Глеб и Аврора. Брак по расчету (СИ)

Глава 15

Мишка косолапый по лесу идет,

Шишки собирает, песенки поет…

…Мишка косолапый стал ужасно горд,

Вымыл с мылом лапы, съел медовый торт.

Вышел из берлоги, да как заорет:

«Мишка косолапый по лесу идет!!!»

(детский стишок)

Стив

Сидели с Фролом за столом, трапезничали. На стол накрывала жена Фрола. Алёна за стол не садилась. Прошла из горницы на улицу пару раз и обратно. Как я понял, ходила кормить скотину. И подоила корову, так как принесла оцинкованное ведро, больше чем на половину, заполненное парным молоком. Унесла его в кухню. Вскоре хозяйка поставила на стол крынку с этим молоком.

— Пей, Станислав, — сказал Фрол, глядя на меня, — в городе то такого нет, сплошь пастеризованное, да разведённое.

— Есть такое. — С удовольствием налил из крынки в кружку молока. Выпил. — Завтра с утра пойдём? Шатуна смотреть?

— Пойдём, коли есть охота.

— А тут охота-не охота, но шатуна ликвидировать нужно, тем более людоеда.

— Согласен. Он лося завалил. Будет вокруг него кружить, пока не съест. Я там пару капканов медвежьих поставил. Сходим завтра, поглядим.

— Думаешь попался?

— Не знаю. Медведь зверь умный, хитрый, и опасный. Но если попался, то нам облегчит это. Останется только добить его.

— То, что умный, хитрый и опасный согласен. Самый опасный зверь в тайге. А тем более, поднятый зимой, да ещё подраненный. Сильно его ранили?

— Не знаю. Но думаю, что больше разозлили, раз он троих поломал. Если бы серьёзно ранен был, то либо издох бы уже или заляг где-нибудь.

Жена егеря стала убирать посуду с остатками трапезы. Я сидел пил чай. Фрол принёс с пяток винтовочных патронов. Стал напильником стачивать у пуль остроносую верхушку. Поглядел на меня и усмехнулся.

— Знаешь для чего делаю?

— Знаю. Хочешь повысить останавливающий эффект выстрела? Экспансивность.

Фрол кивнул. Подточив острия пуль, осмотрел их:

— Мишки слишком быстро бегают. Не смотри, что кажутся неуклюжими. Это обман.

— Я в курсе. У меня прадед в своё время сошёлся с шатуном.

— Застрелил?

— Нет. Получилось так, что ему пришлось вступить в тесный контакт с ножом в руке.

— Выжил?

— Выжил. Даже шатуна завалил. Правда зверушка помяла прадеда.

— Везунчик. С ножом если выходишь, как и с рогатиной, у тебя есть только один шанс, который ты можешь использовать. Упустишь, тогда всё. Поломает. Давно это было?

— Да. В начале 20-х годов, на Урале тогда мои предки жили, в Сибири. Гражданская ещё до конца не окончилась. Прадед тогда молодой был, только женился. Вот как-то по зиме у них и объявился шатун. Женщину одну с мужиком задрал. Они из соседней деревни возвращались от родственников. Вот мишка их и подкараулил на лесной дороге то. А перед этим снег прошёл. Он сначала лошадь завалил потом людей. Они убегать пытались, да куда там. Сначала мужика догнал, он пытался медведя задержать, потом его жену. По глубокому снегу много не набегаешь, да ещё в тулупе, да в валенках. Вот и собрались мужики с деревни, облаву сделать. Прадед мой пошёл. «Берданка» у него была. А она однозарядная же. Выстрелил, патрон самому надо в патронник засовывать.

— Знаю я «берданку». Была у меня такая по молодости. От отца оставалась. Но у него и карабин «Мосина» имелся.

— Так вот, «берданка» у него и нож, охотничий, широкий, сантиметров 15 лезвие было. Мне про то дед рассказывал. Прадеда то я не застал. Он в войну погиб. Пошли они облавой и как-то так получилось, что оторвался он от остальных. Почему так, никто уж и не помнит. И вот, как раз тут на него шатун-то и напал. В засаде он сидел. Даже собаки его не учуяли. Прадед, берданку вскинул, нажал на спусковой крючок, а в ответ сухой щелчок и всё. Осечка. Скорее всего капсюль отсырел или изначально патрон с изъяном был. Перезаряжать времени нет. Медведь то уже около него на задние лапы встаёт для объятий. «Берданку» в сторону, выхватил нож из ножен. Знал, что у него только один шанс, надо сразу попасть медведю в сердце. Если промажешь, всё конец. Шатун порвет, да поломает. Сошлись они. Шатун облапил его, а прадед ему нож в сердце вогнал. Медведь на нём тулуп рвёт, да лицо укусить пытается. А прадед не даёт. Он хоть и не такого большого роста был, да жилистый. А потом завалились они. Прадед на спину, а медведь на него. Прадед думал, что всё, конец. Так их и нашли мужики то. Прадед пытался из-под мёртвого мишки выбраться. Здоровая зверюга попалась.

Когда закончил рассказ, заметил, что меня слушал не только Фрол, но и жена его, стоявшая, оперевшись плечом на косяк и Алёнка.

— Повезло, твоему прадеду. Удачно он попал. Не всем так везёт. — Проговорил Фрол.

Мы ещё с ним посидели, чай попили с пирогом.

— Ладно, Станислав. Поздно уже. Пора почивать. Тебе в горнице постелят.

Когда зашёл туда, постель мне Алёнка стелила. Встал, смотрел на неё. Она стелила нагнувшись. Была в домашнем халате и тёплых тапочках. Стоял, как дурак и пялился на её зад. Постелив, она выпрямилась и повернулась ко мне.

— Ну и что смотришь? Что увидел там?

— Красивую женщину, стелющую мне постель. А что Алён, нельзя уже на тебя и посмотреть? — Я усмехнулся.

— Ты мне не муж, чтобы на мой зад смотреть. Слюни подбери. Дай пройду.

Я стоял, загородив ей выход из комнаты. Продолжал улыбаться.

— Пусти сказала. — Недовольно засопела и раскраснелась. Шагнул в сторону, освобождая выход. Она вышла. Я спросил её, прежде чем она скрылась в другой комнате.

— Алёнка⁈ — Девушка оглянулась. — Скажи, а когда ты будешь так же стелить нашу супружескую постель?

— Супружескую? Никогда! Я же тебе сказала, слюни подбери. Идиот. — В ответ я засмеялся. Она выскочила, как ошпаренная. Потом долго лежал в темноте. Всё никак не мог уснуть. Знал, что за стенкой она так же лежит. Может даже и не спит. Вспоминал, как парил её в бане. Потом сегодняшний день. Вспоминал её слова, как стелила мне постель, как сверкнула зло глазами. Дурочка ты. Я же люблю тебя. Чего ершишься? Не обижу ведь тебя. Всю жизнь любить тебя буду. С этим и уснул.

Утром встал рано. Ещё утренние сумерки были. Но это я так думал. Оказывается, всё семейство уже было на ногах. Вышел в большую комнату. Степанида Никаноровна накрывала на стол. Алёнка ей помогала. Разносолов не было. Всё по-простому. Яичница, пожаренная с салом. Зельц, порезанный кусками, хлеб ржаной, крынка молока, чай с рыбным пирогом. Это всё. Но этого было достаточно.

— Проходи, Станислав, садись. — Сказал егерь. — Позавтракаем да в путь пора. Ты же хотел помочь шатуна извести?

— Конечно. И от своих слов не отказываюсь. — При этом смотрел на Алёну. Она демонстративно на меня не обращала внимания. Степанида Никаноровна посмотрела на свою дочь. Та на неё. Старшая сверкнула глазами и поджала губы. Алёна не отвела взгляд от матери. Они некоторое время глядели друг на друга, потом Алёнка отвернулась, вышла в сени. Что это у них???

Умылся холодной водицей. Сел за стол. Опять ели с Фролом вдвоём. Женщины за стол не садились.

— Военный? — Спросил меня егерь.

— Был военным.

— А что так? От службы сбежал?

— Не сбежал. Ушёл.

— Воякам же хорошо сейчас платят. Или у хозяина больше платят?

— Больше. Но не в этом дело.

— А в чём?

— Во многом.

— Ладно. Не хочешь, не говори. Жена есть?

— Была. Да пока бегал по горам, да по лесам, сбежала. К более богатому и который рядом всегда.

— Даже так?

— Да, так. А что?

— Ничего. А чего не женился? В столице, чай, баб красивых хватает⁈

— Хватает. Выше крыши. Только бабки успевай отстёгивать.

— Жадный что ли? — Я усмехнулся. Насчёт жадности так на себя бы посмотрел, мать его.

— Не жадный. Просто не встретил ту, которая не только женой мне станет, но и дочь мою полюбит.

— А с тобой дочь?

— Конечно. Она убежала даже дитя своё больное кинула. Мразь такая. — Последние слова сказал, не сдержавшись.

— Дочь больная?

