Жаркие ночи в Майами

3

Звуковая волна обрушилась на Кристу, когда она вышла из коридора на террасу, расположенную на крыше отеля «Парк-Сентрал». Криста стояла под пологом из цветов, образующим вход, и вдыхала теплый воздух, насыщенный запахом распускающегося по ночам жасмина. Похоже, Господь Бог забыл, что сейчас ноябрь. Здесь все было как в преддверии лета, и немыслимые краски туалетов гостей гармонировали с кроваво-оранжевым закатом солнца, опускающегося за мерцающие небоскребы Майами.

Наметанный глаз Кристы разом охватил всю сцену. Девушка жила здесь уже три месяца и привыкла к раскованным нравам флоридских вечеринок, но эта выглядела чем-то особенным. Рок-оркестр, состоявший из довольно скудно одетых девушек, расположившихся на подиуме в центре террасы, издавал громоподобные звуки, которые, сливаясь с волнами жары, взвинчивали температуру. Криста присмотрелась к публике. Здесь мелькали обычные для таких вечеринок лица, но возбужденные до предела. Томные художники слонялись вперемешку с публицистами, у которых волосы были завязаны в конские хвосты. Ошеломленные и возбужденные нью-йоркские издатели таращили глаза на мускулистых мужчин и загорелых, роскошного вида женщин из мира моделей Майами. Полутона здесь были исключены. Правил бал кричащий цвет. Ничто не имело такого успеха, как крайности. Юбки походили на пояски, мужчины были обнажены до пояса, а танцы могли бы конкурировать с аэробикой.

Запах жасмина, жара и острота ощущений витали в воздухе, пропитанном также ароматом еды, от которого текли слюнки. По краям террасы были расставлены маленькие прилавки, предлагавшие огромный выбор местных деликатесов. То было новое направление в кулинарном искусстве. Некоторые называли его «Кухня Нового Света», другие «Флоридская кухня», но как бы ни называли это направление, оно отличалось новизной. Криста подошла к одному из прилавков. Здесь была настоящая маленькая Гавана: те же сладости, какие можно видеть во время знаменитого карнавала, когда миллионы кубинцев едят, пьют и танцуют целую неделю. Здесь подавали бананы и говяжьи языки по-креольски, горячее мясо в булькающем соусе, жареную телятину и свинину, жареных цыплят и пригоршни черной фасоли. Рядом вам предлагали всевозможные причудливые лакомства: меланж из манго, причудливые смеси из фруктов, множество разнообразных цитрусовых. Папайя, гуава, юкка с цыплятами и фазанами под соусом соте. Желудок у Кристы заурчал в предвкушении еды. Однако сначала следовало подумать и о кое-каких других проблемах, и в первую очередь о выпивке.

Официанты были явно наняты на одной из скучнейших вечеринок в «Варшаве», самом шикарном ресторане Майами. На «девушке», возникшей рядом с Кристой, — исполненное в абстрактном стиле экстравагантное платье в духе Кармен Миранды. Волосы высоко взбиты и украшены мелкими монетами и всевозможными безделушками, поблескивавшими в свете прожекторов, освещающих оркестр.

— Можете добыть мне дайкири с бананом? — спросила Криста.

— Я могу добыть тебе лесбиянку с бананом, если хочешь, дорогая, — сообщило видение, выгнув лебединую шею.

Криста засмеялась, погружаясь в абсурдность этого города, который теперь стал ее городом. Выпивка, когда ее принесли, оказалась холодной и шипучей. На ее поверхности плавала сильно пахнущая гордения. Криста огляделась вокруг. Она увидела нескольких знакомых, но они могут и обождать. Ей хотелось побыть в одиночестве еще некоторое время, одной в этой толпе, наблюдателем, который может выбирать. Криста прошлась до края террасы и перегнулась через перила. Перед ней тянулась череда крыш отелей, построенных в стиле арт-деко, с земли их подсвечивали яркие цвета неоновых реклам. Солнце уже село, но отблески его еще мерцали за высокими силуэтами небоскребов Майами, выделяя их на фоне густеющей синевы неба. Машины, как светлячки в темноте, скользили по дороге, их фары бросали яркие блики на борта судов, плывущих по каналу Говермент, освещали дома на острове Стар, где жила теперь Криста, отражались в темных водах залива Бискайн. Она посмотрела в сторону океана, откуда дул теплый бриз. Взошла луна, озарив пальмы фосфорическими лучами. Два светящихся воздушных змея синхронно выделывали фигуры над желтым песком, и Криста разглядела двух мужчин, которые управляли ими. Мужчины стояли рядом, их руки двигались в сложном ритме. Криста увидела, как девушка на красных роликах выкатила на дорожку, огибавшую пляж. Девушка двигалась медленно — гибкая, изящная, ее длинные ноги мягко касались тротуара, словно лаская его. Поглощенная звуками музыки, она скользила вдоль края пляжа, и Криста знала, что девушка эта грезит грезами Майами и что ее красота поможет осуществить эти мечты.

