Глеб и Аврора. Брак по расчету (СИ)

Глава 9

Глеб

Всё же не зря мы поехали в этот пансионат. Мама оказалась права. С Авророй сумели сблизится опять. Правда у неё осталась какая-то фобия насчёт беременности. Почему-то была уверена, что она не способна выносить и родить нормального ребёнка. И убеждать её в обратном было бесполезно, мало того, это могло опять отрицательно сказаться на наших отношениях, Аврора просто могла опять замкнуться в себе. А я не хотел. Всё же мы ещё молоды. Очень надеялся, что сумею постепенно изменить её настрой, избавить её от этого комплекса и фобии.

Мы провели с женой прекрасную неделю в этом пансионате. Много гуляли. Я ей там впервые стал читать стихи. Купались в бассейне, сидели в сауне. Принимали грязевые ванны. Единственно, Аврора категорически отказалась от массажа, вернее от мужчины-массажёра. Поэтому, сначала лечебный массаж ей делал я, а потом женщина-массажист, которая всё же появилась в пансионате. Почти каждую ночь супруга жадно отдавалась мне, требовала ласки и была ненасытна. Вот только близость была строго с использованием контрацептивов. Иначе ни как. Но я не возражал. Хочет так, пусть будет. Главное, чтобы она обрела душевное спокойствие.

В воскресенье нам пришлось прервать наш отдых. Мне позвонила мама.

— Глеб, сынок. С дедушкой плохо.

— Что случилось?

— Сегодня утром случился приступ. Его обнаружила без сознания горничная. Он не вышел на завтрак.

— Где он сейчас?

— В больнице. Но я боюсь. Ты же в курсе, что происходит вокруг? Вирус особо сильно бьёт по людям преклонного возраста. А если он ещё заразится?

— Я понял, мама. Я выезжаю.

— Один или с Авророй?

— Наверное с ней. Навряд ли она согласится здесь остаться. Хотя спасибо тебе. Здесь на самом деле очень хорошо.

— Я знаю. Ты говорил. Она успокоилась и у вас всё наладилось.

— Да, мама. Как Ксюша?

— С ней всё хорошо. Правда я не знаю, что будет дальше. Ей скоро рожать.

— С этим разберёмся. Сейчас главное дед. Всё мам, конец связи.

Аврора сидела на скамейке. Улыбалась чему-то своему и смотрела куда-то вдаль. Подошёл к ней. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Сел рядом.

— Аврора, я должен уехать.

Она улыбаться перестала, на лице сразу появилась тревога.

— Почему?

— С дедом плохо. Сегодня приступ был. Увезли в больницу.

— Что с ним?

— Не знаю. Сердце. Но вдруг заразился и это из-за вируса. Если так, то даже не знаю. Ведь первые страдают именно такие как он.

— Я тоже поеду с тобой.

— Не хочешь ещё остаться? Оплачено за две недели.

— Нет. Что я тут буду делать одна? Я одна не останусь. Не хочу быть тут без тебя.

— Хорошо. Тогда собирайся.

С нами в пансионате было двое парней из службы безопасности. Они жили в соседнем с нами номере и постоянно находились неподалеку.

Я подозвал старшего из них.

— Никита.

— Да, Глеб Антонович?

— Собирайтесь, мы возвращаемся в Москву. Срочно.

— Понял.

Мы с Авророй поднялись к нам в номер. Пока жена собирала вещи, я зашел к директору пансионата. Сказал, что мы вынуждены прервать отдых.

Мы с Авророй ехали на заднем сидении, парни впереди. Супруга держала меня за руку и прижималась.

— Глеб, с дедушкой же всё хорошо будет? — Спросила она.

— Я очень на это надеюсь. — Немного помолчал. — Я даже представить себе не могу, что деда нет. Он ведь всегда был. Для меня, как что-то вечное, незыблемое. Как гранитная скала, стоящая с самого начала начал. С сотворения мира. Умом я понимаю, что дед не вечен, а вот сердцем…

В усадьбу мы приехали поздно ночью. Аврора успела даже поспать. У меня сна ни в одном глазу. Когда заехали на территорию усадьбы, тронул жену за плечо.

— Аврора… Аврора, просыпайся солнышко. Мы приехали.

Она проснулась, посмотрела на меня сонными глазами. Потом её взгляд прояснился. Помог ей выйти, взял наши сумки.

— Никита, спасибо. Можете отдыхать. — Сказал охране и прошёл в дом. В холле была мама. Тут же находился её почти муж Вадим Федорович Савичев. Мама была с заплаканными глазами. Она обняла меня.

— Здравствуй, Глеб.

— Здравствуй, мама.

Потом поздоровался за руку с Савичевым. Аврора обнимала мою мать.

— Что с дедом? — спросил у Вадима Фёдоровича.

— Состояние тяжёлое.

— Надежда есть, что он поправится?

Савичев покачал отрицательно головой.

— Возраст. В больнице сказали, чтобы готовились к самому худшему.

— Он приходил в сознание?

— Нет.

— Ксюша где? Вовка?

— Ксения с Володей часа два назад приехали. Ксюша спит уже. Она сильно переживает, а ей не надо было бы в её положении. Володя крепится. Но ему тоже нелегко. Вроде спать ушел, но не знаю, спит ли.

— Спасибо, Вадим Фёдорович.

— Мне то за что спасибо, Глеб? Я просто стараюсь поддержать Дашеньку, твою сестру, брата. Тут твои дяди с тётками были.

— Где они сейчас?

— Разъехались.

Посмотрел на маму с женой. Они сидели на диване обнявшись. Сел рядом.

— Глеб, что теперь будет, если дедушка умрёт? — Спросила мама.

— Не знаю. Но дед должен был приготовится. Он всегда ко всему готовился. Я уверен, он должен был что-то оставить.

— Что?

— Не знаю, письмо какое-нибудь. Своё завещание. Нет, не на счёт наследства, а другое.

— Я думаю, Николай должен быть в курсе.

— Где он?

— Приедет утром.

— Тогда давайте ложиться спать, мама. Мы все устали. Нужно отдохнуть. Как ты всегда мне говорила, утро вечера мудренее.

— Это не я, сынок, говорила. Это народная мудрость.

— Тогда тем более.

Стоял в душе под струями воды. Дверь открылась и ко мне проскользнула Аврора. Прижалась к моей спине, обхватив руками. Целовала меня между лопаток.

— Аврора, извини, но…

— Глеб, я всё понимаю. Я просто зашла. Хочу постоять с тобой. Просто постоять.

— Хорошо.

Ничего не было между нами. Не та обстановка и не тот настрой. Мы оба это понимали. Потом легли спать. На часах было половина четвёртого. Аврора сразу уснула, обняв меня одной рукой и уткнувшись мне в плечо. Я же лежал ещё какое-то время. Думая о своём дедушке.

Утром встал в девятом часу. Выспался. Аврора ещё спала. Пусть спит. Умылся, побрился. Спустился в трапезную. Там была мама и Савичев.

— Доброе утро, мам. Доброе утро, Вадим Фёдорович.

Они поздоровались со мной. Сел на стул. Мне подали завтрак. Ели молча. Через некоторое время появился младший брат. Присоединился к нам. К тому моменту, как я закончил завтракать, к нам присоединились моя жена и Ксения. Ксюша практически ничего не ела. Попила только сок и погрызла яблоко. Все молчали, смотрели на меня. Я взглянул на место, где всегда сидел дедушка, место во главе стола.

— Глеб. — Сказал Володя. — Теперь это твоё место. — Он кивнул на стул деда.

— Нет. Дед ещё жив. Не хорони его раньше времени, Вовка.

— Что делать будем, Глеб? — Спросила Ксюша.

— Пока ничего. Будем надеяться, что дед поправится. Вам, женщины, молится. Съездите в храм, поставьте свечи за выздоровление деда. А мне нужно поговорить с дядей Колей.

Не успел я упомянуть имя начальника СБ, как он зашёл в трапезную.

— Здравствуйте. Всем приятного аппетита.

— Здравствуй, Николай. — Поздоровалась с ним мама. Мужчинам он пожал руки, с женщинами обошёлся просто словами.

— Коля, кушать будешь? — спросила его мама.