— Сейчас уже нет. Спасибо Глебу. Спас её и меня заодно. Так как без дочери жизни себе не представлял. Теперь ты понял, егерь, чем я Глебу, хозяину обязан? Это не банальная зарплата, деньги. Это жизнь твоего дитя. Потом мы крестили её. Хозяин крестным у неё стал. И я знаю, чтобы со мной не случилось, мою дочь он не бросит. Ладно, Михеич, чего ты этот разговор завёл?

— Да так. Человека узнать. Поел?

— Да.

— Тогда пошли. Солнце уже скоро встанет. С минуты на минуту.

Допил чай и поднялся из-за стола. Посмотрел на хозяйку.

— Спасибо Вам, Степанида Никаноровна, за завтрак. — Она впервые мне улыбнулась и кивнула.

Собрались с Михеичем быстро. Я закинул карабин за спину. Михеич достал лыжи. Широкие, с оленьим мехом на полозье. Когда вперёд идешь, мех ложиться, по направляющему. А если назад, дыбом встаёт и не скатишься. Заметил, Алёнка тоже собралась. Свои лыжи притащила. Ружьё. Смотрел на неё и недовольство стало во мне нарастать.

— Ты куда собралась?

— С вами. А что?

— Ты никуда не идёшь.

— Что значит я никуда не иду?

— Я, сказал, ТЫ НИКУДА НЕ ИДЁШЬ! Что не понятно? Зад к лавке прижала! — Она отступила в шоке от меня… К лавке.

— Ты что здесь раскомандовался? — Алёнка опомнилась и закричала на меня. В её глазах была ярость. Как же она мне нравится. Но она никуда не пойдёт. Посмотрел на Фрола.

— Она никуда не идёт. Мы вдвоём справимся. Или я иду один.

Егерь перевёл взгляд на дочь.

— Алёна, ты остаёшься.

— Папа, что значит я остаюсь??? Что ты его слушаешь⁈

— Я сказал, что ты остаёшься. Стас прав. Нечего бабе за шатуном бегать.

Алёнка зло смотрела на меня и в данный момент я чувствовал, знал, что она ненавидит меня. Всей своей душой. Но мне было плевать. Пусть ненавидит, главное дома останется.

Вышли с Фролом, надели лыжи. Двинулись. Шли по снегу час. Вот Фрол остановился, замер. Я тоже. Вслушивался в зимнюю тишину леса. Ничего такого. Но Фрол поднял ладонь в жесте «молчать».

— Здесь лось задранный. Шатун где-то ходит кругами. — Я смотрел вперёд. Наконец, увидел полуобглоданную тушу лося, чуть припорошенную снегом.

— Значит не попался в капкан? — Спросил егеря.

— Нет. Я же тебе говорил, наш мишка, умный зверь, хитрый. Ладно, пойдём посмотрим, был ли он здесь или нет?

Фрол двинулся вперёд. Прошел совсем немного, почти дошёл до убитого лося. Как снег перед ним взорвался снежной пылью и фейерверком. И я увидел огромного медведя. Мать вашу!!! Фрол инстинктивно качнулся назад и закричал кривом боли. Лязгнул металлом капкан. Твою дивизию, егерь попал в свой собственный капкан. Упал, отбросив карабин в сторону. Медведь заревел, у меня мурашки по спине побежали. Мозг работал, как компьютер. Медведь двинулся на лежачего Фрола. Надо его отвлечь! Я заорал, как дикий зверь, вскидывая свой карабин. Шатун повернул на меня. Приклад упёрся мне в плечо. Палец давит на спусковой крючок… Слышатся сухой щелчок. Да мать вашу. Передёргиваю в темпе затвор — патрон перекосило и заклинило. А медведь уже близко к Фролу… Я опять закричал, отвлекая монстра от будущего тестя. Шатун, пошёл на меня, посчитав более существенной угрозой. Я отбросил карабин. Выхватил нож. Свой боевой нож. Хороший нож. Шагнул вперёд, к медведю. Лыжи сбросил раньше…

…Твоя мать для меня плясала,

В худой одежде из кедровой коры

она для меня плясала…

В худой одежде из еловой коры

она для меня плясала…

С животом из бересты она,

подобно жеребенку, для меня плясала…

(Хантыйская песня 'Медвежья смерть)

… — Что ты так бесишься? — Степанида недовольно глядела на дочь. Алёна смотрела вслед ушедшим мужчинам, поджав губы и сверкая злыми глазами в спину Станиславу.

— Ничего я не бешусь. — Ответила Алёна, не оборачиваясь, матери.

— А то я не вижу.

— А что ты видишь, мама?

— А то и вижу. — Степанида подошла к Алёне. Взяла её за руку. — Срок пришёл тебе доченька.

— Какой срок, мама? — Алёна развернулась, глядела в глаза Степаниде.

— Обыкновенный. Сколько прятаться здесь можешь? Два года, почитай уже, хоронишь себя здесь. Нельзя так. Красоту свою для кого бережёшь?

— Ни для кого. Да и есть ли она, красота, мама? Нет её. Вся там осталась. Поэтому не хочу никого. Мне здесь спокойнее.

— Сама себе врёшь. Не хочет она никого. Тоже мне! Я же вижу, что запал этот молодчик в сердце твоё.

— Нет.

— Да. Мать не обманешь. Или я не вижу, как только гул вертолёта услышишь, бежишь смотреть, не прилетел ли он⁈ А потом смотришь и сама себе улыбаешься, думая, что никто не замечает. — Алёна промолчала, только нижнюю губу закусила. Отвернулась, стала смотреть в окно. — И сердечко твоё заходиться, стоит ему рядом с тобой оказаться. — Степанида, покивала головой в подтверждение своих слов. — Всё правильно, доченька, в такого и надо влюбляться. Он настоящий, в отличии от других городских, смазливых не пойми кто, толи мужик, толи баба!

— Мама! — Алёнка опять взглянула на мать.

— Что, мама? Не послушала нас с отцом тогда, своенравная больно. Разбаловал тебя отец. Ремнём нужно было зад тебе тогда исполосовать, да под замок посадить. А он сюсюкался с тобой. На дышаться на доченьку не мог. Как же, лапушка такая. Вот и до нянчился. Побежала, задрав подол. Любовь у неё, видишь ли, случилась. И что в итоге? Сама еле жива осталась, дитя нерождённое потеряла. Мы уж смирились с тем, кого ты себе выбрала. Ладно, думали, может и сладиться жизнь то у тебя. Когда узнали, что беременная, радовались с отцом. Он даже люльку детскую сам вырезал из дерева. Говорил мне: «Вот, Степанида, дочка приезжать будет, внука или внучку качать в ней будем». А потом поехал забирать тебя. Хорошо, брат твой рядом оказался. Привезли тебя когда, словно не живую. Замёрзшую душой. Отец в лес уходил, плакал.

— Папа? — Глаза Алёны стали наполняться слезами.

— Он. Я никогда его плачущим не видела. Нам, женщинам, слезами обливаться не грех. Не страшно это, даже нужно. А вот когда сильный мужик плачет, вот это страшно. Хорошо, что я тогда не поехала за тобой. А то точно до греха дело бы дошло. Ни на что не посмотрела бы. Собственными руками эту тварь удавила бы.

Степанида обняла дочь, прижала к себе. Та, закрыв ладонями лицо, плакала.

— Но время и лес лечат, Алёнушка. Тайга любит тебя, силы тебе даёт. Отошла ты душой своей, оттаяла. А потом к тебе прилетел, сюда, сокол твой ясный. Не противься, не отталкивай его от себя. А то счастье своё оттолкнёшь. Или ты ему простить не можешь, что он тебя тогда за косу поймал? Так правильно сделал. Даже карабина твоего не побоялся. Гордость твоя тебе покою не даёт? Или страх?

— А если он тоже окажется не тем?

— Тем. Вижу я, чувствую. Я же говорю тебе, настоящий он. Такой и приголубит так, что тело сладко ныть будет, а тебе захочется спрятаться на его груди, и защитит, не бросит. От такого мужа детей рожать, сладость и радость только. У него, как и у тебя душа обожжена. Рядом друг с другом ваши души излечиваются, поют. Разве сама не видишь, не чувствуешь?

— Я не знаю, что мне делать, мама⁈

— Доверься сердцу своему.

— Один раз уже доверилась.

— То не сердце твоё говорило, а плоть твоя, тело.

— Как же? Я ведь любила его.

— А что ты в нём любила? Сама ответь на этот вопрос? Смазливое личико? За что ты его любила? Алёна?

— Сейчас уже и не знаю за что. Красивый он был.

— Красивый? Что в нём красивого? Напомаженый, в дорогом костюмчике. Язык для таких вот дурочек хорошо подвешен. И всё. Больше-то у него ничего и не было и нет. Настоящая мужская красота не в этом. Посмотри на Станислава. Вот кто красив по-настоящему. И он не та шваль, не тот фальшивый. Он настоящий волк. Со стальными клыками. А ты подстать ему. Разве может волчица сойтись с шакалом-падальщиком? Не может… Поэтому у тебя с тем иродом ничего и не получилось. Ничтожная и мелкая душонка он… Ничего, доченька, поплачь. Это ты прощаешься с прошлой жизнью. Это слёзы одиночества, слёзы сожаления, потерь. Выплачь их, пусть истекут из тебя до последней капельки. А на их место придут другие, совсем другие. Тогда не послушала меня, сейчас послушай мать свою. Я тебе плохого не пожелаю. — Степанида поцеловала дочь в мокрые глаза. Гладила её по голове, как когда-то в детстве. — Главное, чтобы мужики вернулись. Неспокойно мне что-то.