Криста с некоторым усилием оторвалась от созерцания прекрасного города. Почему мир не знает правды о Майами? Почему все видят здесь только кубинцев, преступления, наркотики, смерть, старость? Ведь здесь все изменилось. Майами проснулся и, трепеща в лучах солнца новой, бурной жизни, застенчиво ждет, когда Америка наконец поймет это. Но какая-то часть сознания Кристы желала, чтобы это осталось тайной. Пока переворот совершается скрытно от мира, она может наслаждаться им, как тонкий знаток. Когда же новость распространится, бизнесмены примчатся сюда на самолетах, и очарование Майами начнет таять, ослабевать и в конце концов умрет, задушенное диким избытком собственного процветания. Но это будет потом, а сейчас — это сейчас, и она, Криста, здесь. И где-то в этой толпе, на вечеринке, в ее городе, на ее территории, находится поэт с затравленными глазами, и в некотором сладостном смысле он представляет для нее опасность. Криста подошла к краю танцевальной площадки, зная, что он не может быть здесь, среди этих «ночных бабочек». Как ни парадоксально, пока она не хотела увидеть его. Ей хотелось отодвинуть момент встречи, насладиться его предвкушением. Она не жаждала поскорее снять обертку с подарка. Нет, она мечтала повертеть его в руках, пощупать и в течение нескольких чарующих минут гадать, что именно скрывается под оберткой. Криста улыбнулась. Представить Питера Стайна в качестве подарка было довольно смешно. Если бы он знал, о чем она сейчас думает, то ужаснулся бы. А может быть, и нет? Так мало знаешь о людях… почти так же мало, как и о самой себе.

Пора уже было перекусить, но, когда Криста направилась к столам, взгляд ее задержался на прилавке, который предлагал не закуски, не выпивку, а будущее. «Предсказываю судьбу», — гласила вывеска, а под ней сидела женщина, которая жила по соседству с Кристой. Криста сразу же узнала ее. Она не раз видела эту женщину, когда та занималась подводным плаванием — огромная, как кит, она плавала вдоль песчаных отмелей в поисках рыб, которые здесь не водились. Криста видела ее и разъезжающей на велосипеде; она переваливалась с боку на бок, словно большая баржа; ее широкополая шляпа хлопала на ветру, а открытые пространства необъятной, как степь, груди напоминали вздувшиеся паруса. Кроме того, Криста встречала ее на вечерах караоке, где ее колоссальные легкие раздувались, как у примадонны в «Карнеги-холл». Теперь она выступала в новой роли. Предсказательницы судьбы.

— Привет, — сказала Криста.

— Привет, дорогая. О Боже, сегодня вы подвергаете себя опасности!

— Ну да, — со смехом отозвалась Криста. — Тем, что решаюсь поздороваться с предсказательницей?

— Нет, но я чувствую, что вы будете здороваться с кем-то, гораздо более интересным для вас.

Ее руки были такой же толщины, как бедра Кристы. Нечто похожее на ленты свешивалось с широких полей ее шляпы. Но улыбка была искренней. И она попала в цель, угадав мысли Кристы.

— Вы предрекаете мне встречу с высоким смуглым незнакомцем?

— О, дорогая, теперь, в век СПИДа, мы этим больше не занимаемся. Это осталось в шестидесятых годах, когда два очень красивых человека придумывали вас.

— Спасибо. Тогда предскажите мне мою судьбу. Наверное, вам для этого нужно знать мой знак зодиака?