— Спасибо, Даша. Я уже позавтракал. Глеб. — Он посмотрел на меня. — Есть разговор.

— Конечно.

Мы прошли с ним в кабинет деда.

— Садись на место Константина Васильевича. — Сказал он мне.

— Дед ещё жив.

— Это не долго. Я говорил с врачами. Из больницы он уже не выйдет. И дай бог прийти ему в сознание, чтобы попрощаться с вами всеми. — Сподвижник моего деда помолчал. Смотрел куда-то в окно. Я видел, как на его скулах играли желваки. — Но Константин Васильевич предвидел такой исход. Он тебе кое-что оставил. В верхнем ящике стола лежит письмо. Он для тебя его написал. Что в письме я не знаю. Но он меня проинструктировал, сказать тебе про письмо. Ознакомься с ним. Я пока выйду. Прочитаешь, позовёшь меня.

Он вышел из кабинета. Я выдвинул верхний ящик стола. Там ничего, кроме листа формата А4, сложенного вдвое, больше не было. Я раскрыл его. Там был рукописный текст, написанный рукой деда:

'Здравствуй, Глеб. Если ты его читаешь, значит я уже не могу с тобой поговорить лицом к лицу. Как это и положено между дедом и внуком. В последнее время стал чувствовать, что всё, время моё выходит. Я ни о чём не жалею. Я прожил долгую и интересную жизнь. Я всегда любил только одну, самую прекрасную женщину на свете. И скоро мы с ней встретимся. Мы с твоей бабушкой венчанные супруги. Да. И повенчались спустя пять лет после свадьбы, ещё молодыми, тайно. Так как это не приветствовалось при Советской власти. Но мы умудрились с ней. Это молодость. Я часто стал её вспоминать. Себя молодого, твою бабушку в молодости.

Что хочу тебе сказать, внук. Мир меняется. Меняется всё быстрее и быстрее. Тот мир, который ты знал уходит. Уходит целая эпоха. На смену ему приходит новое время. И знаешь, я даже рад, что уже не застану его. В этом новом мире предстоит жить тебе, вам, молодым. И я хочу дать тебе несколько советов, наставлений. Я знаю, что тебе придётся нелегко. Но я многому тебя учил. И я уверен, что ты справишься. Ведь ты Белозёрский.

Не допусти раскола и раздрая в семье. Я не говорю о расколе между тобой, Ксенией и Владимиром. Нет. Здесь я уверен, что ничего подобного не будет. Не допусти раскола среди остальных Белозёрских. Будь на стороже. И особо обрати внимание на своего двоюродного дядю, Петра. Мои решения он оспорить не пытался. А вот ты для него пока что не авторитет. Он и ещё некоторые недовольны вертикалью власти в семье. Не довольны распределением ресурсов и активов семьи. Поэтому он попытается после моей смерти начать передел. Даже занять твоё место. Он хороший специалист, но он не сможет потянуть весь семейный бизнес. Слишком самоуверен и рискован. Пока я его контролировал, он работал в установленных для него рамках и успешно справлялся со своими обязанностями. Но если он займёт твое место, то фактически получит неограниченную власть. Да, Глеб, это именно так. И если это случится, то быть беде. Поэтому, твоя задача этого не допустить. Но, Глеб, прошу тебя, обойдись без крови. Это очень важно. Николай тебе поможет. Так же на твоей стороне все родственники по линии твоей двоюродной тётки Анны. Они будут поддерживать тебя. Ты должен справится.

Глеб, в мире больше не осталось безопасных мест для хранения активов, так называемых тихих и надёжных гавань. Если раньше право частной собственности на Западе было священным, то сейчас уже нет. Ныне от него осталась просто фикция, красивая обёртка, не более. Ирония в том, что запад сумел сделать то, что не смогли в своё время сделать большевики в мировом масштабе. Если каких-то ещё 20 лет назад даже помыслить было нельзя, что те же швейцарские банки будут сообщать о своих клиентах кому-то, то теперь это делается без проблем. Больше тайны банковских вкладов нет. И не надо слушать, когда тебе будут говорить обратное. Это всё ложь. Поэтому, начинай выводить те активы, которые есть на Западе. Я уже начал это делать, тебе нужно всё закончить. И если размещать их где-то за рубежами нашей страны, то только там, куда западные элиты добраться не смогут. А где это, думай сам. Я тебе здесь уже не советчик. Не верь бумажным деньгам. Это самый ненадёжный актив, который очень быстро может обесцениться, а значит быть легко украденным. Инвестируй в золото, в серебро, в платину, то есть в драгоценные металлы и камни. В материальные произведения искусств. Запомни, это вечные ценности, вот уже на протяжении многих сотен лет. Пусть ты не получишь большой прибыли сейчас. Это всё на долгосрочную перспективу. Но ты гарантированно сохранишь то, что мы имеем и что приумножили. И самое главное, храни их там куда не смогут добраться современные пираты и бандиты, рядящиеся в красивые одежды цивилизации. И не важно кто они, свои или чужие. Инвестируй в перспективные разработки и технологии. Мы имеем свои активы в золотодобыче. Не потеряй их. На любые попытки покушения на эти активы, реагируй молниеносно и максимально жёстко. Только так ты обезопасишь себя. И самое главное, сохрани административный ресурс. Который не позволит обокрасть тебя уже здесь дома. У меня в компьютере и в сейфе найдёшь всю картотеку.

Мы имеем активы в медицине. Но в основном это пластическая хирургия. Но сейчас наступает то время, когда нужно инвестировать в микробиологию, фармакологию и фармацевтику. Грядёт битва фармацевтических титанов. Да, Глеб. Борьба за рынок вакцин. А это многомиллиардный рынок. Я уже кое-что начал делать. Ты всё найдёшь в моих записях и документах. Всё это теперь принадлежит тебе. Распорядись очень грамотно. Вот, пожалуй, и всё. Пора подвести черту. Да, хочу тебе сказать ещё — береги своих близких. Теперь ты за них в ответе. Береги Аврору. Я не ошибся, хотя ты думал по другому: «Акелла промахнулся!» так ведь, внук? Нет Глеб, старый Акелла не промахнулся. Благословляю тебя мой мальчик. И прости своего деда за всё'.

Я сидел с этим его завещанием. Перед глазами мелькали эпизоды из моей жизни. И в них во всех был дедушка или незримо присутствовал в них. И тут я осознал — всё, деда больше нет. Я почувствовал это. И словно осиротел. И ты деда прости меня за всё.

Потом был разговор с Николаем. Разговор был долгий. Я узнал много такого, о чём даже не предполагал. Например, о хранилищах. Когда спросил Николая, почему дед в последнем письме ничего мне не сообщил об этом, главный цербер семьи ответил:

— О них нигде не говорится, в целях не допустить утечки информации на сторону.

— Сколько хранилищ?

— Три. Одно здесь в Москве. Одно на Урале. И одно на Дальнем Востоке.

— Много людей о них знает?

— Нет. Всего шесть человек. Константин Васильевич, как хозяин, я, теперь и ты, Глеб.

— Понятно, остальные трое это…

— Хранители. Охрана там есть, но они не в курсе, что охраняют. Здесь в Москве это небольшой выставочный зал. Там выставляют свои работы разные художники и скульпторы. Очень хорошее прикрытие. На Урале это аптека и магазин медицинского оборудования. На Дальнем Востоке — магазин стройматериалов.

— А в реальности?

— В реальности есть, так сказать, второе дно. О нём знает только хранитель. Особо доверенное лицо. И так во всех трёх хранилищах.

— Золото?

— И золото тоже.

— А в банке что?

— Там тоже есть, но это так отвлекающая картинка. О том, что в хранилище банка что-то есть, знают многие. Сам понимаешь, на случай новой национализации или экспроприации. Отдать меньшее, чтобы не потерять большее.

В кабинет постучались. Дверь открылась и зашла мама.

— Глеб, Коля, только что позвонили из больницы. Дедушка умер.

Я знал это, почувствовал, когда прочитал письмо. Посмотрел на дядю Колю.

— Не сегодня.

— Конечно. Я займусь организацией похорон.

— Спасибо, дядя Коля.