Женщины приготовили обед, но мужчин не было. Степанида посмотрела на барометр. Давление падало. В дом зашла Алёна выходившая накормить скотину.

— Мама, ветер поднимается. И небо всё тучами заволокло.

— Я вижу. Пурга будет. Если чего не похуже. На барометр посмотри. Слишком быстро и сильно давление падает.

— Неужели буран? Но, а как же папа и… Станислав?

— Не знаю.

— Мам, там темнеть уже начинает.

— Давай, доченька, собирайся. Пойдём. Сердце у меня не на месте.

— А ты знаешь куда они ушли?

— Да. Направление знаю. Фрол говорил мне, где капканы ставил.

Женщины стали одеваться. Унты, меховые штаны и меховые длинные куртки из меха оленя. Такие же шапки. Степанида закинула двухстволку и на поясе застегнула патронташ. Алёна взяла свой карабин. Вышли из дома, встали на широкие лыжи и побежали. Ветер всё усиливался, поднимая снежную пыль, загудел в кронах деревьев. Спустя более чем полчаса, в сгущающемся сумраке, в полутьме, сквозь снежную пелену они заметили силуэт. Кто-то шёл им на встречу, пробиваясь сквозь глубокий снег.

«Это Станислав!» — Узнала мужчину Алёна. Он шёл покачиваясь, с натугой тащил поклажу на полозьях из лыж. На полозьях лежал человек.

— Отец! — Закричала Алёна. Женщины бросились к этим двоим…

Сошлось зверьё в смертельном вальсе.

Зубов оскал и блеск клинка.

И кто-то путь продолжит дальше,

Судьба шепнёт: «Живи пока».

Zay

Стив

Близкий контакт. Левой рукой упёрся зверю под нижнюю челюсть, не давая схватить себя за лицо. Мышцы напряглись как струна, до боли. Лапы шатуна обхватили меня сжимая в чудовищных тисках. Когти рвали мою одежду. Нож вошёл в тело медведя, как в масло, по самую рукоять. Но он продолжал давить меня и ревел так, что я начал глохнуть. В лицо ударил смрад медвежьей пасти. Я закричал ему в ответ. А мишка продолжал давить, словно гидравлический пресс. Боль в теле была дикая. Казалось, каждая клеточка моего организма кричала от боли, почувствовал, как что-то захрустело у меня. Или это мне только казалось? Я давил на него, он на меня. Только сила и масса была не сопоставимы. Новая боль резанула мою спину. Всё, когтями добрался до плоти, сейчас разорвёт! Неужели не попал? Ноги стали подгибаться. Сделал шаг назад. Тяжесть усиливалась с каждой секундой, становясь непосильной ношей. Тело, мышцы стали отказывать.

Сознание помутилось… Ничего не вижу, ничего не слышу. Я ослеп, оглох? Где я? Что со мной? Услышал странный ритмичный звук. Это бубен, в какой-то момент понял я. Потом голос. Пела женщина. Странные слова, странная песня…

'Зверь, проснись! Кедровка, твоя сестра,

Уже давно сидит на вершине дерева

Предрассветная заря, твоя сестра,

Поднялась на вершину дерева.

Раньше ты всегда был первым.

Ты попал под тяжесть большого ножа.

Большого топора человека?

Росомаха-самочка, лиса-самочка

Уже давно бегают вокруг.

Зверь, просыпайся!'

(сакральные песни Манси)

«Злой дух Абас пришёл. Прогони его милый зверь…» Кто-то нашёптывал мне девичьим голосом.

Дикий рёв вырвался у меня. Зверь, я зверь, я сам медведь, я был первым. Я останусь первым… Открытая пасть, клыки, когти. Я страшен в гневе своём, я силён. Злой дух Абас-оборотень, уходи…'

И вновь я стою, схватившись с шатуном. Его рёв и мой крик ярости и боли. Спина полыхала у меня огнём. Тело стонало… Я даже не понял, как мы упали, оба. Я на спину, зверь на меня. Несмотря на глубокий и мягкий снег, но от падения из меня вышибло дух. Я хватал воздух ртом, но его забивала медвежья шерсть, не давая вздохнуть. Да и на грудь мне давило так, словно туда положили железо-бетонную плиту. Всё, конец. Дышать было нечем. Да ещё снег, помимо шерсти, стал забиваться в рот и нос. Вспомнил прадеда. Ему повезло, мужики помогли, стащили, с него медвежью тушу. А мне помочь некому. Фрол не помощник…

'Милый Зверь, проснись, проснись!

Ты попал под тяжесть тонкого шёлка.

Или ты попал под тяжесть тонкого сукна?

Лиса, твоя сестра,

Идёт до конца семи озёр, имеющих устье.

Милый Зверь, проснись, проснись!

Твои, приносящие снег сёстры,

Пришли к концу своей дороги сбора снега' — Продолжал напевать мне девичий голос. Он был мне знаком. Алёнка! Мне надо обязательно вернуться, хотя бы для того, чтобы ещё раз увидеть её…

(сакральные песни Манси)

И только тут осознал, что косолапый не двигается. Из вонючей пасти на меня бежала слюна. У тебя есть один рывок, потом всё, силы окончательно тебя оставят. Я и так чувствовал, как они уходят, словно вода сквозь пальцы в песок. Собравшись, рванул в бок одновременно пытаясь упереться в медведя.Получилось сдвинуть его. Стал жадно глотать воздух наполовину со снегом. Почувствовал, как медвежья туша дёргается. Что? Неужели он ещё жив?..

Нет, это кто-то пытался мне помочь.

— Стас! — Услышал хрип. Михеич! — Живой?

— Живой! — Прохрипел в ответ. — А ты как?

— Плохо. Давай я на себя его потяну, выскальзывай. На раз-два. Готов?

— Готов.

— И, раз-два! — Крикнул старик и захрипел, рванув медведя. Я тоже рванулся, уперевшись в тушу что есть силы. Стало легче. Постепенно выполз из-под туши. Какое-то время лежал не двигаясь. Из носа у меня бежало, что-то теплое и солоноватое. Перевернулся на живот и встал на четвереньки. Руки подрагивали. Мать его. Хорошо поохотился, балбес. Красные капли капали на белый снег. Потом с трудом поднялся. Рядом с медвежьей тушей лежал Фрол. От его левой ноги с капканом тянулась цепь, закрепленная к толстому кедру. Подошёл к нему. Он был в сознании, только весь белый, как снег. Встал рядом с ним на колени.

— Фрол, я сейчас капкан разожму, ногу сумеешь вытащить?

— Попробую.

— Старик, бля. У меня сил почти нет. Не надо пробовать, надо вытащить. На второй рывок меня просто не хватит. А мне тебя ещё тащить.

— Я понял. Вытащу.

Осмотрел капкан. Ничего себе. Ногу егерю спасла лыжа. Она приняла на себя всю энергию удара. Лыжу сломало. А унты смягчили окончательно. Правда зубцы капкана пропороли унт и мышцы. Но ногу не отрубило. Это главное. Упёрся в челюсти капкана руками.

— Дед, давай на раз-два. Готов? — Он кивнул. — Раз-Два! — Надавил, что есть силы, разводя их в стороны. От натуги закричал. Они медленно разошлись. Фрол, схватившись за ногу двумя руками потащил её. Как только нога освободилась от капкана, я отпустил его. Раздался металлический лязг. Улёгся рядом с егерем. Оба тяжело дышали.

— Станислав. У тебя вся спина разорвана.

— Главное, что ноги с руками целые. Идти могу. Итого, у нас три целые лыжи. Сейчас смастрячу волокушу из них. Ляжешь на них я тебя потащу.

— Лучше сам на лыжи встань. Иди на кордон. Скажешь Степаниде с Алёнкой, они придут за мной.

— Сам придумал? Очень умно. — Поднялся, проверил ногу Михеича. Там был полный унт крови. Перетянул ему ногу выше колена.

— Пока я дойду. Пока тебя найдут, да пока дотащат, ты в лучшем случае ноги лишишься. А в худшем замерзнешь. Крови ты много потерял.

— Ты на себя посмотри. Ты после себя кровавый след оставляешь. Мне ногу перетянул, а спину кто тебе перетянет? Да и бинта нет. Скоро сам свалишься.

— Не свалюсь. Я двужильный. И похуже бывало. Я дойду. Обязательно дойду. Знаешь почему, старик?

— Почему?

Я засмеялся, корчась от боли, захрипел и закашлял. Сплюнул кровавую слюну.

— Чтобы ещё раз твою дочь увидеть. Хотя бы просто увидеть.

