Жаркие ночи в Майами

40

Роб Сэнд подставил лицо солнечным лучам. Он вдыхал запахи кофе, свежевыпеченного хлеба и озон раннего утра на Оушен-драйв. Вокруг него шумел Саут-Бич. Роб сидел во французском зале кафе «Ньюз», окруженный запахом сигарет «Галуаз» и угрюмыми французами, которые с раздражением просматривали «Геральд трибюн». Роб намазал соленое масло на ломтик французского хлеба и сделал большой глоток крепкого черного кофе. М-м-м!.. Он чувствовал себя почти хорошо. Его жизнь летела с удвоенной скоростью, а потому ему было трудно сосредоточиться на затуманенных образах и понять их смысл. Одна сцена с неумолимой настойчивостью рисовалась в его мозгу: он и Мэри Уитни реализуют свою странную, эксцентричную сделку. Теперь Роб размышлял над тем, сумеет ли когда-нибудь вытравить это из своей памяти. Они вместе объехали весь Южный берег. Каждое кафе, каждый клуб, каждую дыру они посетили и умаялись до смерти к тому времени, когда солнце взошло над горизонтом. Тогда Мэри Уитни прошествовала с ним к своему лимузину, велела шоферу, чтобы он убирался, и припарковала машину в каком-то закоулке среди кошек и мусора. Не было ничего торжественного в том, что последовало. Она сорвала с него одежду, как кожуру с банана, и жадно сожрала его, словно банан. Никогда раньше в своей размеренной жизни Роб не сталкивался с таким бесстыдным, ненасытным аппетитом к занятию сексом. Он выдержал это и, хуже того, примерно через час уже был близок к тому, чтобы получать от него удовольствие, но все это время он держал в уме свою конечную цель — колоссальные деньги для детей, ради которых он продавал свое тело.

Конечно, это была проституция, другого названия не подберешь. Но цена делала его поступок почти правильным. Действительно ли цель оправдывает средства к ее достижению? Во всех своих борениях с религией Роб никогда не сталкивался с такой жгучей моральной проблемой. Сейчас он вздыхал, сидя под солнышком, и жевал кусочек вкусного хрустящего хлеба, густо намазанного джемом. Прошлая ночь стала уже историей, но история обладает способностью влиять на будущее. Участники драмы еще не разошлись. Как будет дальше вести себя Мэри? Выпустит ли она кота из мешка? И какой эффект это произведет на Лайзу Родригес, чья необыкновенная красота может сравниться только с ее жутким характером? Кроме того, есть еще Криста, которую Роб поставил в такое неловкое положение и которую бесконечно уважал. Узнает ли она всю историю — или только ее отвратительную сторону? Придется ли ему прочесть упрек в ее глазах и увидеть скривившиеся в удовлетворенной усмешке губы Стива Питтса? Черт бы все побрал! Роб попытался не думать обо всем этом. Ему помогла девушка, сидевшая за соседним столиком. Смуглая фотомодель явно обратила на Роба внимание. Она улыбнулась ему и склонилась над журналом, позволив своей блузке приоткрыть совершенной формы груди. Роб улыбнулся ей в ответ.

— Прекрасный день, — сказала она, обрадованная его откликом. Голос у нее был грубоватый и хриплый.

— Да, день хороший, — поколебавшись, согласился Роб. Он не хотел новых осложнений, но не способен был проявить невежливость.

— Вы фотомодель? — спросила она и улыбнулась еще шире. Ее груди по-прежнему были видны. Роб старался не смотреть на них.

— Я только начинаю, — сказал он, — буду занят в рекламной кампании парфюмерии.

— В какой кампании?

— Снимает Стив Питтс для «Уитни энтерпрайзис».

— О, Стив Питтс! — промолвила девушка, на которую это имя произвело огромное впечатление. — И вы только начинаете? Вам повезло.

— Я тоже так думаю, — сказал Роб. — А вы? — Я делаю каталоги, — ответила она и поспешно добавила: — В этот раз. А с каким агентством вы связаны?

— Кристы Кенвуд.

— Я думала, что она модель.

— Она только что открыла свое агентство.