— О Боже, конечно, нет. Я не занимаюсь астрологией, моя дорогая. Это все чепуха. И вообще, даже идиоту ясно, что вы Телец.

— Неплохо угадано… один шанс из двенадцати, — Кристу вдруг охватило беспокойство. Обычно она скептически относилась ко всему сверхъестественному, но предсказательница дважды поразила цель.

— А, вы не верите в предсказания. Тем веселее, — сказала предсказательница, добродушно рассмеявшись.

— Тогда чем же вы занимаетесь, если не астрологией?

— Я говорю о возможностях, вероятностях, о влияниях. Я верю, что мы можем изменять будущее, для этого нужно только постараться. Мне позволено видеть будущее сквозь мутное стекло. Это мой дар.

— Вот как… — произнесла Криста.

Она нервничала. Конечно, все это глупости. Но и глупости могут влиять на наше сознание. Стоять здесь и разговаривать с кем-то вот так — это уже дань предрассудку. Если тебе скажут о твоем будущем, не становишься ли ты заложником этого будущего?

— Кстати, не видела ли я вас в Ки-Уэсте? — с легкой насмешкой вдруг спросила предсказательница.

— Почему именно в Ки-Уэсте? — излишне поспешно вырвалось у Кристы.

— Просто я жила там, вот и все, дорогая. Хотя подождите минутку, это не все. Совсем не все.

Криста замерла.

— Послушайте, дорогая, я не хочу вас пугать, но я чувствую, что в Ки-Уэсте вам угрожает опасность.

— Опасность? Что вы имеете в виду под опасностью?

Этого Криста никак не ожидала услышать или, скорее, не хотела услышать.

— Вы когда-нибудь там бывали?

— Один, нет, два раза приезжала весной. И еще провела уик-энд в отеле «Пиер-хаус».

— Я когда-то занималась предсказанием судьбы.

— Так что насчет опасности?

— О, не беспокойтесь на этот счет, дорогая. Возможно, это ожог медузы или царапина от краба. В моих предсказаниях опасность имеет очень широкое значение. Просто ведите себя поосторожнее, когда попадете в те места. Боюсь, моя интуиция не очень точно определяет границы города.

Она весело засмеялась, но Криста могла поклясться, что женщина чего-то недоговаривала.

А может, это предупреждение, как у Цезаря перед мартовскими идами? Тревожная улыбка не сходила с лица Кристы. Ей хотелось получить более точную информацию. Но, возможно, именно так предсказатели и завлекают в свои сети добычу. Задавая новые вопросы, она обнаружит свою заинтересованность и тем самым поставит себя в подчиненное положение. Криста решила оборвать этот разговор… о неизвестной опасности, грозящей ей в Ки-Уэсте… где, как она знала, живет Питер Стайн. И она собралась было уже уйти, но тут за ее спиной раздался голос:

— Неужели это Криста Кенвуд?

Она обернулась и обнаружила рядом с собой мужчину, незаметно подошедшего почти вплотную к ней.

— Льюис Хеллер! Какой сюрприз! Вот не думала, что ты собираешься в Майами. Почему ты не приехал на день раньше? Ты пропустил мою презентацию.

— Но не сенсацию, которую она вызвала, дорогая. Все просто с ума посходили. Судя по тому, что я слышал, ты заработаешь уйму денег. Даже слишком много.

— Слишком много денег не бывает, Льюис, — рассмеялась Криста.

Хеллер тоже засмеялся, потирая руки. Он весь был невероятно гладким, начиная от прилизанных волос и кончая лакированными туфлями на шнуровке. В кругах издателей, где он играл роль ненасытного магната-разбойника, Хеллера кто-то однажды назвал маслом на раскаленной сковороде, которое вот-вот начнет шипеть и плеваться. Криста несколько раз встречала его в Нью-Йорке, и он предлагал ей кое-какие нейтральные проекты в качестве дымовой завесы своего главного мотива, который лучше всего можно было бы обозначить как «постель». Он ей никогда особенно не нравился, но он был остроумным, могущественным и потому потенциально полезным. В людях, обладающих всеми этими качествами, Криста Кенвуд всегда умела видеть не только плохое.

— Значит, ты не участвуешь в торгах, Льюис.