Фрол ничего не ответил. Кое-как скрепил три лыжи друг с дружкой. Снял с обоих карабинов ремни. Скрепил их узлом. Завязал один конец на лыже, которая была по середине волокуши. Уложил на неё егеря. Сунул ему оба карабина. Потом потянул. Пришлось идти, пробиваясь сквозь глубокий снег. Небо потемнело. Его затянуло тяжёлыми низкими тучами. Ветер стал усиливаться, неся снежную пелену. Мать её. Неужели пурга. В ней потеряемся, как два пальца об асфальт и замёрзнем. Это даже к бабке не ходи. На сколько меня ещё хватит? Пока ясно было, я знал в каком направлении держаться. Шёл упорно. Постепенно все мысли куда-то ушли. Мозг начал тормозить. Тело двигалось, как заведённый механизм. Фрола я уже не слышал. Похоже, старик отъехал в нирвану. Ему сейчас хорошо. С ним что ли прилечь, тоже уйти в нирвану, а то сил уже нет совсем… Это ветер сильный, что меня качает или земля качается? Наверное, земля качается. Блин, как на качелях. А куда я вообще иду? И зачем?.. Горы??? Почему горы? Я в тайге был. Стреляют. Горы эхом возвращают автоматную дробь. Ага, вот пулемёт заработал. Надо туда, там парни, я туда иду… Ветер, снег… Это не горы, тайга, а я всё бреду куда-то и волоку что-то. «Отец!» Кто кричит? Юлька моя? Доча, ты что здесь делаешь?.. Нет, Алёна. Ну вот глюки словил… Нет, это не глюки. Вот они обе, Степанида и Алёна. Я что дошёл?..

Они встретили нас на полпути к кордону. Вьюга всё усиливалась, переходя в буран. Как добрались до кордона я помнил плохо, урывками. В себя приходить начал уже в избе. Когда тепло добралось до моего нутра, отогревая меня. Фрола в дом затащили женщины. Я зашёл за ними, это помню. Алёнка бросилась ко мне. Но я покачал головой.

— Отцу помоги. У него с ногой плохо. А я сам справлюсь.

Скинул кое-как бушлат. Хороший был бушлат, арктический вариант. Но сейчас одни лохмотья. Снял сапоги. Тоже арктический вариант, очень тёплые и лёгкие. С теплом, в тело вернулась боль. Всё тело болело, корчилось от неё. А спина горела, словно бензин мне туда плеснули и подожгли. Сел на лавку. Мысли подтормаживали. Не знаю сколько так сидел, словно памятник. Не хотелось шевелиться, так как каждое движение отдавалось сильной болью. Вот напротив меня присела на корточки Алёнка. Глаза большие, как два озера.

— Стас, посмотри на меня. — Слышал её слова, словно сквозь толщу воды. Она взяла моё лицо в свои ладошки. Неожиданно они оказались сильными. — Стас, посмотри на меня. Давай встанем, хороший мой. Давай. Я тебя раздену. Тебе спину зашивать надо. Промыть раны твои. Перевязать. Вставай. — Встал с её помощью. Меня мощно штормило.

— Алён, водка есть?

— Есть. У батюшки самогон хороший. Мама делает, на травках настаивает.

— Давай самогон. — Опёрся двумя руками о стол. Она быстро метнулась, принесла большую бутыль, как в кино про гражданскую, когда самогон в таких вот бутылях держали. Поставила гранёный стакан. — Лей полный. — Налила. Дрожащей рукой взял его. Выпил весь. Посмотрел на девушку. — Ты шить сможешь? — Она кивнула. — Пошли…

Буран бушевал трое суток. По спутниковому телефону связались с большой землёй. Сообщили о происшедшем. Но вертушку выслать нам не могли. Не лётная погода. Но у егеря дома была полноценная аптечка. Было всё, что нужно. Так как в тайге всё что угодно могло случиться. Были даже гипсовые бинты, накладывать на перелом, что Алёнка отцу и сделала. Хотя потом сказала мне, что ощупывала ему ногу. Мышцы были капканом порваны, но кость вроде уцелела. Хотя могла быть трещина. Поэтому она перестраховалась. Да и рентгена у неё не было. И мне зашивала рваные раны, оставленные когтями шатуна. Потом перевязала мой торс туго бинтами. У меня всё тело было один сплошной синяк и кровоподтёк. В первую ночь спал как убитый. Сознание просто отключилось, когда Алёна перевязывала меня. Проснулся днём. За окном бушевала непогода. А рядом на постели сидела Алёнка. Я даже проснулся от того, что она гладила меня по щеке. Некоторое время смотрели с ней друг на друга. У неё в глазах стояли слёзы.

— Не плачь, Алёнушка. Все живы и относительно целы. А всё остальное ерунда. Были бы кости, а мясо нарастёт.

— Спасибо тебе, Стас, что спас моего папу от шатуна. Что не бросил его, хотя сам был поранен сильно медведем.

— А разве я мог иначе, Алёна? Ты же бы меня тогда до конца жизни не простила. А мне, без твоих глаз уже и жизнь не мила.

Она улыбнулась. Наклонилась ко мне и поцеловала в губы. Когда наши уста разъединились и спросил её:

— Ты станешь моей женой?

— Стану, если ты этого хочешь.

— А ты хочешь?

Она опять погладила меня и потом прижалась к моей перебинтованной груди.

— Хочу. Всё так и случилось, как ты говорил. Я сама к тебе пришла. И постель супружескую постелю с радостью. Только за косу меня больше так не хватай, как в первый раз. А то получишь по морде своей наглой.

— А как хватать можно? — Улыбаясь спросил, обнимая её.

— Можно нежно. Погладить, желательно при этом целовать.

— Хорошо. Поверь с этим проблем не будет. Обещаю. Знаешь, — смотрел ей в глаза, — шатун этого стоил!..

Глеб

Вечером, вернувшись из офиса, обратил внимание, что Аврора грустная и молчаливая. Не стал сразу спрашивать, что случилось? Поужинали. Вернулись в наше с ней крыло. Аврора разделась, осталась в ночнушке и в халате. Сел на постель.

— Аврора, подойди ко мне. — Подошла. В глаза мне не смотрела, пыталась отвернуться. Теребила пояс от халата. Положил ладони её на бедра и притянул к себе. — Ну-ка, посмотри мне в глаза. Взглянула. — Ты чего такая? Что случилось? — Молчала. — Аврора, я жду.

— Ничего, всё нормально.

Посадил её к себе на колени. Одной рукой обняла меня за шею.

— Я же вижу, что не нормально. Говори.

— Скажи, Глеб, — решилась супруга, — я стала страшная? — Глядя мне в глаза. Поправила прядку своих волос.

— С чего такой вопрос?

— И всё же, Глеб. Я стала толстая и тебя уже не привлекаю.

— Ты не толстая, ты беременная. Аврора, что за детский сад?

— Ты меня перестал целовать. Ты перестал меня домогаться. Значит я тебе становлюсь безразличной.

— Я тебя вчера целовал. И сегодня, когда ты ещё спала.

— В лобик, как маленькую девочку.

— Как свою любимую женщину. А в лобик, так любя. А домогаться перестал, так выполняю рекомендацию твоего врача, который наблюдает за тобой. Сказали сделать перерыв, будем делать перерыв. Это не значит, что я тебя разлюбил.

— У меня всё нормально.

— Врачу виднее.

Она отвернула лицо. Стала кусать себе губы. Глаза мокрые. Да мать моя женщина. Погладил её по выпирающему животу.

— Аврора, ты чего себе накручиваешь? Перестань.

— Глеб и сколько будет длится перерыв?

— Я не знаю. Как врач скажет, что всё, значит закончится. А что такое?

— Значит долго. И кто меня тебе заменять будет?

— Никто. Ты не заменимая.

— Глеб, перестань. Я что не знаю, что когда жёны беременные, то мужья бегают к другим.

— Кто тебе такую ахинею сказал?

— Это все знают.

— Поподробнее, пожалуйста, дорогая? У этих всех конкретные имена есть?

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем тебе какие-то имена? Я читала, на разных форумах женских. Что жена пока беременная и ей нельзя, мужья моментально себе находят временных. И даже когда в роддоме лежишь, вам детей рожаешь, вы в это время со всякими блядями! Скажи нет?

Я даже поперхнулся. Вытаращился на неё.

— Аврора, солнышко, а что это за форумы такие? Можешь мне подсказать?

— Зачем? Хочешь, сам найдёшь. Забей в поисковик «Женский форум» и всё. Я на двух зарегистрировалась.

— И что ты там делаешь?

— Читаю. Там советы дают.

— Какие?

— Как выявить у мужа сучку!

Смотрел на неё и не знал, что сказать. Даже рот открыл. Потом засмеялся. Чем больше, тем круче меня забирало. Смеялся до слёз. Она смотрела на меня удивлённо, потом возмущенно.

— Что ты ржёшь, Белозёрский⁈

— Аврора! Ты сегодня с этими форумами сделала мой вечер! Я не могу!!! Пора мне отключать тебе интернет!

— Не надо мне ничего отключать… Глеб, ну скажи, это правда?

— Что правда?

— Ты пользуешься услугами другой женщины?

— Нет.

— Я вижу по глазам, что ты меня обманываешь.