Через два дня в усадьбу привезли гроб с дедом. По старой традиции он должен был уйти к месту своего успокоения, в фамильную усыпальницу графов Белозёрских отсюда. Сама усыпальница находилась на территории усадьбы, в самом дальнем конце, отгороженная кованной оградой. К концу Советской власти, когда дед сумел выкупить территорию семейного гнезда моих предков и стал восстанавливать дом, вернее строить его заново, семейное кладбище Белозёрских находилось в запущенном состоянии. Всё верно, ибо со времени Революции 1917 года за ней никто не ухаживал. Нет, сам склеп не разрушали, могилы не оскверняли. Мёртвые были никому не интересны. Вот только часовню пытались использовать под какие-то нужды, но потом и её бросили, ещё до войны. Дед всё восстановил и отреставрировал. Здесь лежали поколения моих предков — прадедушек и прабабушек. Я любил, почему то, сюда приходить. С детства. И не испытывал в таких случаях никакого страха. Здесь всегда было тихо. Казалось, что все звуки внешнего мира, каким-то странным образом отсекались. Ничто не должно было нарушать покой усопших. Вот и дед найдет здесь своё последнее пристанище, рядом со своей женой, моей бабушкой. Здесь же покоился и мой отец. И мой родной дядя, погибший в юном возрасте. Даже мой прадед и прапрадед, останки которых дед перевёз сюда из тех мест, где они были похоронены. Вот и сейчас я сидел на лавочке в часовне. Для дедушки уже было приготовлено место. Услышал лёгкие шаги. Я, не видя вошедшего, понял, кто это.

— Глеб, — тихо сказала Аврора, — можно я посижу с тобой?

— Конечно.

Она села рядом и взяла меня под руку. Некоторое время сидели молча. Потом Аврора, почти шёпотом спросила:

— Глеб, я заметила, что ты часто ходишь сюда. Почему?

— Мне здесь спокойно. Я с детства сюда прихожу. Просто, чтобы побыть. Иногда они со мной разговаривают.

— Кто?

— Они, мои предки. Не подумай, я не сумасшедший. Просто это мне так кажется. И, иногда, я словно их вижу. Мужчин в гвардейских красивых мундирах. Красивых женщин в богатых нарядах. Они словно кружатся в вальсе. Играет музыка. — Посмотрел на Аврору. У неё были расширены в удивлении глаза. Я улыбнулся. Обнял её за плечи и притянул к себе. — Это я так воображаю.

Она улыбнулась мне в ответ.

— А знаешь, мне тут тоже, почему-то спокойно. На душе лёгкость и какая-то грусть.

— Да, ты права. Покой на душе и лёгкая грусть. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Мне жалко дедушку. Он всегда ко мне хорошо относился.

— В прощальном письме, дед сказал, чтобы я берёг тебя.

Аврора смотрела мне в глаза. Потом провела ладошкой мне по щеке.

— Глеб, ты изменился за эти дни.

— И как? Хуже стал?

— Нет. Просто ты вроде и тот же самый Глеб, мой муж и, в тоже время, стал другим. Старше, что ли, лет на десять.

— Седина появилась или морщины?

— Нет. Не внешне. Всё осталось тем же. Кроме глаз. Твои глаза, они стали старше. — Помолчала, потом добавила. — Там твои родственники начинают съезжаться. Некоторых из них я помню, они были на нашей свадьбе. А некоторых нет.

— Ещё познакомишься. Они все там были. Те ещё волки.

— Что ты хочешь сказать?

— А то и скажу. Стая лишилась вожака. А что в этом случае бывает?

— Должен появится новый вожак, которого стая признает?

— Умница.

— Чем это нам может грозить?

— Меня попытаются отодвинуть от управления семейным делом.

— Это опасно?

— В каком смысле?

— Ты же не откажешься?

— Нет.

— Они могут с тобой что-нибудь сделать?

— Ты имеешь ввиду устранить? — Увидел в глазах жены испуг. Она кивнула. — Нет. На это никто не пойдёт. Одно дело отодвинуть от управления, другое дело решиться на откровенный криминал. Мы можем между собой выяснять отношения. Строить интриги. Но кровь родича на себя никто не возьмёт по одной простой причине. Такого отморозка никто не потерпит. На него набросятся всей стаей. Понимаешь?

— Да.

— Вот и хорошо. Ладно, дитя света, пойдём. Надо встречать родственников. Завтра похороны. Ещё приедут. Партнёры, из администрации и так далее.

Я встал, Аврора не отпускала мою руку.

— Глеб, я почему-то боюсь. Пожалуйста не оставляй меня.

— Я не собираюсь тебя оставлять. Что за пессимизм и панические настроения?

— Прости. Я просто переживаю.

— Всё будет хорошо. Веришь мне?

— Да. — Она улыбнулась. Поцеловал её и мы пошли в дом.

Аврора

Глеб изменился. Нет, не внешне, внутренне. Я это чувствовала. Он не стал ко мне относится хуже, наоборот, он словно искал у меня поддержку. Опору в чём-то. В чём? Он не говорил, а я не спрашивала. Я должна была сама понять это. Быть опорой в семье, я его тыл. Но только лишь в этом? Решила поговорить со свекровью. Но пока у меня не получалось. Дарья Дмитриевна была постоянно занята. И ещё я чувствовала, как атмосфера в семье сгущается. Они все Белозёрские словно к чему-то готовились. Глеб сказал мне, что стая ждёт вожака. И этим вожаком должен стать Глеб, мой муж. Он имел на это право. Дедушка именно его готовил на эту роль. Но, их клан большой и на место Константина Васильевича претенденты были помимо моего мужа. Кто именно, я не знала. Ни Глеб, ни Ксюша, ни Дарья Дмитриевна мне этого не говорили.

Ксюшу вообще увезли сразу куда-то, как только стало известно о смерти дедушки. На мой вопрос, Глеб ответил, что её никто не должен видеть, до того момента, пока она не родит. Удивительно, но Белозёрским удалось каким-то образом сохранять её беременность в секрете от остальных членов клана. Почему? Я сначала не могла понять. Поняла значительно позже, когда стали разворачиваться трагические события сватки за власть. Ксюша могла стать рычагом давления на Глеба. И он таким образом обезопасил и себя, и свою сестру. Как только у Ксении стал округляться живот, она перестала ездить в центр пластической хирургии. А если и выбиралась, то надевала широкие платья, чтобы как-то скрыть свою беременность. А потом и вовсе перестала ездить. Всеми делами в «Клеопатре» стал ведать её заместитель. Как Глеб мне сказал, абсолютно надёжный и проверенный человек. Он тоже был в курсе Ксюшиной беременности, но молчал.

Конечно, родственники, собиравшиеся на похороны главы рода, интересовались Ксюшей, но Глеб и моя свекровь отговаривались тем, что Ксении понадобилось лечение и она не может присутствовать на похоронах. Конечно, это вызывало ещё больше вопросов, но ни мой муж, ни свекровь и младший брат мужа ничего не поясняли.

Я смотрела на дедушку. Константин Васильевич почти не изменился. Единственное, это выражение его лица. Словно он прошёл долгих и трудный путь, устал и прилёг отдохнуть. Слёзы сами катились у меня из глаз. Осознание того, что я больше его не увижу, не увижу его ободряющую улыбку, что не почувствую его большую и сильную ладонь на своей голове, когда он гладил меня подбадривая в трудные для меня моменты, особенно во время нашего с Глебом разрыва. Я всегда чувствовала его незримое присутствие. Почему он выбрал именно меня для своего внука? Почему всегда поддерживал меня, даже тогда, когда вина была исключительно моей, я не знала. Но я была благодарна этому повидавшему жизнь, человеку. Как жаль, что у меня не было такого дедушки.