— Не хочу, чтобы меня задавили в толчее. Я слыхал, что кое-кто готов предложить тебе бешеные деньги. Семизначные цифры, дорогая. Они сошли с ума, но я счастлив за тебя.

Криста захлопала в ладоши. Она знала, что интерес к ее книге феноменален, но ей было приятно услышать это из уст Льюиса Хеллера: он был надежным источником. А миллион долларов, безусловно, превышал все ее самые смелые ожидания.

— Ладно, все выяснится завтра. Предельный срок — пять часов.

— Готовь шампанское и ожидай больших предложений за пять минут до пяти, — сказал Хеллер. — Ты слышала речь Стайна? — переменил он тему.

— Да, а ты? — Момент был совершенно неподходящий для того, чтобы покраснеть, но Криста ничего не могла с собой поделать. На ее счастье, круглые, как бусинки, глаза издателя ничего не заметили в сверкании разноцветных огней вечеринки.

— О да! Мистер Питер Стайн прекрасно говорит, ты не согласна? Я слушал его однажды. Неглупый человек, но… несколько пугающий, ты не находишь? Я хочу сказать, что от него исходит ощущение беспокойства. Из тех людей, которые способны испортить тебе процесс пищеварения во время ленча.

Льюис Хеллер изобразил гримасу отвращения. Все, что могло помешать ему наслаждаться едой на его знаменитых ленчах, представлялось Хеллеру совершенно чудовищным.

— Я разговаривала с ним, когда он перед выступлением надписывал книги. Мне он показался приятным человеком, — Криста старалась говорить как можно равнодушнее.

— Святой Боже! Приятный человек? Уверен, что Питера Стайна никогда не называли так раньше. Приятный! Это просто невероятно, Криста. Только ты. Только ты.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Криста, выдавая одну из своих особых улыбок.

— Он сложный человек. Трудный человек. Известен этим. Живет ради своего творчества, и все такое. Готов страдать ради своего искусства. Просто влюблен в него. Не отличается чувством юмора. Я однажды сидел рядом с ним на обеде, ну и стал высказываться по поводу одной из его книг… вполне благожелательно, ничего резкого… Так он обернулся ко мне и говорит: «Вы знаете, что сказал Марсель Дюшамп? Он сказал: «Те, кому не дано видеть, не должны мешать размышлениям тех, кому это дано». Вот так и сказал. По-моему, это очень грубо. И тем не менее я не против того, чтобы иметь его в моем списке авторов. Эти болваны, которые его издают, не различат бестселлер, даже если он упадет им на физиономию. Я могу удвоить продажу его книг. Но он не позволит мне… напыщенный грубиян.

— Меня вообще-то привлекают одержимые люди, — заметила Криста.

— Тогда я должен тебе нравиться. Я одержим тобой, — засмеялся Хеллер.

— Конечно, ты мне нравишься, Льюис. Ты всем нравишься. Уверена, что и мистеру Стайну ты нравишься тоже.

Она просто не могла не говорить о нем.

— Слушай, я умираю с голоду. Может, пойдем и поищем какую-нибудь еду?

Глаза Льюиса Хеллера с недоверием остановились на склонившемся перед ним официанте. Льюис не прочь был что-нибудь выпить, но неприязнь одного корыстолюбца к другому оказалась настолько сильной, что он предпочел направиться к ближней стойке с закусками.

Здесь было пиршество ракушек. Гостям предлагали кипящую похлебку из моллюсков со свининой, сухарями и тому подобным, жареных моллюсков, пирожки с начинкой из моллюсков под соусом чили, салат из моллюсков пополам с авокадо, горстки моллюсков на листьях салата, с ломтиками огурцов, с ростками бермудского лука.

— О Боже, я сам превращусь в ракушку! — со смехом сказал Льюис. — Думаю, все это в честь того, что мистер Стайн обитает в Ки-Уэсте.

Криста наложила себе полную тарелку маринованных моллюсков.

— Почему так много писателей живет в Ки-Уэсте? — проговорила она, подавив желание спросить: «Почему Питер Стайн живет в Ки-Уэсте?» Слово «опасность» проворной мышкой пробежало в ее сознании.

— Там конец пространства, за которым начинаются мечты.

— Звучит поэтически, Льюис.

— Я вычитал это у Томаса Санчеса.