Всё, у жены начался очередной заскок. Одно слово, беременная! Все эти перепады настроения. Будем её ласково уговаривать и убеждать. Начал говорить, как с малым дитём. Она меня слушала. Потом возмущённо задышала. Крылышки её носа затрепетали.

— Ты чего со мной так? Я не дурочка! — Попыталась вскочить, удержал. — Нашел слабоумную… Как Ольга?

Сначала даже не нашёлся, что ответить. Очень резкая смена темы. Хотя нет, тема осталась прежней.

— Ольга? Нормально. А что?

— Ничего. А она красивая. Да, Глебушка?

— Аврора, не начинай.

— Глеб, вы сегодня вместе обедали с Оленькой?

— Да. И ещё совещание было. Потом с одним проектом разбирались.

— В твоём кабинете?

— В моём кабинете.

— Вдвоём?

— Нет, втроём.

— И кто третий?

— Женщина. Очень даже! 33 года! Разведена. Мужа алкаша и тунеядца выгнала. Живёт с двумя детьми. Работает у меня полгода. Выглядит как конфетка. Очень перспективная мадам.

— В каком плане?

— В рабочем. Кстати, когда мы с ней глазами пересекаемся, она краснеет. Так что трое нас было — она, я и ещё одна она! Неплохо в этом трио поработал, я доволен результатом.

Смотрел честными глазами на жену. Она застыла, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Потом попыталась вскочить, но я её контролировал, недаром одной рукой за талию держал, второй рукой её ножки гладил. Моментально прижал к себе. Аврора молчала, яростно сопела, метала молнии из глаз, потом зашипела.

— Глеб, ты мерзавец. Ты специально мне это рассказываешь?

— Что я тебе рассказывают? Обыкновенный рабочий процесс. Правда позже к нам ещё двое мужчин присоединились. Так что работа была плодотворная и женщины остались довольны, особенно Марина, которая мама двух детишек. Так как именно она ведёт проект. — Аврора опять попыталась вскочить, но я опять её тормознул. — Дорогая, ты чего нервная такая? Тебе нельзя нервничать. В чём дело? Спрашиваешь, как у меня на работе дела, я тебе рассказываю. А ты шипеть начинаешь, обзываешься.

Аврора закрыла глаза ладошками и заплакала. Стал гладить её по голове, по спине.

— Аврора, ну что ты⁈ Мы и правда работали с проектом. А ты что подумала? — Завывание стало громче. — Да, дорогая, это нечто! Похоже, у тебя крен в сплошной интим! Тебе не хватает? Никогда не думал, что ты такая ревнивая до безобразия. Солнышко, это же рехнуться можно. Ну-ка, встань. — Поставил Аврору на ноги. Между своих ног. Развязал ей пояс на халате, распахнул его, задрал на ней ночнушку. Поцеловал живот. — Аврора, ну как я могу тебе изменять, если ты такое моё сокровище носишь в себе? — Ещё стал целовать, потом прижался к тёплому животу супруги щекой. Удерживал её руками за бедра. Наконец она перестала хлюпать носом и стала гладить мои волосы.

— Аврора, — продолжая прижиматься щекой к её животу и поглаживая руками её зад, — вот я пришёл с работы, уставший между прочим. Хотел отдохнуть в домашней обстановке, с любимой женщиной и своим потомком, а ты мне начала допрос с пристрастием. А тут ещё и со Стасом проблемы.

— А что с ним?

— Ты что, Аврора? Не в курсе что ли?

— Нет. Знаю, что он в тайгу свою улетел. И всё.

— Медведь там его поломал, да подрал. Их обоих с егерем. Сразу вывезти не могли, буран бушевал там три дня. Только на четвёртый день вертолёт вылететь смог. Я распорядился, чтобы их в Москву перевезли.

— С ним всё хорошо будет?

— Да. Алёна ему удачно спину зашила, которую медведь-шатун подрал когтями.

— Какой ужас!

— Аврора, давай, милая, спать ложиться.

Когда уже легли, жена уткнулась мне в шею, сопела, обнял.

Поцеловал её в макушку, она подняла лицо. Поцеловал в губы.

— Спи. Всё будет хорошо…

Ольга

Сколько я уже работаю у него? И чем дальше, тем мне труднее. Видеть его каждый день, быть рядом с ним, чувствовать его дыхание, даже теплоту его ладоней, когда просто касаешься его или он меня и в тоже время быть очень далеко от него. Это мука, сначала была сладкая, теперь горькая. Глупо было бы надеяться, что такой как он, в свои годы, был бы свободен. Да даже если бы и был бы, всё равно глупо думать, что стала бы его женой. Они, Белозёрские, подчиняются своим правилам. Ему жену его дед выбрал, Константин Васильевич. А как они все говорят — Акелла не ошибается. Но старый Акелла ушёл. Теперь Глеб сам Акелла. Молодой и сильный. Можно его соблазнить. Редко какой мужчина сможет устоять, если правильно взяться за него. Вот только, что потом? Быть его вечной любовницей? Разве я хочу такого? Нет. Деньги? Материальное положение? Нет и ещё много раз нет. Я сама могу себя обеспечить. Даже того, что я заработала здесь у Глеба, мне одной много. А ложиться в постель с мужчиной ради дорогой побрякушки или материального содержания, для меня это унижение. Я не проститутка, продаваться. Да и не дадут мне долго быть его любовницей. Загрызут. Вон как Аврора, жена Глеба на меня смотрела. Так и готова была вцепиться в глотку, хоть вроде и мило улыбалась. Молодая, моложе меня, но далеко не дура. Воевать с ней можно, если бы она была одна. Но нет. Ксения, сестра Глеба, уже отметилась. Приехала, вроде бы по делу к брату, но я-то понимала для чего она здесь. Смотрели друг на друга. Она, словно волчица примеривалась к жертве. А Ксения, как я слышала, та ещё стерва. И наконец третья, самая старшая, Дарья Дмитриевна, мать Глеба. Тоже смотрела на меня внимательно. Нет, эта агрессии не проявляла. Она оценивала меня на сколько я могу быть опасной для семьи её сына. Если дело касалось бы простой интрижки, то она и не среагировала бы. Мало ли с кем у её сына могло что-то мимолётное случиться. Главное, чтобы это не затронуло саму семью. Но старшая Белозёрская поняла, что я не мотылёк, спешащий на огонёк и готова удовольствоваться короткими, разовыми встречами. И даже то, что не согласна быть просто любовницей. А она может быть жёсткой. Я знала, что она вела совет директоров. Да и остальные женщины из их семейства. Поддержали бы Дарью Дмитриевну. Так что вступать в схватку за Глеба, это проигрыш однозначно. Для них семья это главное. Все интересы подчинены интересам семьи. Они так живут, так воспитаны. Что я одна могу против них сделать? И уверена, мужчины вмешиваться не будут. А как бы хотелось стать одной из них. Если у меня и есть шанс, то только в одном. Дитя. Аврора не смогла Глебу родить. У неё был выкидыш. Теперь она опять беременная. А если и в этот раз у неё ничего не получится? Грех такое говорить и желать кому-то, но всё же⁈ Да, тогда у меня будет шанс, если я рожу. Тогда меня не тронут. Вот только… Не знаю. Бороться за любимого мужчину? А любит ли он меня? Я этого не знаю. Да, он хорошо ко мне относится, но как к специалисту. А не как к женщине.

В конце февраля, когда я приехала к себе домой вечером, приняла душ и расположилась на диване с книжкой в руках, домой ко мне позвонили. Я никого не ждала. Мои родители были далеко, в другой части страны. Мужа, любовника, детей у меня не было. Тем более гостей я старалась не приглашать. Да и друзей у меня почти не было… Это оказалась Дарья Дмитриевна. Почему-то сильно заволновалась, даже руки затряслись. Впустила её в свою квартиру. Она разулась, прошла в мою студию. Огляделась, потом одобрительно мне кивнула, словно похвалила за интерьер и порядок в квартире. Предложила ей присесть. Спросила будет ли она кофе или чай? Дарья Дмитриевна отказалась.

— Ольга, давай мы с тобой поговорим.

— Как скажите, Дарья Дмитриевна.

— Оля, я могу так тебя называть? — Я ей кивнула. — Хорошо. Так вот, ты молодая, красивая женщина. Умная, очень хороший специалист. О тебе положительно отзываются. И мой сын тебя ценит. Очень высоко ценит.

— Спасибо, Дарья Дмитриевна.

— Но в тоже время, Глеб для тебя не просто твой босс? Он ещё и мужчина, которого ты любишь. Так ведь? — Я молчала, только покраснела. Смысла отрицать не было. — Так, Оля. И я знаю, на что способна любящая женщина. Тем более, если есть, за что бороться. Тут все средства хороши, ты же ведь понимаешь?

— Понимаю.

