зоне. Что произошло? — спросил Роб.

— Разве это не замечательно? Ребята из Филадельфии перевернули здесь все вверх дном. Они купили несколько отелей, вложили кое-какие деньги, реставрировали старинные здания, и все мелкие дельцы и уличная мразь смылись отсюда. Я все удивляюсь почему: это выглядит довольно странно, потому что парни из Филадельфии всегда имели репутацию мошенников. Во всяком случае, весь этот проект висел на волоске примерно до восемьдесят девятого года, и потом — бах! — критическая масса сдвинулась, и вот теперь мы имеем то, что имеем.

Лайза махнула рукой в сторону толпы людей, фланирующих мимо их столика. Это была красивая публика, а если они не выглядели красивыми, то обещали стать ими. В толпе легко было выделить фотомоделей. Они шли, высокие и горделивые, демонстрируя свою красоту, окруженные мощной аурой собственного физического самоуважения. Все знали, что надо одеваться в черное, даже немцы и скандинавы. Парни носили круглые очки в металлической оправе, прическу «конский хвост», кольца в ушах. Все они двигались медленно, без всякой цели; в этом ленивом шествии чувствовалось влияние Испании, пришедшее сюда через Южную Америку. Американцы, уроженцы здешних мест, переняли эту манеру, но она все-таки оставалась иностранной, и все это придавало Майами специфический аромат, который висел в воздухе, подобно тому, как запах кубинских сигар висит в воздухе пустой комнаты.

— Я никогда не видел такого количества фотомоделей в одном месте.

— Я слышала, что здесь сейчас десять разных команд. Нью-Йорк, конечно, больше, но фотомодели там теряются в толпе, а здесь, в Майами, как будто всего десять кварталов. Выходишь из своего номера в отеле — и вот ты уже в какой-нибудь компании. Глянь-ка, это Мона.

В толпе появилась Мона. Она двигалась как пантера, ведя за собой смуглого араба, смахивающего на ручную обезьянку.

Мона заметила Лайзу в тот же момент, когда Лайза увидела ее.

— Лайза, детка, как я рада видеть тебя, дорогая! Ты выглядишь просто замечательно!

Мона остановилась у их столика — высокая, ноги как сваи, груди как «маркизы», нависли над их головами. Ее запах струился, словно дождь с небес.

У Лайзы брови поползли на лоб. Мона была главной девицей Джонни Росетти. Во всяком случае, была еще на прошлой неделе. Но Лайза теперь враг Росетти, так почему Мона почти что бросается к ней с объятиями? Может, чтобы произвести впечатление на араба? Да, вполне возможно. Ясно одно: все эти «рада видеть — выглядишь замечательно» — пустой треп. В нормальной обстановке Мона не стала бы даже пи́сать на огонь, если бы горела Лайза. Впрочем, Лайза поступила бы так же. Но сегодня Лайза хотела веселья, а на вечеринке всегда нужны люди, даже если ты их терпеть не можешь.

— Это Роб, — отрывисто сказала Лайза. — А это Мона. Она работает в том агентстве, где раньше работала я. Наверное, Мона там главная фотомодель, верно… во всяком случае теперь?

Мона рассмеялась, давая понять, что заметила насмешку, но не обращает на нее внимания. Она протянула руку Робу, и из ее глаз вылетели искры. Роб встал.

— Приятно познакомиться, — проговорил он так, как если бы действительно имел это в виду.

— Ты можешь сесть, Роб, — сказала Лайза.

— Ох, а это Абдул. Я не могу справиться с его фамилией. Она звучит так, словно вы прочищаете горло. У него яхта в Лодердейле. Яхта со спальнями.

Лайза оглядела Абдула с головы до ног. Позднее он обязательно попросит ее украсить собой его яхту со спальнями. Арабы всегда так ведут себя. Кто знает? За кольцо в пятьдесят тысяч долларов она, может, и согласится. Абдул хитро улыбнулся ей, отнюдь не обескураженный тем, как его представили.

— Привет, Абдул, — только и сказала Лайза.

— Для меня это большая честь, — прошепелявил он.

Лайза улыбнулась: тут он попал в точку. Она обернулась к Моне.

— Как Джонни?

Лайза всегда любила сразу переходить к сути дела.

— Сейчас, дорогая, он не очень счастлив, — ответила Мона. — Ты ведь знаешь список врагов, который он ведет. Вы с Кристой проходите в нем под первыми номерами. Но тебе, наверное, плевать на это с высокого места, а?

Мона весело рассмеялась, показывая, что ее список врагов не совпадает со списком Росетти.

— Не хочешь посидеть с нами, Мона?

— Конечно, дорогая. Давайте объединимся.

Было совершенно ясно, что платит за все Абдул, при этом не имея права голоса. Но, судя по всему, он был рад возможности оказаться рядом с Лайзой Родригес. Он придвинул стул для Моны, одновременно не сводя глаз с Лайзы. Роб посмотрел на Мону. Мона посмотрела на него. Лайза глянула на них обоих.