И ещё я поняла, почему Глеб часто ходит в часовню. Мне тоже там понравилось. Тишина, покой и лёгкая грусть. Позже я сама туда стала ходить, даже одна без мужа. Посидеть там и закрыв глаза увидеть красивых мужчин в гвардейских мундира, женщин в бальных платьях. Всё так, как говорил мне Глеб. Наверное, сама атмосфера располагала к таким фантазиям. И я даже слышала мужской и женский смех, мелодии скрипок и рояля. И мне казалось, что со мной они разговаривают. Вот меня приглашают на танец. Мазурка. Весёлый и живой. И я кружусь в вихре танца. Или вальс, под звуки бессмертного творения Штрауса «Сказки Венского леса». Мою талия обвивает рука молодого мужчины, в форме офицера русской армии 19 века. Я вглядываюсь в его лицо. Он улыбается. Это Глеб. Я счастливо улыбаюсь ему в ответ. Смеюсь и он смеётся со мной… Открываю глаза, а в ушах всё ещё слышна музыка и наши голоса. Это что-то необъяснимое. А может это и было, в другой жизни? Там в далёком уже 19 веке. Я уже была его женой, только звали нас по-другому?

Глядя на Белозёрских, не только на своего мужа, свекровь, Ксюшу или Владимира, но и на других, стала отчётливо понимать, что Глеб не даром назвал их стаей волков. Да, они были настоящие волки в человеческом обличии. Ещё на похоронах дедушки я заметила это. На их лицах был траур. Но одни искренне переживали уход Константина Васильевича, а вот другие, они носили маски, но глаза всё выдавали. Эти словно примеривались, как волки к броску, чтобы вцепиться в глотку. Наблюдала за мужем. Он это тоже видел и хорошо понимал. Как и моя свекровь. Дарья Дмитриевна не была урождённой Белозёрской. Она, как и я когда-то пришла в эту семью и стала её частью. Но, наверное, сама жизнь с Белозёрскими накладывает свой отпечаток. И мать Глеба сама стала волчицей и теперь тоже смотрела на возможных противников своего сына. Как смотрит мать-волчица, готовая вцепиться в глотку любому, кто способен нести угрозу её детям. Я поняла, что и мне нужно стать такой же. Может именно это ждал мой супруг. Ведь глупой овечке не выжить в волчьей стае. Глеб словно подобрался для боя. Я чувствовала напряжение в нём. Хотя с виду всё было спокойно. Они все Белозёрские словно исполняли некий ритуал. Это же чувствовали и партнёры семьи, те кто имел близкие контакты с Белозёрскими. Все словно замерли, отстранились, чтобы в конце принять сторону победителя. Особенно мне не понравился двоюродный дядя моего мужа Петр Николаевич. Он являлся родным племянником Константина Васильевича. Был сыном его сестры. Он тоже носил фамилию Белозёрских. Правда фамилия была двойная — Белозёрский-Кречетов. Женщины из этой семьи, когда выходили замуж не брали до конца фамилию мужа, а только присоединяли её к своей девичьей фамилии. И этот Пётр, как я поняла тоже претендовал на место главы клана. Хотя по умолчанию, это место доставалось только мужчинам, носившим фамилию без приставки. Но это по умолчанию. Юридически, любой из представителей семьи мог претендовать на место президента холдинга.

После того, как дедушка упокоился в семейной усыпальнице графов Белозёрских, я стала невольной свидетельницей разговора своего мужа с его двоюродным дядей.

— Ну что, племянник, как будем решать вопрос о холдинге? — Спросил Пётр Николаевич.

— Ни как. — Глеб смотрел спокойно в глаза Белозёрского-Кречетова. — Будем выполнять посмертную волю главы семьи. Или ты, дядя, хочешь нарушить традицию?

— Традиции хороши тогда, когда они отвечают интересам семьи.

— Вот именно, дядя, интересам семьи, а не отдельным её представителям.

— Что ты хочешь сказать?

— Давай не будем, Пётр Николаевич, устраивать пантомиму. Ты очень хочешь получить кресло президента. Так?

— Хочу. Я этого никогда не скрывал. И я готов к этому. А вот ты, Глеб, готов? Подумай. Ты слишком молод. Справишься ли? Я сомневаюсь.

— А ты не сомневайся. Дед был очень хорошим учителем. И что значит молод? Мне тридцать. Самый, так сказать, дееспособный возраст.

— Правильно, дееспособный. Пользуйся своей молодостью. Живи полной жизнью. В финансах ты стеснён не будешь. Зато больше своей красавице жене будешь уделять внимания.

— А я и пользуюсь. И жене внимание уделяю. Или ты, дядя, что-то имеешь против Авроры?

— Ничего не имею против. Просто за такой красоткой нужно больше внимания, а то мало ли что.

— Ты уж договаривай, дядя.

— Мне нечего договаривать. Я вообще рад за вас обоих. Очень надеюсь, что вы проживёте долгую и счастливую жизнь. Детей нарожаете.

— Нарожаем, не беспокойся.

— Дай бог, племянник, дай бог.

Я когда слушала их, у меня от слов Петра Николаевича мороз по коже пошёл. И вдруг мне почему-то вспомнилось, что родной дядя Глеба погиб ещё совсем молодым, разбился на мотоцикле. А отец Глеба погиб чуть больше десяти лет назад. И погиб при странных обстоятельствах. Я это знала со слов мужа. Но тогда выяснить было ли это убийство или несчастный случай не смогли. Поэтому всё списали на случайность. А если это была не случайность? Если отца Глеба именно убили? И что, если Глеба тоже попытаются так же убить? Да, один раз моего мужа уже пытались убить, но тогда сразу узнали, кто за этим стоит и эти люди заплатили, очень жёстко. Дедушка с этим не церемонился. А вот с моим свёкром… Может не нашли потому, что это был кто-то из близких, из семьи? Одно дело внешний враг. Ты его знаешь. Но другое дело, когда твоим врагом становится кто-то из близких, тот, на кого и подумать не можешь? И что это за намёки дяди Глеба на меня и на нашу счастливую жизнь? Что он хотел этим сказать?

— Через неделю соберём совет директоров. — В это время продолжал Пётр Николаевич. — Там и будем решать, кто станет главой холдинга.

— А разве совет директоров решает такие вопросы?

— Конечно.

— Ошибаешься. Совет директоров решает такой вопрос, когда претендент не определён или когда глава холдинга становится не дееспособным, а наследник ещё слишком мал.

— Я думаю, что у нас нечто подобное. В конце концов, ты не можешь запретить собраться семье.

— Конечно не могу. Хорошо. Я соберу совет директоров.

Я видела, как глаза Петра Николаевича сверкнули злостью. Я ещё тогда не поняла, что сказал Глеб и почему на это так отреагировал его дядя. Позже я узнала, что тот, кто собирает совет директоров, в результате смерти главы, тот и является первым и главным претендентом на должность президента.

— А почему ты?

— А кто? Не ты же. Я это сделаю, как прямой наследник деда. Это будет правильно.

— Посмотрим. — Белозёрский-Кречетов отошёл от моего мужа.

Поздно вечером, когда мы с мужем остались одни в нашем крыле усадьбы, Глеб сел в кресло и устало закрыл глаза. Я подошла к нему и встала на колени рядом с ним. Положила голову ему на колени, обняв его.

— Ты устал?

— Есть немного. Больше морально, чем физически.

— Давай я тебе массаж сделаю?

— Давай.

Мы разделись с ним. Муж лёг на постель на живот. Я залезла на него и стала мять ему плечи, спину. Наклонялась и целовала его. Гладила ладошками, разгоняя кровь и вновь целовала. Потом стала тереться о его тело своим. Чувствовала, что напряжение у Глеба проходит, тело расслабляется.

— Я сейчас развернусь. — Сказал он. Я поднялась на коленях, и муж перевернулся на спину. Потом притянул меня к себе.

— Аврора, что ты делаешь?

— Хочу, чтобы ты расслабился.

— Расслабился? — Я ему кивнула и накрыла его губы своими. Мне очень сильно его хотелось. Хотела, чтобы он успокоился в моих объятиях, отдохнул. Что я ему ещё могла дать, кроме этого? Только свою любовь. Может это придаст ему больше сил. Хотела, чтобы он понимал, что я его надёжный тыл, чтобы он не волновался за меня, не переживал.