— Молодец, что не стала отрицать и пытаться прикидываться высокоморальной. В борьбе за своё счастье мораль бывает излишняя. Тем более, если от этого зависит судьба твоих детей. И, как я понимаю, Оля, ты не та женщина, которая удовольствуется лёгкой интрижкой или даже ролью любовницы. Это не для тебя. Ты не содержанка. И это мне в тебе нравится. Ты боец и готова ступить в схватку. Тебя сейчас останавливает только одно. — Дарья Дмитриевна внимательно смотрела мне в глаза. — Что тебе будет противостоять не одна женщина. Если бы это было так, ты давно начала бы действовать. А раз так, то ты не уверена в исходе. А терять тебе есть что.

Эта женщина читала мои мысли. Да, это так. Дарья Дмитриевна кивнула, соглашаясь сама с собой.

— Я пока запретила дочери и остальным что-то предпринимать в отношении тебя. Мужчины вмешиваться не будут. Это не их дело. И даже если Глеб тебя поддержит, то ты будешь изгоем и, в итоге, проиграешь. Пройми, Оля, за Аврору вступятся не потому, что очень её любят, нет. Дело не в этом, хотя я к этой девочке отношусь, как к собственной дочери, скрывать не буду. А потому, что ты попытаешься влезть в наш круг, пренебрегая правилами и обычаями семьи. А значит можешь нести угрозу остальным. У нас этого очень не любят.

— Что это за правила?

— Всё очень просто и в тоже время сложно. Жен мальчикам подбирают старшие. Очень тщательно, особенно если это касается наследника. Будущая кандидатка в супруги очень тщательно изучается, составляется психологический портрет на совместимость с будущим мужем и много ещё какие нюансы. Да, это так. У нас не принято разводиться по каким-то там непонятным поводам — он или она не нравится, не сошлись характерами, мало уделяют друг другу внимания и так далее. Особенно, как сейчас молодые семьи — захотели сошлись, надоело — разбежались. Для нас семья это семья, бастион, а не парк развлечений. Это дети, наше продолжение. Вот что главное. Это наши ценности. И не имеет значения из какой семьи будет невеста. Для нас это не имеет значения.

— А как же любовь. Дарья Дмитриевна?

Она улыбнулась.

— Любовь? Так есть она, любовь то. Я же тебе сказала, будущая жена очень тщательно подбирается и любовь, чувства приходят. Так было с моим свёкром и моей свекровью. Так было со мной и Антоном. Ты думаешь я выходила замуж от большой любви? Нет. Мужа полюбила позже. Очень сильно. И его потеря для меня, стала настоящей катастрофой. Горем. Тоже самое с Глебом и Авророй. У Авроры на момент свадьбы был жених в которого, как ей казалось, она была влюблена. Что в итоге? Она любит своего мужа. И угроза его потери для неё явилось большим стрессом, который спровоцировал потерю ребёнка. Те принципы, по которым идёт отбор, ещё ни разу не давали осечки. Тем более глава семьи одобрил её, именно Аврору.

— А дочерям, тоже так же подбирают мужей?

— Нет. Здесь действуют другие правила. И как это не парадоксально звучит, девочки у нас пользуются в этом отношении, гораздо большей свободой, чем мальчики. Удивлена? А ничего странного тут нет. Дочь, выходя замуж, как бы и остаётся частью семьи, но в тоже время, уходит в другую и рожает детей для продолжения другого рода. Хотя и здесь, конечно же действуют интересы семьи. Сама понимаешь — бизнес, связи и так далее. Но перед тем, как обручить молодых, дочери предоставляют всю информацию по жениху. И если она согласна, тогда обязана выполнить взятые на себя обязательства. Конечно, она может влюбиться в кого-то. Тогда этот кто-то тоже проверяется чуть ли не с рождения — кто он, что и зачем. И если это оказывается проходимец и прочая непонятная субстанция, тогда от него избавляются… Оля, избавится не значит решить вопрос с летальным исходом. Для большинства достаточно вдумчивого разговора по душам. Специалисты для таких разговоров у нас есть. Они умеют убеждать даже самых упёртых. Обычно этого хватает, и претендент теряется сам, по собственной воле. Но даже если она и разведётся со своим мужем, ничего страшного не случиться, ты же понимаешь, что она в этом случае не останется на улице с ребёнком на руках и с одним чемоданом.

— Скажите, Дарья Дмитриевна, только честно, а мой психологический портрет составляли?

— Конечно. Сначала для работы в качестве одного из топ-менеджеров компании. Это обязательно. Потом, аналогичный портрет, по моему личному указанию, как возможной жены моего сына. Это не потому, что я хочу избавится от Авроры, просто я должна быть готовой к любому развитию событий. Скажу сразу ты подошла бы ему, как жена. У вас много общего. И ваша супружеская пара могла бы стать успешной и крепкой. Но это ничего не значит, Оля. Выбор уже сделан. И Глеб любит свою жену. Их пара уже сложилась и я не позволю её сломать. Сейчас Аврора беременная и она должна благополучно родить. И я надеюсь, что у меня будет ни один внук. Но невестка стала нервничать, в том числе из-за тебя, Оля. Но ты и так всё знаешь. И мне такое очень не нравится. Одного ребёнка они уже потеряли. Этого достаточно.

— Дарья Дмитриевна, — я не знаю почему, но решилась задать ей этот вопрос, — скажите, а если Аврора не родит? А я, например смогу, родить Глебу ребёнка? Что будет?

Женщина перестала улыбаться и смотреть на меня благосклонно. В её глазах мелькнул арктический холод. У меня даже мурашки по спине пробежали. Она некоторое время меня внимательно рассматривала, потом чуть ко мне придвинулась.

— А вот это, Оля, очень опасные мысли, особенно насчёт того, что Аврора почему-то не станет матерью. По всем показателям она здорова в плане деторождения. Не разочаровывай меня.

— Нет, нет, что Вы, Дарья Дмитриевна, Вы неправильно меня поняли. — Я испугалась.

— Это уже не имеет значения. Я тебя услышала. Я не буду сейчас добиваться, чтобы ты покинула холдинг, особенно с волчьим билетом. Разбрасываться такими специалистами, это слишком расточительно. Я тебе предлагаю кое-что другое. Заместитель генерального, это конечно, в твои годы, большое достижение. Но, я думаю, тебе пора расти дальше. Вскоре освободиться три места. В Новосибирске, там у нас филиал. Большие возможности. Есть в Санкт-Петербурге, возможностей меньше, но всё же. И есть за рубежом. Там ты будешь руководителем. Это уже другой уровень. Подумай над этим. Это хорошее предложение. Но оно имеет временные ограничения. Решение нужно принять в течении недели. И ещё, инициатива должна исходить от тебя, понятно?

— Понятно.

— Молодец. Продолжай оставаться умной женщиной. И не надо, чтобы мой сын знал о нашем разговоре. Хорошо?

— Хорошо. Я Вас поняла, Дарья Дмитриевна…

Я ещё долго сидела, с остывшей чашкой кофе. Думала. Потом до ночи плакала. Но разве у меня был выбор? Я приняла решение. Хорошо, я уеду. Далеко, за границу, но сначала, я всё же сделаю хоть немного, но по-своему. Вы настоящая волчица, Дарья Дмитриевна, но и я не ягнёнок. Я тоже серенькая…

Глеб

Аврора какая-то озабоченная! Вроде успокоил её. Сопит потихоньку. Ольга… Да тут проблема. Знаю влюблена, но она профессионал. Держится. Молодец. Матушка тут активность проявляет зачем-то??? Зачем? Нашла своё счастье, радуйся. Живи спокойно. Что-то меня всё это раздражать начинает.

Вечером позвал маму и сестру в кабинет.

— Мама, скажи мне пожалуйста, ты как, всё ещё рулишь компанией или я определяю кто и что в ней?

Мама посмотрела на меня внимательно.

— Конечно ты, Глеб. Ты глава холдинга.

— Серьёзно? Ну спасибо. Но если так, почему ты тогда вмешиваешься в мою кадровую политику? Ответь?

— Ты о чём, сын?

— Да всё о том же, мама! Ты прекрасно знаешь, о чём я. Ты думаешь я не знаю, что ты пытаешься надавить на Ольгу? Может ты мне ещё подбирать персонал будешь? Определять, кто у меня зам, а кто руководитель МОИХ филиалов?.. Нет, это мне не Ольга сказала. Или ты думаешь, что я не отслеживаю ситуацию?

Посмотрел на сестру.

— Ксюша, сестрёнка моя, тебе может не хватает твоей «Клеопатры»?

— Всё хватает. О чём ты, Глеб?

— Да всё о том же. Но я вижу, что не хватает. Я заказал аудит по центру. И очень надеюсь, что он будет положительным. Иначе сама знаешь, мне придётся волевым решением назначить туда управляющего. А ты пойдёшь в декрет. За племянницей моей смотреть. Как мать настоящая, заодно испытаешь по большому, что значит быть не только матерью, но и женой.

На следующий день разговаривал с шефом СБ.

— Дядь Коля, я не совсем понимаю, ты на кого работаешь? На мою мать или на меня?

— На семью.

— То есть на меня? Я же глава семьи? Или как?

— Всё верно, Глеб.

— Очень хорошо, дядя Коля. А то я начинаю разочаровываться.

— Если ты не доволен моей работой, я могу уйти.

— Дядь Коля, ты фактически часть моей семьи. Давай без обид. Мы все свои люди, так ведь?