— Ей не нужны девушки?

— Думаю, что да.

— Ей нужны только красивые девушки, — раздался голос Лайзы Родригес.

Она наклонилась над столиком, заслоняя собой солнце. Француженка передернула плечами, издала короткий резкий смешок, подняла руки в знак шутливой капитуляции и вернулась к своему журналу.

— Привет, Лайза, — сказал Роб. — Не хочешь присесть?

Лайза села, метнув на француженку уничтожающий взгляд.

— Ты что, готов разговаривать вообще с кем попало? — громко спросила она.

— Да, а разве ты нет?

Лайза не ответила. Она не любила, когда день начинается скверно, а это был уже второй фальстарт. Как может такой парень, как Роб, быть таким трудным? Помимо внешности, полное отсутствие в нем притворства явилось его главной привлекательной чертой. Но если он такой прямолинейный, то почему он так ее заводит?

— В этом гребаном городе, — раздраженно заявила она, — второсортных и третьесортных моделей больше, чем песчинок на здешнем пляже. Я не понимаю, почему эти уродливые шлюхи не возвращаются в Сан-Пеллегрино или куда-нибудь еще, откуда они явились.

— Успокойся, Лайза, — сказал Роб.

Француженка слышала их. Об этом говорили красные пятна на ее щеках.

— Не командуй мной! — огрызнулась Лайза. — Ты в этой игре новичок. Это я — звезда!

— Старая-старая звезда, — вполголоса заметила француженка.

— Ты что сказала? — выкрикнула Лайза.

— Ха! — отозвалась француженка, глядя в небо. Французы любят вести огонь со стороны, не ввязываясь в столкновение лоб в лоб.

— Хватит! — сказал Роб, повысив голос. — Если ты хочешь испортить кому-то завтрак, тебе лучше уйти куда-нибудь в другое место.

— Ах вот как! Я порчу тебе завтрак? — взвилась Лайза.

По выражению ее лица было ясно, что она в шоке. Любой мужчина в мире был бы польщен разделить завтрак с Лайзой Родригес. Однако вот она, сидит с единственным мужчиной, который, судя по всему, является исключением из этого правила. Неисповедимы пути Господни!

— Не закажешь ли мне кофе? — Лайза неожиданно переменила линию поведения. Ее слова прозвучали почти как извинение.

Роб помахал рукой хорошенькой официантке, моля Бога, чтобы хоть она не вздумала заигрывать с ним. Может, стоит сделать себе какую-нибудь пластическую операцию — к примеру, изуродовать нос?

— Завтра начинаем съемки, — сказала Лайза, после того как Роб заказал кофе. Ее слова прозвучали одновременно и как угроза, и как просьба о перемирии.

— Знаю, — отозвался Роб. — Ожидаешь с нетерпением?

— Между прочим я уже занималась этим пару раз.

— Мне это известно, Лайза.

В его голосе звучало раздражение. Лайза внимательно наблюдала за ним. Он не был слабаком. Его скромность, желание сделать людей счастливыми, отсутствие тщеславия, казалось бы, указывали на слабость, однако в Робе ощущалась и глубокая внутренняя сила. Его можно было подталкивать только до определенной черты. Дойдя до нее, он превращался в скалу, которую невозможно сдвинуть с места. Он знал, где лежит эта черта, но не демонстрировал это всем и каждому. Люди, считавшие его человеком слабовольным, глубоко ошибались. Может, он как раз и есть настоящий американский герой — добрый парень, которого трудно рассердить, но который становится страшен, когда в конце концов он встает на тропу войны. Латиноамериканцы совершенно другие. Кровные родичи Лайзы склонны бахвалиться. Они демонстрируют свою мужественность с утра и до вечера. Они кажутся крутыми ребятами, но когда наступает время действовать, латиноамериканцы уже не являют собой образец мужского достоинства. Когда начинается драка, они отходят в сторону и предоставляют проливать кровь таким, как Роб Сэнд.

— Да, я действительно с нетерпением ожидаю этих съемок. Хочешь знать почему?

— Почему?

— Потому что я буду сниматься вместе с тобой.

— Спасибо.