— Интересно, у кого это вычитал он.

— Примерно так я представляю себе искусство, Криста: немного заимствованного, немного новенького. Никогда нельзя быть уверенным, вокруг чего шумиха. А в конце концов выясняется, что все уже было сказано раньше.

— На самом деле Санчес сказал: «Ки-Уэст — это конец американского пути, но одновременно также начало американской мечты», — раздался ехидный голос Питера Стайна. — Мне кажется, что вариант Санчеса получше, а вам?

Они резко обернулись. Писатель стоял позади них. Он смотрел на Хеллера, и лицо его выражало презрение. Потом он медленно перевел взгляд на Кристу, и лицо его смягчилось, как раньше, когда он увидел ее в очереди, подписывая книги.

— Ах, мистер Стайн, — произнес Льюис. — Ах, ах… — Он почти потерял дар речи, что для него было совершенно нехарактерно. Вспоминать их последнюю встречу ему было невыгодно. Если иметь в виду форму, не говоря уже о содержании, то этот обмен «любезностями» обещал оказаться повторением их первой, неудачной для Льюиса встречи.

Питер Стайн проигнорировал его.

— Вы должны попробовать севиче. Я сам готовлю такое.

Стайн вдруг закашлялся, прикрыв рот рукой. Невероятно! Когда всего несколько секунд назад он обращался к Хеллеру, то держался вполне уверенно, покровительственно, даже беспощадно. Сейчас, отведя взгляд, он вдруг смешался, в нем проявилась трогательная незащищенность… Словно пытаясь скрыть свое смущение, он взял у Кристы тарелку, прошел к столу, положил изрядную порцию и вернул тарелку Кристе.

— Вот, — сказал он.

Криста улыбнулась и попробовала угощение.

— М-м. Очень вкусно. Лимонный сок, красный перец, соль, черный перец… сахар. Вы к тому же умеете готовить?

— О да. Это занятие стоит у меня на втором месте.

Стайн по-мальчишески улыбнулся, довольный, что ей понравилось севиче, что представилась возможность рассказать ей о своем кулинарном искусстве.

— Поостерегитесь, — сказал Хеллер с мстительной улыбкой. — Помните Пруста? «Все люди кончают тем, что целиком отдают себя делу, которое стояло у них на втором месте». — Он не стал ждать ответного укола шпагой со стороны Стайна. — Слушайте, вы оба. Увидимся позднее. Мне надо поздороваться со Сьюзен Магрино и вообще сориентироваться в здешней обстановке. Увидимся, Криста. До свидания, мистер Стайн. Прекрасная речь. Да-да…

И Льюис Хеллер исчез, избежав возможного конфликта.

— Вы знаете этого человека? — спросил Питер.

— Так, немного. А вы? Он издатель, и весьма преуспевающий.

— Зарабатывает кучу денег.

— Почему у меня такое ощущение, будто вы не очень-то это одобряете?

— А вы? Вы же порвали с Голливудом.

— О да, порвала. Я отвергла американскую мечту, которую Санчес нашел в конце американского пути.

— Не следует путать мечты и прекрасные сны с ночными кошмарами.

— А разве ночные кошмары не являются просто дурными снами?

Стайн улыбнулся этой игре слов. Девушка оказалась не только красивой, но и умной — совсем не такое уж редкое сочетание, как представляют себе люди; но оно всегда восхищает, когда обнаруживаешь его.

— Вы живете здесь, в Майами? — Он переменил тему разговора. Ему хотелось побольше узнать о Кристе Кенвуд.

— Да. Я сняла дом на острове Стар. Я здесь уже около трех месяцев.

— Значит, вы уже абориген. Вы приехали сюда в хорошее время. Майами находится на подъеме.

— Я тоже так считаю. Это место возрождается. Куча возможностей. И здесь весело, хотя, боюсь, я достигла уже того возраста, когда веселье оказывается весьма утомительным занятием.

— Слушать, как кто-то вроде вас говорит нечто подобное, — это все равно что глотнуть свежего воздуха. Я с вами абсолютно согласен. Когда я говорю что-то в этом роде, все думают: «Несчастный дурак». О вас никто так подумать не может.