— Так.

— Отлично. Теперь давай так, желания моей матери, моей сестры, моей жены, и прочих, только после доклада мне. И если я даю добро, только тогда контора начинает работать по их желаниям. Хорошо? Я не потерплю, что СБ мне не подчиняется и делает какие-то левые дела в обход меня. Даже если об этом просят члены моей семьи. Мы договорились, дядя Коля?

— Договорились, Глеб.

— Вот и славно.

Вечером, приехав домой сказал брату: — Володя, зайди ко мне в кабинет.

Младший сел в кресло напротив меня. Нас разделял дедушкин стол, основательный такой, из морёного дуба. Володя смотрел на меня с любопытством.

— Младшой, скажи тебе сколько лет?

— Глеб, ты чего?

— Володь, я задал вопрос.

— Двадцать.

— Уже двадцать! Что дальше делать собрался?

— Вообще-то закончить университет. А что?

— Это очень хорошее желание. Может в Сорбонну? Вроде дед с матерью в своё время об этом говорили?

— Глеб, ты что, хочешь избавится от меня?

— Нет. Я просто тебя спросил. Закончишь там образование?

— Спасибо, но я не хочу. Мне и здесь нравится. Они меня и не отправили потому, что я отказался. Я патриот, брат!

— Перестань, патриот, штаны на лямках. Ладно, хочешь здесь учиться — учись. Без проблем. Но в таком случае, надо уже начинать работать на семью. Как ты считаешь?

— А что я пока могу сделать? Я же ещё студент⁈

— Ничего, дед меня заставлял работать, когда я ещё учился. Чего так скис? Вова, развлечения и колбасня от тебя никуда не денется. Я же не говорю, что хватит развлекаться.

— Хорошо. Что я должен буду делать? Надеюсь, не вагоны разгружать⁈

— Вагоны разгружать и без тебя найдётся кому. А ты… — Я достал из верхнего ящика стола папочку. — Возьми, ознакомься. — Поверх папки положил флеш-карту. — Это к папочке. Ознакомишься, подумай, как и что здесь можно сделать. Считай это твой самостоятельный проект будет.

Володя заинтересованно взял папку, открыл начал читать. Заметил в его глазах любопытство, переходящее в интерес. Щелкнул пальцами, брат отвлёкся, посмотрел на меня. Я улыбался.

— Ну как? Берешься?

— Глеб, что серьёзно? Ты мне это доверишь?

— Конечно, почему нет?

— Класс!

— Если что-то будет непонятно и возникнут вопросы, приходи, будем разговаривать. И я ещё тебе одного человечка подтяну. Тоже такой же как ты, чуть постарше на два года, но прошаренный тип. Креативный. Правда его тормозить нужно время от времени. Значит так, почитай, подумай. Составь бизнес-план. Сколько тебе нужно времени? Недели хватит?

— То есть, это не горит?

— Нет. Но и затягивать не рекомендую.

— Договорились.

— Вовк! — Он взглянул на меня. — А что за мамзель у тебя появилась?

— Какая мамзель? — Удивлённый взгляд на меня.

— Черноглазая такая.

— А в чём дело?

— Ни в чём. — Открыл справку по неё на своём компьютере. — Лужина Вероника Георгиевна. 19 лет. Студентка МГУ. Подрабатывает уборщицей в супермаркете тётки Анны.

— Уже успели настучать?

— Не настучать, а проинформировать.

— Глеб, у тебя досье на всех моих подружек?

— На всех. Но все это так, ничего серьёзного, подружки на ночь.

— А чем тебя Вероника заинтересовала?

— Интересная девочка. Она на подружку для лёгкого проведения досуга не походит. И не вписывается в круг твоего общения.

— Да мало ли кто не вписывается в круг моего общения? Мне вообще плевать на этот круг.

— А что ты сразу покраснел?

— Ничего. Просто жарко у тебя.

— Серьёзно? Ещё одно окно открыть? Да и освежитель работает. Ладно, Вовка. Это же я так, по-братски тебя спросил.

— По-братски. Всё уже вынюхали. Может ещё знаешь какого цвета у неё нижнее бельё?

— Надо будет узнаем. Чего засуетился? Не обижайся. Может познакомишь нас с Авророй со своей знакомой?

— А чего знакомить? Мы только с ней пару раз встретились.

— Она знает кто ты?

— Нет. Мажоров терпеть не может. Думает я простой студент. Говорит, что они все козлы зажравшиеся.

Я засмеялся. С интересом смотрел на младшего брата.

— Да, Вовка, вот ты попал. Нравится девчонка?

— Честно?

— Да.

— Нравится. Надеюсь, ты не будешь матери говорить?

— А ей и говорить не нужно. Думаю, она уже в курсе.

Вовка чертыхнулся. В этот момент в кабинет зашла мама.

— Глеб, можно?

— Проходи, мам. Мы с Володей уже закончили. — Посмотрел на брата, он схватил папку с флешкой и вскочил. — Значит через неделю приходишь со своими мыслями. О кей?

— О кей!

Мать проводила младшего сына взглядом, потом подошла и села в кресло, где до этого сидел Володя.

— Я хотела поговорить с тобой.

— Давай поговорим, мам.

— Глеб, я не оспариваю твоё руководство. И я не вмешиваюсь в твою кадровую политику.

— Это очень хорошо, мама. Тогда не понимаю твой деятельности по поводу моего зама?

— Глеб, Ольга себе на уме. Аврора волнуется. Ты же не хочешь, чтобы с Авророй и ребёнком что-то случилось?

— Не хочу. За Авророй наблюдают хорошие врачи. Никаких отклонений нет. Плод развивается как ему и положено. Я знаю, что ты хочешь сказать, что Ольга постарается затащить меня в постель. Ты думаешь я не понимаю? Для чего ей это нужно другой вопрос. Но Оля умная женщина и на место моей жены не претендует.

— А на место матери твоего ребёнка?

— Возможно.

— Ты это допустишь? Ольга угроза твоей семье.

— Моей или нашей, мама?

— Твоей с Авророй. И кто знает, а не угроза ли она всем. Точнее нашим интересам.

— Я, мама, принял это к сведению.

— Хорошо. Извини меня ещё раз. Что ты с Ольгой делать собираешься?

— Я ещё не решил. И я сам, мама, решу эту проблему, если, конечно, проблема вообще существует. И так уж и быть, я не буду отменять твоего решения насчёт вакансии руководителя филиала. А ты лучше обрати внимание на некую Лужину Веронику Георгиевну.

— Новая знакомая Володи?

— Именно. Девочка очень интересная. А Вовка, похоже, запал на неё.

— Хорошо, я присмотрюсь к ней. Но я думала она очередная девочка для досуга, развлечения.

— Я не считаю, что она простая девочка для досуга. Я же говорю, мадемуазель очень интересная. Или ты уже нашла Вовке жену?

— Есть несколько кандидатур. Дедушка хотел познакомить Володю с Олей Бережных. Ты знаешь её?

— Знаю, но не знаком. Мне дед перед смертью о ней говорил. Сказал не плохо бы её с Володей свести. Как думаешь, стоит?

— Даже не знаю. Володя сразу поймёт, что это за девочка и зачем его с ней знакомят. Думаю, это у нашего Вовки не пройдёт. Может не мешать ему, с этой Вероникой?

— Хорошо. Давай понаблюдаем за ними.

Ольга

Я всё продумала. Всё просчитала. Всё кабинеты, коридоры офиса находились под постоянным видеонаблюдением, даже мой кабинет, как заместителя генерального. Только один кабинет не попадал под систему контроля — кабинет самого генерального, хотя видеозапись и там шла, но она была автономна. Охрана не видела, что происходит у большого босса. Сам хозяин видеозаписи встреч с партнёрами, подчинёнными просматривал потом, какие один раз, какие много раз. Причём камеры работали с нескольких ракурсов, полностью фиксируя тех, с кем встречался Глеб. Конечно, те кто попадал в объектив камер не знали об этом. Это было нужно не только для того, чтобы сам генеральный анализировал прошедшую встречу, но ещё и для аналитиков, в команде которых были физиономисты, психологи, психиатры. Наблюдая за тем, как ведёт себя тот или иной человек, какой у него взгляд, мимика, жесты и даже поза, в которой он находится, всё изучалось, прогонялось через специальную программу. Потом работали сами специалисты и выдавали психологический портрет того или иного человека, фактически всегда попадая в десятку. После чего, на стол к генеральному ложились результаты исследования. Я должна была отключить эти камеры, хотя бы на время. Становится порноактрисой желания у меня совсем не было. Особенно, чтобы меня видели в не совсем одетом виде, все эти умники, а уж тем более, чтобы видели, что я буду делать Глебу. Чтобы отключить камеры мне нужно было всего лишь вставить флешку с программой в стационарный компьютер Глеба. Он был подключён к системе видеонаблюдения. Через два дня, после разговора с Дарьей Дмитриевной, после утреннего совещания я, проводив последних посетителей, закрыла дверь, повернулась к Глебу. Он смотрел на меня вопросительно.

— Оля, что-то хочешь мне сказать?