Мой лифчик полетел на пол, как и наше нижнее бельё. Мы целовались с ним, не размыкая наших уст. Волна жара, страсти накатывала на меня. Я уже больше ничего не хотела кроме Глеба. Я хотела его сейчас и всего, целиком. Он так и овладел мной или я им овладела сидя, как наездница. Он сжимал мои ягодицы, а я стонала от наслаждения, не переставая двигаться на муже, ощущая, как его член, заполнивший моё лоно, движется во мне. Его руки мяли, то мои ягодицы, то перемещались мне на грудь и сжимали её, ласкали мои соски, то он брал меня за талию, особенно в конце и давил на неё, стараясь насадить меня как можно глубже на свой «нефритовый» стержень. И с каждым разом мои движения всё убыстрялись. Наконец, я достигал верхней точки. Оргазм взорвался во мне как гейзер. У меня даже в глазах потемнело. Я бы, наверное, закричала. Вот только он мне не дал, резко за затылок притянул мою голову к себе, заставляя лечь ему на грудь и накрыл мои губы своими, не отпуская их до самого конца. И мой крик захлебнулся в моём муже. И ещё я чувствовала тепло, там внутри себя, поняла, что Глеб тоже достиг своей вершины блаженства. Мелькнула мысль, что мы не пользовались контрацептивом. Но она именно, что только мелькнула и пропала. Мне было всё равно. Пусть. Пусть это будет не один раз за сегодня. Пусть он всю меня наполнит собой, своим семенем. Пусть посеет во мне новую жизнь, взамен ушедшей. Любовь, нежность к нему переполняли меня.

Мы были словно одержимые. Сколько раз он брал меня, и я его, мы не считали. Моё бестыдство просто зашкаливало — позы, движения, слова. Его это подстёгивало ещё больше. В глазах мужа полыхал пожар. Он входил в меня то грубо, так как я просила его, сжимая мои бёдра или грудь. И моё лоно жадно принимало его плоть, я стонала, то просто замерев под ним, то сама помогала ему, двигаясь с Глебом в унисон. С наслаждением и благодарностью лизала и сосала его нефритовый стержень. Его семя было во мне — в лоне, во рту, на теле. Я давно уже познала вкус супруга, как и он мой. От грубости муж переходил к нежности, лаская меня, когда я в изнеможении расслабившись замирала на нашей постели. Его губы, руки, которые блуждали по моему телу, в котором не осталось для него неизвестных уголков и потаённых мест. Чуть отдохнув, мы начинали заново. Его сильное тело… Волк. Да, сейчас он был именно волком. И мои глаза горели таким же пожаром, как и его. И я была волчицей, которая вилась вокруг своего избранника в брачном танце любви и страсти. Мы словно соревновались с ним, кто больше любит, сильнее и страстнее. Доказывали что-то друг другу, но не словами, а движениями, объятиями, ласками. А слова… Слова были одни — люблю, люблю, люблю…

Ксения

Дедушка умер. Мир рухнул. Мне казалось, что всё стало зыбким, словно марево в пустыне. Что та жизнь, к которой я привыкла закончилась. Впереди неизвестность и она меня пугала. И мой малыш. Я обняла выпирающий уже живот руками, словно пытаясь закрыть его, защитить. Легла на бок в кровать. В квартире тишина. Теперь мне предстояло прятаться от всех. Как всё не вовремя. Я даже проститься с дедушкой не могу. Потом, после родов, только прийти в нашу часовню. Поговорить с ним. Попросить у него за всё прощения.

Одна надежда на Глеба. Я чувствовала, что ему будет не легко. Всё будет решаться в ближайшее время. Сумеет старший брат удержать власть или нет? Сумеет он показать всем, что пусть старый Акелла и ушёл, но на его место пришёл молодой и сильный волк. А если не сумеет? Думать об этом не хотелось. Вдруг почувствовала непреодолимое желание увидеть Данила. Закрыв глаза, увидела его. Даже почувствовала тепло его рук. Хотелось спрятаться в них от внешнего мира. Но Дани не было. Он и не мог здесь быть. Таково было требование Глеба. Со мной контактировали только люди дяди Коли и то, всего лишь два человека, особо доверенных. Со всеми остальными все связи были прекращены. Я понимала брата. Моя беременность могла скомпрометировать семью перед моим женихом. А такого Глебу никто не простил бы. Так как вопрос стоял удержит наша семья бразды правления или их перехватит кто-то другой из наших родственников. Я даже на улицу не могла выходить. Раздался звонок по мобильному. Звонил Глеб.

— Алё? Ксюша?

— Да, Глеб.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Ксюша. Сегодня поедешь в клинику. Нет, не в ту, в которой ты наблюдалась. Оттуда твоя карта изъята. Поедешь в другую, причём под другим именем. Там тебя никто не знает. Лицо закроешь полупрозрачной вуалью. Твоего мужа будет изображать Борис, один из телохранителей. Поняла?

— Да, поняла. Глеб, скажи, мне так и придётся сидеть в четырёх стенах?

— Нет. Этот вопрос прорабатывается. Тебя вывезут в пригород. Там есть коттедж. Его хозяева по легенде уехали за границу. Будешь там жить до родов.

— Скажи, а Даню я смогу увидеть?

— Пока нет. Но я подумаю над этим. Не грусти, сестрёнка. Прорвёмся.

— Спасибо, Глеб. Я люблю тебя. И Вовку тоже. Как Аврора? Соскучилась по ней. У вас всё с ней в порядке?

— У неё всё хорошо. Держится молотком. Тебе просила привет передать. Тоже хочет тебя увидеть. У нас с ней всё хорошо.

— Слава богу. Мы же должны держаться все вместе⁈

— Да. Все вместе.

— Я верю в тебя, Глеб. Дед никогда не ошибался. Просто сразу мы не всегда могли понять его действия, те или иные решения. Но спустя время приходило понимание, почему он так сделал. Знаешь, я сначала не могла понять, почему он выбрал для тебя Аврору? Разве других не было? Да и сам способ женитьбы. Тебя он, фактически, принудил. Поставил в безвыходное положение. И теперь я понимаю. Ты созрел для семьи. Аврора для тебя оказалась самым лучшим вариантом. Пусть и глупила она поначалу. Но все мы взрослеем. Береги её.

— Спасибо, Ксюш. Спасибо, что всё понимаешь. Потерпи. Да, что хотел сказать. Рене заболел.

— Он заразился?

— Да. Я не знаю, что будет, но он очень ослаблен после той катастрофы. Мне звонил его отец. Мы с ним долго разговаривали. Он очень жалеет, что не поженил вас раньше. Говорит, что возможно, у него бы уже родился внук или внучка.

— Глеб, а если Рене умрёт? Я не хочу его смерти, правда. И выйдя замуж за него, стала бы ему верной женой и во всём его поддерживала. Подожди… Глеб⁈ Ты что, хочешь выдать ребёнка Дани за ребёнка Рене?

— Было бы не плохо, но очень рискованно. Тест на ДНК никто не отменял. А они могут его провести, чтобы убедиться, что малыш их. Так что рисковать я не буду. Они ничего о ребёнке не должны узнать. Если и случится такое, что Рене не станет, то позже можно будет ребёнка и легализовать.

— Глеб, ты так говоришь, словно мой ребёнок, это набор дензнаков, которые нуждаются в легализации.

— Извини, Ксюш. Я, наверное, не совсем правильно и корректно выразился. Но суть ты поняла. Мало того, Данил, на крайний случай, сможет усыновить ребёнка. Но в любом случае, мы ребёнка не бросим и он будет находиться под нашей опекой.

— Конечно, Глеб. Я не собираюсь бросать своего ребёнка, чтобы не случилось.

— Вот и чудесно. Ладно, Ксюша. Целую тебя. Приготовься для поездки к врачу.

— Хорошо.