— Потому что я влюбилась в тебя.

Лайза сознательно повысила ставку. Солнечный свет упал на лицо Роба. Это Бог послал ему свой луч.

— Нет, Лайза, это тебе кажется. Ты просто… Ты играешь другими людьми. И ты играешь собой.

— Я в игры не играю. Это люди вроде Мэри играют в игры. А я чувствую. Я глубоко чувствую. Я человек эмоциональный. Я не боюсь чувств. А ты?

Роб смущенно засмеялся, не зная, что ответить.

— Я не знаю, Лайза. Такие люди, как ты, для меня — темный лес. Я еще не привык к тебе. Я не могу держаться на таком же уровне… жить так же напряженно. С такими перепадами настроения, с такой драматичностью.

— Я знаю, что это нелегко, — сказала она. — Я и впрямь немножко сумасшедшая. Думаю, мы все такие. Но в глубине души я хорошая. Я верю в Бога. Я стараюсь поступать по совести.

Лайза изобразила на лице, как она надеялась, благочестие и раскаяние. Сейчас ей бы весьма пригодился скромный платочек, чтобы покрыть голову, но его под рукой не было.

— О, Лайза, я знаю, что ты хорошая. Я чувствую. — Роб потянулся и взял ее руку в свою, тронутый признанием Лайзы. — Я не осуждаю тебя. Я просто говорю, что мы с тобой полные противоположности, вот и все. Ты мне действительно нравишься. Правда.

— Ты находишь меня привлекательной? — спросила Лайза, настойчиво идя к своей цели.

— А разве кто-нибудь может не считать тебя привлекательной?

Это был не тот ответ, которого она добивалась.

— А ты? — настаивала Лайза.

— И я тоже.

Это было правдой. Он действительно находил ее очень красивой. Ее красота была просто неземной. Когда он занимался с ней любовью, ее красота устрашала его. К Лайзе можно было пристраститься. Он уже попробовал ее запретный плод. Он познал ее. Если откусить от яблока Лайзы Родригес более одного раза, от этой привычки можно вообще никогда не избавиться.

— Ну так что же? — прошептала она, сжимая его руку.

— Ты, наверное, просто готовишь это для съемок, — проговорил он с застенчивым смешком. — Знаешь, как это бывает: актер и актриса, играющие главные роли, любят друг друга, пока снимается фильм. Так легче играть, а потом «будь здоров, желаю успеха».

— Ты так думаешь?

— Я и сам не знаю, что думать.

И тут Лайза Родригес удивила саму себя. Она вдруг поняла, что собирается сказать, но остановиться уже не могла.

— А я думала, что хочу выйти за тебя замуж.

— За меня… замуж? — вырвалось у него.

Лайза не ответила. Она жгла его своим взглядом. Глаза ее затуманились. Боже правый, она ведь на самом деле не шутит! Что он может сказать ей? Неужели она действительно любит его?

— Ты серьезно? — спросил он.

— А я выгляжу серьезно?

О да, она выглядела серьезной. Как бы подчеркивая это, великолепная слеза выкатилась из ее великолепного глаза.

— Может, пойдем пройдемся по пляжу? — предложил Роб.

Он бросил деньги на столик и встал. Подобный разговор не следовало вести на людях.

Лайза смиренно последовала за ним в своей новой роли смиренной, отверженной возлюбленной. Они перешли дорогу и направились к скамье под пальмами. Солнце пробивалось сквозь листву, обливая их своим сиянием. Над морем стояла дымка. День обещал быть жарким.

— Что нам надо делать перед завтрашней съемкой? Репетировать или что-нибудь в этом роде? — неожиданно спросил Роб.

Сменить тему разговора показалось ему хорошей идеей. Слово «женитьба» еще звенело у него в голове. Оно вызывало потрясение, но также и еще что-то. Оно ему льстило. Лайза Родригес, идущая с ним рядом, хочет выйти за него замуж. Родригес — самая красивая девушка на всем свете!

— Мы правда можем порепетировать, — сказала Лайза.

Теперь она улыбалась, одинокая слеза на ее высокой скуле поблескивала, как легкое воспоминание.