— Мона буддистка, — ко всеобщему изумлению, неожиданно сообщила она.

— Что касается меня, то я последователь пророка Мухаммеда, юный Роб, если я не ошибаюсь, христианин, а Лайза, возможно, католичка. Так что мы здесь, в Майами, представляем целый вселенский собор, — сказал Абдул, проливая тем самым масло на воды, которые могли разбушеваться.

Наступило напряженное молчание. Мона больше не смотрела на Роба. Роб больше не смотрел на Мону. Лайза в своей неподражаемой манере приказала им обоим перестать переглядываться.

— Давайте выпьем, — сказала Лайза, подписывая мирный договор.

Абдул щелкнул пальцами. Сногсшибательная официантка в очень коротенькой юбочке тут же оказалась у их столика.

— Как насчет шампанского? — спросил Абдул.

Согласились все религиозные конфессии.

— Так что поделывает Джонни? — спросила Лайза.

— Ну ты же знаешь старину Росетти. Выпивает и обдумывает. Планирует и строит козни. Я больше не в его команде. Болтовня этого «плохого белого мальчика» больше не срабатывает с нами, простыми черными девчонками.

— Брось, Мона. Разве твой отец не был врачом?

— Как бы то ни было, Джонни писает кипятком, и быть рядом с ним не очень-то приятно. Это уж точно!

— Ты порвала с Джонни? — В голосе Лайзы прозвучало уважение.

— Уж можешь поверить.

— И ушла из его агентства?

— Да, ушла, — ответила Мона; в ее голосе был вызов.

Официантка принесла шампанское.

— Ты будешь работать у Форда? В «Элите»?

— Бери выше, дорогая. Я хочу, чтобы Абдул отвез меня в Абакос. Я намерена слушать его глупости в течение недели или двух, пока меня не начнет тошнить.

Абдул присоединился к общему смеху, явно наслаждаясь столь непочтительным к себе отношением. В Аравии такого из-под чадры не услышишь.

Роб перегнулся через стол, готовый прийти на помощь незнакомой девушке в трудную для нее минуту.

— Вы должны присоединиться к агентству Кристы, — сказал он. — Она только начинает, и я знаю, что ей нужно много фотомоделей.

— Правда? — переспросила Мона и взглянула на Лайзу. Неужели этому парню разрешено говорить такие вещи? Стоит ли его слушать?

— Может быть. Я думаю, Криста действительно набирает девушек. Попробуй, спроси у нее. Она сейчас со Стивом Питтсом ищет в Ки-Уэсте места для съемок рекламной кампании Мэри Уитни. Вернется сюда завтра, — безо всякого энтузиазма ответила Лайза.

Это была холодная вода, но не ледяная. Лайза — номер один, это ясно. Но она была в достаточной мере реалисткой и понимала, что не может оставаться в агентстве Кристы единственной. Во всяком случае, будучи негритянкой, Мона не станет ее прямой конкуренткой. И это будет еще один плевок в лицо Джонни. Его собственная подстилка уходит к Кристе и связывается с этим верблюжьим наездником, с его миллиардами и яхтой со спальнями. Не самая лучшая шутка в мире, но она соответствовала ее чувству юмора.

— А где она обретается? — спросила Мона, стараясь не казаться слишком заинтересованной.

— Агентство помещается на Сентрал. Криста сняла дом на острове Стар. Если успеешь, можешь заехать утром. Она вернется сегодня поздно ночью.

— Разве это не прекрасно? — сказал Абдул, поднимая бокал с шампанским. — За всех нас! За карьеру Моны, за ваше агентство, и долой мистера Росетти, потому что он не настоящий джентльмен.

Абдул взмахнул бокалом, словно дирижерской палочкой, по мановению которой Росетти исчезнет и будет утверждено блестящее будущее всех сидящих за этим столом.

— Да, — ответила Лайза, — за это я выпью.

Она ощутила, что она действительно веселится, а впереди было еще много развлечений. Просто полным-полно.

Роб, который обычно не пил, разве что иногда кружку пива, присоединился к тосту. Пузырьки шампанского булькали у него внутри, лунный свет упал на профиль Лайзы, и он почувствовал, как в нем закипает желание.

Он вдыхал пьянящую атмосферу Саут-Бич и удивлялся, почему Абдул улыбается, глядя на него. Роб посмотрел на Мону, которая извивалась, как змея, пощелкивая пальцами в ритме буги-вуги, и нашел это очаровательным и совершенно не похожим ни на что во Флориде, и Роб тоже осознал, что ему хорошо, а будет еще лучше.

— Во всем виновата эта босанова, — сказала Мона, покачиваясь в такт с музыкой и думая про себя о том, как блестяще она достигла своей цели и как будет доволен Джонни. Завтра она внедрится в агентство Кристы Кенвуд. И тогда, как гадюке, пригретой на груди, ей не надо будет ничего делать, кроме как ждать, когда поступит команда ужалить.

— Босанова, — напевала она, — танец любви.