Глеб

С Ксенией пока вопрос был решён. Слишком уж дядя Петя ей интересуется. А она мощный компромат, со своей беременностью перед французскими партнёрами. И он может это использовать. Но обломится. Надо её вывозить из города, подальше, спрятать, пусть доходит, а потом родит. Теперь Данил. Дал Стиву задание привезти папочку моего будущего племянника на одну квартиру. Светить его раньше времени в Усадьбе не стоило. А так пообщаемся. Посмотрим, что он за человек. Хотя безопасники дали мне по нему развёрнутую справочку — что, где, когда и на кого. Там ещё и аналитики с психологами поработали. Вроде парень нормальный, адекватный. Есть своё дело и довольно успешно развивается. Молодец, это говорит о том, что явно не альфонс, а человек дела. Значит Ксюха его точно зацепила. Хотя, даже такие деловые, тоже не прочь окольцевать богатую невесту и через её родственников подняться ещё выше, особенно если эти родственники имеют такие возможности и ресурсы. Хотя он уверял меня, что Ксения ему нужна не ради денег. Рассматривал внимательно видео их встреч. Нет, интимных сцен не было, это было строжайше запрещено в отношении членов семьи. Так как, как бы хорошо не охранялись такие материалы, а вероятность ухода на сторону была высока. Поэтому снимать интимные сцены в спальне или даже если человек просто в туалете, или в ванной не допускалось. Давать конкурентам и недругам рычаг воздействия, в виде шантажа никто не собирался.

Вечером того же дня, когда Ксюша вернулась от врача, Данила привезли на конспиративную квартиру, как выражались оперативники СБ. Когда я зашёл в комнату, Данил зло смотрел на двух боевиков, усадивших его в кресло.

— Ребята, — обратился я к ним, — я надеюсь, что Данилу ничего не повредили? Я просил аккуратно.

— Мы аккуратно, босс. — Ответил один из них. — Ничего ему не повредили. Просто он оказался очень упрямым. Подошли культурно, сказали, что с ним хочет поговорить серьёзный человек и пригласили в машину. А он начал не нужные вопросы задавать.

— Понятно. Данил — Посмотрел уже на него. — Не злись, наша встреча в твоих интересах.

— Серьёзно? — Зло усмехнулся он. Молодец, не боится. Наоборот, вижу прокачивает ситуацию, как ему отсюда свалить.

— Парни, оставьте нас вдвоём. — Я сел в кресло напротив него. Оперативники вышли. — Давай поговорим с тобой о женщине, которую ты любишь. — Я видел, как моментально сузились его глаза и стали словно прицел снайперской винтовки. По крайней мере у меня сложилось такое впечатление.

— Данил. Я, думаю, ты понял о ком пойдёт разговор?

— Не совсем.

— О той, которая готовится к знаменательному для любой женщины событию. И сейчас не понял? Я просто не хочу называть её имя.

— Что вам нужно?

— Понимания. Она сейчас находиться в уязвимом положении. И всё благодаря тебе. Ты молодец, конечно. Слов нет. Даже нравишься мне. Я с ней сегодня о тебе говорил.

Данил пристально смотрел на меня. На его скулах заиграли желваки.

— Где она и что вы с ней сделали?

— Где она, знать тебе не обязательно. Поверь, это в её и в твоих интересах. По крайней мере в ближайшее время. Поверь мне. С ней всё хорошо. Хорошо себя чувствует. Ты понимаешь, о чём я? — Он продолжал пристально на меня смотреть. Я вопросительно изогнул брови. — Ты понимаешь? — Повторил свой вопрос.

— Да, понимаю.

— Отлично. И мы ничего с ней не сделали. Наоборот, мы очень о ней заботимся. Насчёт тебя. Скажи Данил, ты думал когда-нибудь о семье, о детях?

— Странный вопрос, конечно думал.

— Но ты так ещё молод. Тебе же ведь столько же, сколько и ей?

— Да, мы ровесники.

— Вот я и говорю, ты же молод. Тем более, у тебя молодая, интенсивно развивающаяся компания. Вроде бы живи, радуйся свободе, делай бизнес. Неужели хочешь повесить на себя семью? Хотя… Она же не бедная дама.

— На что это ты намекаешь? Что я хочу жениться на К… — Я поднял опять руку, останавливая его. Он кивнул. — Хочу на ней жениться из-за денег? Нет. Я люблю её. Очень сильно. И всегда буду любить. И мне всё равно, богатая она или бедная. Мне её деньги не нужны. Я сам в состоянии заработать и достойно содержать свою семью. И мы уже говорили с тобой на эту тему.

— Говорили. Это тебя положительно характеризует. А насчёт вечной любви, не зарекайся. Знаешь, как поётся в одной песне Булата Окуджавы? «Не обещайте деве юной, любови вечной на земле»!

— Просто я такой сам по себе. Если полюбил, то всё. До конца.

— Однолюб?

— Что-то в этом роде.

— Хочешь её увидеть?

— Да. Очень хочу. Просто увидеть. Знать, что с ней всё хорошо.

— С ней всё хорошо. А увидеть, посмотрим. Будешь в адеквате, увидишь.

— Что значит в адеквате?

— В адеквате, значит в адеквате. В сознании и в разуме. Искать её не надо и в первую очередь это ей нужно. Но она тебя не забыла. Вспоминает. Даже скажу больше, любит тебя. Но опять же скажу, чтобы не питал сильных надежд, что она навряд ли станет твоей женой.

— Я знаю. У неё… — Я вновь поднял руку, останавливая его. Ибо понял, что он будет говорить о Рене. — Вот именно. Но могу тебя утешить, если, конечно, это принесёт тебе радость.

— Что именно?

— Раз ты однолюб, значит сможешь стать в будущем хорошим папой, так ведь, Данил?

Он замер, не отрываясь и ожидающе глядел на меня. Я усмехнулся. Кивнул ему и повторил:

— В будущем конечно.

— Я понял. Да, я буду хорошим отцом в будущем, обещаю.

— Не сомневаюсь. Ты будешь хорошим папой, даже если мамы не будет.

— Что ты хочешь сказать?

— Да ничего. Мало ли отцов-одиночек⁈ — Опять вопросительно посмотрел на него. Он кивнул.

— Да. Отцов-одиночек тоже стало хватать в последнее время.

— Мир меняется, Данил. Женщины сейчас рулят не хуже мужчин, а значит всё меньше нуждаются в крепком мужском плече и в каменной стене, за которую можно спрятаться. Зато мужчин, если их так можно назвать, которые сами не прочь всё взвалить на женские плечи и спрятаться за их спинами хватает. Согласись?

— Соглашусь. Но люди все разные.

— Это да. Разные. Дети, это наше продолжение. Вот я тоже мечтаю о малыше, хотя совсем не так давно об этом не задумывался. А потом, когда очнулся на больничной койке, понял, что очень хочется, чтобы после меня кто-то остался. Кто-то, кто твоё продолжение. Твоя кровь и плоть. Как мой дед говорил, очень мудрый человек был, между прочим, мы живём в своих потомках.

— Мудрый дед, согласен. Они вообще, их поколение мудрее, чем мы. Мне так кажется. — Ответил Данил. Я кивнул. Мы немного помолчали.

— Я надеюсь, что ты всё понял, Данил. Не ищи с ней встреч. Придёт время, увидишь её.

— Да, я понял.

— Ну раз понял, значит всё отлично. Надеюсь, если мои люди будут в будущем, при возникновении у меня нужды переговорить с тобой, будешь нормально принимать приглашение?

— Да.

Я протянул ему визитку.

— Если нужда в чём-то будет, помощь, мало ли, звони, Данил. — Он взял визитку. Кивнул мне. — Не стесняйся, Даня. Помогу, чем смогу. Сейчас тебя назад отвезут, туда, откуда тебя забрали. Тем более, там твоя машина осталась.

Когда приехал домой, Аврора встретила меня. Улыбалась. Глаза горели счастливо.

— Ты чего это светишься как звездочка? — Спросил её, целуя в губы. Она ответила. Потом прижалась.

— Глеб, я сегодня полноценно ассистировала на операции. У Льва Семёновича, одного из ведущих хирургов центра.

— Да, Лев Семёнович настоящий спец! Кого оперировали?

— Это врачебная тайна!

— Не понял? У моей жены появились тайны? Не рано ли?

— Глеб, ну перестань! Была одна дама. Я конечно всё понимаю, желание быть красивой и неотразимой. Понимаю откачку жира. Но не понимаю зачем в возрасте под 50, рядиться под 25-ти летнюю, да ещё себе грудь пятого размера делать?!!!

— Серьёзно?

— Серьёзней не куда. Но Лев Семёнович справился виртуозно.

— Не сомневаюсь, что виртуозно. Но всё же из «девушки» под пятьдесят сделать двадцатипятилетнюю это перебор! Думаю, до конца даже Лев Семёнович навряд ли справится.