— Да, Глеб. Я хочу поговорить. Это очень важно. — Он жестом пригласил меня присесть.

— Глеб, я долго думала, я хочу попросить тебя… Позволь мне перейти на работу в другой офис, вернее в один из филиалов.

— Тебе не нравится работать у меня?

— Нравится. Но я больше здесь быть не могу.

Глеб встал, обошёл свой стол и подошёл ко мне. Сел рядом на стул. Смотрел мне в глаза.

— Почему? У тебя с кем-то какие-то проблемы?

— Да.

— С кем?

— С тобой.

Некоторое время мы молчали, глядя друг другу в глаза. Во взгляде Глеба был вопрос. Он продолжал молчать.

— Глеб, я никогда ни в кого не влюблялась. Это так. Даже в 15 или 17 лет. Первая любовь и прочее. Так как поставила перед собой цель, сделать карьеру. Поэтому отвлекаться на любовные переживания я не собиралась. И если у меня возникало влечение к кому-то из мужчин, я его давила. Всё своё время я сначала отдавала учёбе. Когда мои сокурсницы влюблялись, бегали на свидания, я продолжала учиться. Потом работа в вашей компании и карьера. Да к своим годам я добилась много. Мне ещё нет 30, а я уже занимаю пост заместителя генерального директора крупной и серьёзной компании. Но чему быть, того не миновать. Я влюбилась, Глеб. В тебя. Ещё тогда, когда ты пригласил меня в свою команду, ещё не будучи генеральным. Я пыталась давить в себе любые чувства к тебе, но не смогла. Это было выше моих сил. Я прекрасно понимаю, что ничего серьёзного у нас быть не может и стать твоей женой у меня нет шансов. Ты уже женат. И вы с женой ждёте долгожданного ребёнка. Я могла бы попробовать, соблазнить тебя, вот только не думаю, что у меня что-то бы получилось. Да даже если и получилось, кем бы я стала? Просто любовницей? Для меня это неприемлемо, так как любимый мужчина должен, либо принадлежать мне полностью, либо не принадлежать совсем. Другого мне не нужно. Я не хочу полумер. Именно поэтому, я никогда не позволяла с тобой чего-то, что выходило бы за рамки служебных отношений. Но я тоже не железная, Глеб. Каждый день видеть тебя, держать дистанцию, а потом приходить в одинокую квартиру и плакать от безвыходности. Отпусти меня, Глеб. Я хочу уехать. Я приняла решение, либо я буду работать в одном из филиалов, либо я уволюсь. Пожалуйста.

Я замолчала. Глеб некоторое время смотрел на меня пристально. Потом встал, подошёл к панорамному окну. И стал смотреть в него.

— Я знаю, Оля, что ты любишь. Знаешь, за что я тебя ценю и уважаю, за то, что ты настоящий профессионал. Что ты не даёшь эмоциям взять вверх над своим разумом. Что ты не смешиваешь личное с делом. И мне очень жаль, что всё так произошло. Скажу честно, отпускать тебя мне очень не хочется и не нравится. Но я тебя понимаю и уважаю твое желание. Я ждал такого разговора. — Некоторое время он молчал, стоя ко мне спиной и глядя в окно. — Хорошо, куда ты хочешь уехать?

— Как можно дальше от тебя. Глеб, если я не буду тебя видеть каждый день, слышать твой голос, видеть твои глаза, твою улыбку. Не чувствовать твоё дыхание, когда мы рядом с тобой, мне будет легче.

— Хорошо, Оля, я тебя понял. Есть три вакансии. Подальше — это Новосибирск. Ближе Питер. Но это тебя вряд ли заинтересует. Есть филиал в Европе. В Женеву полетишь? Там главный офис. Он не такой большой как здесь, но всё же. У тебя блестящее знание английского, французского и немецкого. Так что с этим проблем не будет. Напиши заявление. Я отдам в кадры на подготовку приказа о твоём новом назначении.

Глеб продолжал смотреть в окно. Я встала.

— Спасибо, Глеб. Заявление я сейчас принесу. Оно уже написано.

— Принеси. — Он так и не обернулся. Сходила в свой кабинет, благо он был рядом. Потом вернулась. Глеб продолжал стоять у окна. Положила заявление на стол. Глеб повернулся, подошёл, взял его в руки и прочитал. Кивнул.

— Хорошо. Иди Оля. Готовься сдать здесь дела.

Я не могла смотреть на него. Вышла из кабинета и заскочив к себе, заплакала. Я понимала, что скоро уеду и возможно больше не увижу его. И впервые у меня случилась паника. Как так, я больше не буду видеть его вживую, слышать его. Хотя уверена в Швейцарию он будет приезжать, но редко. Это отдавалось в моей душе болью. Но в тоже время я испытывала некое облегчение.

Приказ подготовили за два дня. Я передавала дела, назначенному временно исполнять обязанности заместителя генерального. Это был мужчина в годах. Я знала его хорошо. Он был очень ответственным сотрудником. Ещё несколько дней ушло на согласование, в том числе и со швейцарским офисом и получение рабочей визы. Наконец, в пятницу, всё было закончено. У меня был билет на вечер следующего дня. Вещи у меня были уже собраны. Я приготовилась. Днём съездила домой, приняла душ. Сделала притирания, чтобы моё тело пахло возбуждающе. Оделась не вызывающе, но так, чтобы мужчина заинтересованно смотрел на меня. И его воображение, оставшись со мной на едине рисовало очень откровенные картинки. Надела чулки. Нижнее бельё вообще надевать не стала, взяла его с собой. Так же взяла бутылку дорогого коньяка и ещё кое-что. Порошок, он усиливает у мужчины влечение, очень сильно, особенно вкупе с алкоголем. Очень дорогой, но действенный. Я знала, что Глеб сегодня задержится. Поменяла билет с вечернего рейса на утренний, чтобы улететь, как можно раньше. После чего, приехала в офис. Работники уже в большинстве своём ушли. Секретаря Глеб отпустил. Но я знала, что он сам здесь. Постучала и открыла дверь в его кабинет. Он сидел за компьютером. Поднял на меня глаза.

— Можно, Глеб?

— Оля? Заходи. Конечно можно. Ты чего так поздно?

— Я знала, что ты сегодня задержишься. Я пришла попрощаться.

— Прощание с подарками запланировано на завтра.

Я прошла к его столу. Поставила подарочный бумажный пакет на стол.

— Я поменяла билет. У меня рейс завтра утром. Ты не будешь на меня обижаться?

— Почему поменяла?

— Прости, но так будет лучше. Пожалуйста.

— Хорошо, Оля. Пусть будет так, как ты хочешь. Что я для тебя могу ещё сделать?

— Выпить со мной по бокалу хорошего коньяка. Пусть это будет наш прощальный вечер.

— Тогда может куда-нибудь в ресторан, а потом тебя завезу домой?

— Нет, Глеб. Я хочу здесь. Ведь в этом месте я столько времени провела с тобой. Это останется со мной на всегда. Я не знаю, как сложатся мои дела там, но хочу сказать, что время, проведённое здесь с тобой, было моим самым счастливым и самым лучшим. Глеб, открой пожалуйста коньяк.

Он убрал со стола документы. Открыл коньяк.

— Сейчас, я принесу бокалы и фрукты. У секретаря есть виноград. Ты не против?

— Нет.

Глеб вышел. Я быстро вставила флешку в его системный блок с тыльной стороны, чтобы не вызвать подозрений. Всё программа заработала и видеокамеры должны отключиться.

Вскоре он вернулся с двумя бокалами и тарелкой, на которой лежала кисть винограда. Мужчина плеснул в бокалы коньяк. Я пододвинула стул к его креслу. Взяла бокал в руки.

— Глеб, я хочу поднять тост за тебя.

— Нет, Оля. За тебя. За молодую, красивую и талантливую женщину. — Он улыбнулся.

Мы выпили. Но не всё. В бокалах ещё оставалось. Я выждала момент, когда Глеб отвлёкся, ему позвонили по мобильному и пока он разговаривал я успела добавить в его бокал порошок. Немного, но этого должно было хватить.

Вскоре он отключил сотовый. Мы ещё выпили. Глеб с недоумением посмотрел на пустой бокал.

— Глеб, ты чего?

— Ничего. Странный привкус.

— Ничего странного, вкус коньяка. Ты же уже пил отсюда.

— Да, наверное, показалось.

Мы с ним разговаривали, вспоминали, как работали над первым нашим большим проектом. Да, это было счастливое время! Я видела, как он смотрит на меня. В его взгляде было восхищение мной и желание. Моя юбка была выше колен. И я так села, что она стала ещё короче. Из-под подола показались края чулок. Он ещё плеснул коньяка. Мы опять выпили.

— Глеб. — Наконец решилась я. Мои колени были уже призывно разведены чуть в стороны. Блузка расстёгнута на две верхние пуговицы, открывая на треть нежную кожу полушарий моей красивой груди. Осталось расстегнуть ещё пару пуговиц, и он увидит их полностью, так как лифчик я не надела. — Я хочу попросить у тебя прощальный поцелуй. Пожалуйста. Это не измена. Это просто прощальный поцелуй…