— Каким образом? — спросил Роб.

— Мы можем целоваться. На съемках нам придется много целоваться.

— Прямо здесь, на людях?

Это отнюдь не было отказом.

— Моделям все приходится делать на людях.

Лайза потянулась к нему, намереваясь показать, что приходится делать моделям, и Робу вдруг до смерти надоело сопротивляться. Ее лицо было так близко, а губы так прекрасны. Одного только исходившего от нее запаха утренней свежести было достаточно, чтобы он возжелал ее. Роб прикрыл глаза, предоставляя Лайзе свободу действий. Она разбиралась во всем этом. Гораздо лучше, чем он.

В темноте, на солнечном свету, он ощущал, как дышит ее рот, проникая в его рот. Целуя, она крепко прижимала его к себе, словно боясь потерять, словно ее руки были цепями, которыми она намеревалась приковать его к себе навечно. Она вела себя невероятно нежно. Это была не Лайза. Это была совершенно другая личность — прелестный ребенок цеплялся за него, как за игрушечного медвежонка, в пугающей темноте ночи. Ее губы, касающиеся его рта, умоляли: «Забудь, кто я. Забудь, что я собой представляю. Верь моему телу. Верь, что я люблю тебя». Это был правильный подход: его оборона слабела. Рот его жадно прильнул к ее рту. Она все еще сжимала его. В ее объятиях он был пленником; каждым изгибом своего тела она приспосабливалась к его целомудрию в тайной гармонии умной страсти. Теперь и он сам припал к ней, ее пленник, вновь ощущая ее сладкий и опасный вкус. Она проникла в его сознание подобно тому, как ее язык проник в его рот. Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Ее глаза были широко раскрыты, в них светилась полная откровенность, теперь она не играла ни в какие игры — ее глаза открывали ему путь к ее душе. Он мог видеть в ее глазах любовь. Но эта девушка так много знала о сексе и так мало о том, что такое любовь. Этот парадокс читался в ее глазах. Она была в панике. Она оказалась в чужой стране, и языка этой страны она не знала. Она жаждала, но не умела попросить.

Роб чувствовал, как растет в нем нежность к ней. Эта нежность рождалась из того же источника, что и вожделение. Внезапно все оказалось возможно. Он может научиться любить эту девушку. Он может защитить ее от нее самой, от ее саморазрушающей силы. Он может научить ее любви к Богу, она узнает от него о путях Господних, как он узнает от нее о путях мирских. По юности они были равны. У них был разный опыт, но объем этого опыта был одинаков. Они будут дополнять и поддерживать друг друга в войне против одиночества, которая называется жизнью. И в этот момент прозрения их брак уже не казался таким странным, недостижимым, таким безумным. И Роб прижал ее к себе теснее, и их поцелуй становился все крепче, обретая смысл, а их тела дрожали в унисон, постигая нечто совершенно новое.

— О Роб! — прошептала она, обдавая его теплом своего дыхания.

Она ощупывала его губы, нежно покусывая их. Ее руки крепко сжимали его талию, но рот ее ласкал его. Она говорила ему, что умеет быть нежной, что она жаждет познать его душу так же, как и его тело. Ее глаза искали подтверждения. Отвечая ей, он старался дать понять, что сейчас она ближе ему, чем когда-либо раньше, даже тогда, когда они испытали восторг, там, в полумраке, когда все это началось. Тогда это был экстаз, всепоглощающая страсть двух юных тел. Сейчас происходило нечто иное. В этот момент физическая близость стала чем-то бо́льшим. Они оба знали это. Вопреки всему, их укрыла тень любви.

Неожиданно Лайза отодвинулась от него. Лицо ее выражало замешательство.

— Роб, я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал, — произнесла она. — Обещай, что ответишь мне, о чем бы я ни спросила.

Этот момент требовал мужества.

— Обещаю.

Роб не подумал, сказав это. Существовала только одна вещь, которую он хотел бы скрыть.

Однако, без сомнения, это была именно та вещь, которую Лайза хотела узнать.

— Роб, что на самом деле произошло прошлой ночью между тобой и Мэри Уитни? — спросила она.