Аврора хитро улыбнулась.

— Спорим⁈

— На что?

— На то, что сделает!

— Давай! Какова цена выигрыша?

— Ну я не знаю. Сам придумай.

— Хорошо. Значит так, если ты проиграешь, то будешь неделю дома ходить в спецодежде прислуги, в очень коротком платье. Накрывать на стол, убирать. Драить в нашем крыле пол, руками, задрав задницу к верху, пылесосить, протирать до зеркального блеска всю мебель, подоконники. Лично готовить мне еду и носить парик.

— Какой?

— Как у клоуна, оранжевый!

Мы оба с ней хохотали.

— Глеб! Ты с ума сошёл??? Я всё понимаю, но зачем парик? Да ещё и клоунский?

— А хочу!

— Ладно, а под платье мне что надевать?

— Панталоны! С заплаткой!

Мы хохотали не останавливаясь. Аврора, давясь смехом, спросила:

— Глеееб… с какой… заплаткой? Где?

— На заднице, причём красного цвета!

— Почееемууу?

— Фиг знает. Но будет прикольно. И чулки трикотажные, под панталоны и драные.

— Кошмар! Глеб, ты… Изврат… Я не могу…

Когда отсмеялись, она весело на меня посмотрела.

— Ну хорошо, а если ты проиграешь?

— Придумай!

— Хорошо. Если ты проиграешь, то будешь ходить в чёрном смокинге, белой рубашке с бабочкой, цилиндре и в трусах до колен, в горошек. И носки у тебя должны быть до колен и полосатые.

— В смокинге, цилиндре и трусах?

— Да! В светлых и в горошек.

— А штиблеты какие?

— Я тебе принесу. Тебе понравятся! — Она засмеялась.

— Ладно, криативщица. Пошли спать. Утро, вечера мудренее.

Когда лежали с ней в постели, обнявшись, стал целовать её. Она обречённо вздохнула.

— Не понял? Ты чего так обречённо вздыхаешь?

— Ты напряжён. Тебе нужна разрядка. Так ведь? Будем тебя разряжать. Я, как примерная жёнушка, обязана тебя разрядить.

— Разряжай! — Смотрел ей в глаза. На её губах была улыбка. Она села на кровати, скинула свою короткую ночнушку.

— Ложись, Глебушка на спину. Супруга будет трудиться.

Я замер. Всё ждал, когда она скажет: «Где контрацептив?» Но Аврора промолчала.

Аврора

Я чувствовала, видела, что Глеб напряжён все эти дни после смерти дедушки. Внешне он оставался спокойным. Но я знала, что это всего лишь маска. И я понимала, что струна натягивается. Будущая схватка за большой холдинг и контроль над активами семейства — это был экзамен для Глеба на его профпригодность, как я один раз услышала от Стива, близкого друга моего мужа и его телохранителя. Да, это был экзамен или испытание. Но не только для него. Это касалось и меня. Никто мне такого не говорил, я это знала сама.

Что мне ещё нравилось в муже, это то, что возвращаясь домой и оставаясь со мной на едине, он отсекал все дела. Я как-то спросила его, почему? Ведь проблемы и заботы никуда не исчезают? На что Глеб, улыбаясь и обнимая меня, говорил:

— Аврора, если я буду постоянно весь в делах, то первое — сойду с ума. И второе — могу потерять тебя.

Я тогда удивилась.

— Почему ты потеряешь меня?

— Как почему? Молодой и красивой жене нужно уделять внимание. Чтобы она чувствовала себя любимой женщиной. Не чувствовала себя забытой.

— Ага, поэтому ты предложил мне в случае проигрыша, ходить в панталонах и драных трикотажных чулках на резинках от трусов? — Я засмеялась, когда вспомнила наше пари. Стоило представить себя в таком наряде, меня сразу начинал разбирал смех.

— Ну ты тоже не далеко ушла в своих фантазиях! В смокинге и трусах до колен в горошек. Классная из нас бы пара получилась! Кстати, а что за штиблеты ты приготовила?

— Это секрет! — Он обхватил меня за талию.

— Признавайся.

— Зачем?

— Мне интересно.

— Интересно? — Он кивнул. Ехидная улыбка растянула мои губы. — Тогда это будет для тебя стимулом проиграть мне.

— Проиграть? Даже если я выиграю, всё равно признать своё поражение?

— А почему и нет?

— Так не честно.

— Ну и что. Зато я почувствую себя такой любимой, что планка этой любви вырастет выше звёзд.

— Нет, дорогая. Наплевать на штиблеты. Всё же в коротком платье, в панталонах ты будешь смотреться очень сексуально.

А потом обязательно была страсть. Он словно в близости со мной черпал свои силы. Пил меня, выпивая всю до капельки. И я не отказывала. Наоборот, старалась сама наполнить его до краёв собой, своей нежностью, любовью, своей страстью. Сейчас это единственное, что я могла дать ему. А дальше время покажет. Но я знала, что никогда не предам его, никогда больше не сделаю ему больно. Лучше я сама умру. Я любила его всё больше и больше с каждым днём. Даже не представляла, что так можно любить, до слёз в глазах, когда я смотрела на него, стараясь эти слёзы спрятать, чтобы он не видел. До закушенных губ, когда только одна мысль, что с ним что-то может случиться вызывала во мне панический ужас. А позже вместе с этими чувствами стала появляться злость. Злость на тех, кто посмеет лишить меня его. И это чувство стало нарастать во мне, подавляя страх.

Спустя неделю, после смерти дедушки, я была дома, в усадьбе. Глеб уехал по делам. Дарьи Дмитриевны и Владимира тоже не было. В центр на работу мне не нужно было, у меня был выходной. Я сидела в семейной библиотеке Белозёрских. Читала русскую поэзию серебряного века. В дверь библиотеки постучали. Заглянул охранник.

— Аврора Валентиновна, приехал Пётр Николаевич Белозёрский-Кречетов. Из всех только Вы здесь.

— Я поняла. Пусть проходит в холл.

— Слушаюсь.

Отложила книгу. Прошла в холл. Туда же зашёл дядя Глеба.

— Аврора Валентиновна! Вы очаровательны!

Белозёрский-Кречетов был сама благожелательность. На лице радость и неподдельное восхищение. Вот только глаза… Да, глаза. Говорят, они зеркало души. И глаза Петра Николаевича не улыбались. Они были холодными кусками темного льда. Словно души у него не было. Мне даже пришло такое сравнение как голем. Почувствовала, как мурашки побежали по спине. Но я никак это не показала. Смотрела на него спокойно. Протянула ему правую руку. Он склонился и поцеловал мне тыльную сторону ладони.

— Здравствуйте, Пётр Николаевич. Не ожидала Вас здесь увидеть.

— Это почему, голубушка? Разве Усадьба, это не родовое гнездо Белозёрских?

— Конечно. Я не это имела ввиду. Просто сейчас в Усадьбе никого нет. Вам, наверное, Глеб был нужен?

— О нет. Я просто нанёс визит вежливости. Дарья Дмитриевна, надеюсь, дома?

— К сожалению, Пётр Николаевич, моей свекрови тоже нет. Из всех Белозёрских тут только я. Может чаю или кофе? Или чего-то покрепче?

— Чай, зелёный, Аврора Валентиновна.

Я кивнула домработнице.

— Лидия Викторовна, зелёный чай, пожалуйста.

— С бергамотом. — Пожелал Белозёрский-Кречетов.

— С бергамотом, Лидия Викторовна.

— Я сейчас принесу. — Сказала она и ушла.

Я смотрела на дядю своего мужа.

— Аврора. Вы на самом деле прелестны. Глебу в этом плане повезло.

— Спасибо за комплимент, Пётр Николаевич. Вы, наверное, с каким-то вопросом?

— Почему обязательно с вопросом, голубушка? А просто посидеть здесь, в этом кресле. Почувствовать тепло отчего дома. Увидеть тени прошлого, вереницы своих предков. — Он продолжал улыбаться. Но вот его улыбка мне переставала нравится всё больше и больше. Но я не показывала вида. Дядя мужа обвёл глазами холл.