— Спасибо, — сказала Криста, и опять у нее зарделись щеки. — Во всяком случае, сегодня здесь очень весело. Я получаю от всего огромное удовольствие.

— Я тоже. — Он засмеялся каким-то горловым смехом, и широкая улыбка осветила его загорелое лицо.

Они говорили друг другу какие-то слова, но за этими словами уже стояло нечто большее.

Криста пыталась разобраться в своих мыслях. Она проговорила с этим мужчиной всего лишь пять минут, не более, но уже чувствовала, что может написать о нем целую книгу. Кристу переполняло ощущение, что по своим глубинным человеческим качествам Питер Стайн — родственная ей душа. На поверхности они — полные противоположности, но где-то там, где таится его сущность, река ее жизни сливается с его рекой. Оба они — люди серьезные, поглощенные достижением своих целей, стремящиеся к победе и к тому, чтобы все видели эту победу. Это их объединяет. Она разглядела это в его тревожных глазах и в тайном смысле его слов. И конечно, все это есть в его книгах, которые она читала, в его репутации, во всем, что говорил о нем Льюис Хеллер. Своими откровениями Хеллер хотел унизить Питера Стайна в глазах Кристы, но вместо этого лишь увеличил его привлекательность. Но хотя в сердцах своих они исполняли одну и ту же мелодию, играли они ее в разном темпе и на разных инструментах. В этом был источник сладостного напряжения. Криста чувствовала, что ежесекундно находится на грани яростной стычки с Питером. Ей достаточно обронить одно неточное слово, одну неуместную фразу, высказать одно недостойное суждение, и Питер Стайн не пропустит этого. Выразить свое мнение для него — дело порой и неприятное, но абсолютно необходимое. И, как ни странно, Криста не боялась ни его, ни его острого языка. В действительности какая-то доля ее разума жаждала испытать себя в единоборстве с ним. Некая вздорная часть ее существа с трудом могла дождаться, чтобы вспыхнуло пламя и полетели искры прямо здесь, на этой крыше, пока сверкающее солнце утопает в густой дымке, а рок-музыка разрывает теплый вечерний воздух.

— А, Питер, вот вы где! — воскликнул какой-то весьма нервного вида мужчина без пиджака. Пухлая рука ухватила писателя за локоть, словно пришедший интуитивно предчувствовал, что его жертва попытается спастись бегством. — У меня тут несколько человек из Совета по делам искусств, которые умирают от желания встретиться с вами, и я им обещал, так что вы уж помогите мне, ладно?

Криста видела, как на лице Стайна мелькнул ужас. Трудно было сказать, что вызвало этот ужас — прикосновение ли к нему мужчины, что всегда ненавистно мужчине, любящему женщин, или мысль о членах Совета по делам искусств, дюжинами умирающих от идиотского желания встретиться с ним, или, наконец, понимание того, что его сейчас уведут от нее. Последний вариант понравился Кристе больше всего. Она улыбнулась Стайну. «Надеюсь, вы найдете меня снова, — говорило выражение ее лица. — Я хотела бы закончить то, что начала».

Стайн протянул ей руку, вынудив мужчину отпустить его. В ответ Криста протянула Питеру обе руки. Пришло время узнать, каково его тело на ощупь. Ее сознание словно притормозило. Криста почувствовала, как нарастает в ней волнение. Впервые они дотронутся друг до друга…. Конечно, взгляд может пробудить надежду, но окончательно убеждает лишь прикосновение.

И это случилось. Его рука растворилась в ее руках — не жесткая, но и не мягкая, она уже просто как бы принадлежала Кристе. Его взгляд проникал в глубину ее глаз и был красноречивее всяких слов. И Криста вздрогнула от тайного наслаждения, которое принес ей этот вполне невинный жест прощания. Питер сжал ее руку насколько позволяли приличия. Криста молилась, чтобы он никогда не отпускал ее. Она старалась, чтобы ее рукопожатие было столь же выразительным, как и его, и чтобы оно стало обещанием всего, о чем она пока даже не смела мечтать. Сердце ее колотилось; учащенное дыхание трепетало на губах, раскрытых в прощальной улыбке, которая была также улыбкой будущего. И в глубине души, в самом средоточии своего женского естества, Криста Кенвуд была полна уверенности, что в один прекрасный день они станут любовниками.