— Дядя Костя не плохо отстроил Усадьбу. Но я всё же тут кое-что поменяю. Люблю больше классицизм. Это более благородно, по-аристократически.

Что значит поменяет??? На каком основании? Или он чувствует себя здесь хозяином? Как-то Глеб мне рассказал, что семья удерживает лидерство в клане ещё и потому, что именно они живут здесь, на земле родового поместья Белозёрских. Это для них всех было чем-то сакральным. Словно сами предки, ряд за рядом оберегали тех, кто тут живёт. Недаром здесь находилась и усыпальница графской семьи, которую даже при большевиках не разрушили. Её просто никто не трогал. Почему? Непонятно. Даже ни одного разграбленного саркофага в склепе, могилы в некрополе не было. Что было удивительно. И в какой-то момент я поняла. Этот человек, с мёртвыми, именно мёртвыми глазами, а значит и души в нём не было, недаром у меня возникло ощущение, что он голем, смотрит на Усадьбу как хозяин. Словно нас тут уже нет. Страх, который я испытывала перед этим человеком резко прошёл. Из глубины души во мне стала подниматься злость. Я за время замужества, успела полюбить Усадьбу. Её основательность, её спокойную роскошь. Именно роскошь, но не кричащую и кичащуюся, а спокойную, как человек уверенный в себе. Я себя уже не мыслила отдельно от всего этого. Это всё стало чем-то родным для меня. Словно я родилась здесь и прожила всю свою жизнь. Здесь родятся мои дети, они будут жить здесь, в доме, который для них построил, возродил из пепла и обломков их прадедушка. А теперь что? Сюда придёт этот? Смотри те, как сидит по хозяйски, осматривается.

— Пётр Николаевич? Что-то я не поняла? Что значит, Вы что-то тут поменяете? Разве Вы тут принимаете решения и распоряжаетесь Усадьбой? Насколько я знаю, мой муж, как старший мужчина в семье может распоряжаться в этом доме и если надо, то он сам всё перестроит и переделает. Или Вы действуете по его указке? Я удивлена.

— Чему Вы удивлены, Аврора Валентиновна?

— Что Вы действуете по указке моего мужа. Он захотел перестроит Усадьбу? Странно. Он мне ничего об этом не говорил. Наоборот, он всем был доволен.

Я смотрела на него спокойно, вернее старалась смотреть на него спокойно. Страха я уже не чувствовала. Была злость, которая накапливалась во мне. Главное не дать ей выплеснуться.

Пётр Николаевич встал с кресла, подошёл ко мне.

— А ты я вижу оперилась, девочка? Почувствовала себя графиней? Зря. Может стоит подумать о другом?

— О чём и почему зря?

— Вы можете с Глебом уехать куда-нибудь на теплые острова, где рай. Жить там беззаботно, ради друг друга. Радоваться жизни. Купаться в волнах тёплого океана и ни о чём больше не думать.

— По первому пункту я Вас поняла, Пётр Николаевич. А что по второму?

— По какому второму?

— По тому, что я зря почувствовала себя графиней. Почему зря? Я жена графа. Природного графа, настоящего, с большой родословной, а не бутафорского клоуна со сцены, купившего себе титул за деньги. Я его жена, мало того, дети которых я рожу, будут графами и графинями. Разве не так? Особенно я хочу, чтобы было больше графов. Но и от графинь я не откажусь. И Глеб не откажется. Я в этом уверена. Так почему я не могу опериться как графиня?

— Графиня? — Он усмехнулся. — Графинями, как и княжнами рождаются. А ты кто девочка? Твой предок был крестьянином от сохи.

— А что у крестьянина от сохи не может появится здоровое и красивое потомство? Если так, то Вы ошибаетесь, Пётр Николаевич. Живой пример этого — я! Разве я некрасива?

— Красива. А вот здорова ли? Если здорова, что тогда наследника выносить не смогла?

Меня словно обожгло. Всю обожгло, потом содрало кожу. Боль, которая, казалось бы, утихла уже, взорвалась вновь. Но я только холодно улыбалась. В какой-то момент поняла, что смотрю на дядю своего мужа высокомерно. Нет, раньше я так никогда себя не вела и даже не думала, что смогу так. Но вот сейчас. Это во мне словно жило, но спало долгим сном.

— Не наследника. — Проговорила я, глядя уже сама холодным, как арктический холод взглядом. Не только у него может быть лёд в глазах. — Наследницу, девочку. Никогда не думала, Пётр Николаевич, что Вы скатитесь до такого. Это не красит Вас, как аристократа. Ударить в самую больную точку женщины, разве настоящий аристократ на это способен? Я думаю нет. А вот люмпен-пролетарий из сточной канавы, очень даже. Подумайте над этим, Пётр Николаевич. Насчёт того, чтобы отправится на тёплые острова. Мы и так ездим туда. Но мы любим и зиму, ёлку и деда Мороза со Снегурочкой! Так что, мы останемся здесь. Вы уж извините, Пётр Николаевич. Как Вам чай?

— Не плохо. Ваша прислуга умеет готовить.

— Что-нибудь ещё, Пётр Николаевич?

— Спасибо, больше ничего. — Он смотрел на меня пристально, потом усмехнулся. — Жаль, что мы не поняли друг друга.

— Ничего, мы как-нибудь переживём.

— Ну-ну. До свидания, Аврора.

Пётр Николаевич повернулся и пошёл к выходу.

— Проводите гостя. — Сказала я одному из охраны.

— Не надо. Я сам знаю дорогу. — Ответил Белозёрский-Кречетов.

— Извините, дядя, но у нас так положено. Мы всегда провожаем дорогих гостей. Таковы правила. — Холодно ответила ему.

Дождалась пока он не покинет территорию Усадьбы. Вернулась в библиотеку. Меня всю трясло. Никак не могла успокоится. Читать уже не могла. Вернулась назад в холл. Лидия Викторовна, убирая чашку с чаем, который Пётр Николаевич только лишь пригубил, посмотрела на меня.

— Аврора, может тоже чай? Вы очень взволнованы.

— Да, если можно.

Лидия Викторовна принесла чашечку с ароматно пахнущим чаем. Я села в кресло и не спеша стала пить. Зачем он приезжал? Дядя моего мужа прекрасно знал, что в Усадьбе никого из Белозёрских кроме меня не было. Прощупать меня? Или хотел соблазнить тёплыми островами? Думал я глупая курица, которая легко на это клюнет? Может хотел, чтобы я тоже стала нашёптывать мужу, что не надо ничего делать? Всё отдать, а на вознаграждение весело прожигать жизнь, ни о чём не думая? Заниматься исключительно собой? Он серьёзно был обо мне такого мнения? Неужели я похожа на такую дурочку?

Позвонила Глебу.

— Да, сердце моё? — Услышала голос мужа и стала успокаиваться.

— Глеб, только что приезжал твой дядя.

— Это который?

— Пётр Николаевич.

— И что он хотел?

— Странные намёки делал мне.

— Какого рода? Приставал что ли?

— Нет. Намёки другого рода. Мне очень это не понравилось. И ещё, он вёл себя словно хозяин Усадьбы. Нет, он не грубил или ещё что-то. Никому не отдавал распоряжений. Но сам его вид, как он по хозяйски осматривался. И сказал, что кое-что здесь перестроит. Говорил что-то про классицизм.

— Что ещё говорил?

— Сказал, что нам с тобой лучше уехать на тёплые острова, жить для себя, ни о чём не беспокоится, а с деньгами проблем не будет.

— Как интересно. Я чувствую по твоему голосу, что ты взволнованна.

— Есть такое. Но уже успокаиваюсь. Глеб, я не показывала вида, я старалась быть спокойной.

— Я понял тебя. Всё нормально, я разберусь. Чем ты занималась до его приезда?

— В библиотеке была. Читала сборник стихов серебряного века.

— Ну и как, нравится тебе серебряный век?

— Да, там есть хорошие стихи о любви.

— Почитай ещё, особенно про любовь. Кстати, как там насчёт нашего пари, дорогая?

— Сегодня она придёт на приём. Можем съездить и посмотреть. Заодно я штиблеты для тебя заберу.

— Откуда?

— Из «Клеопатры». Мне их туда привезли вчера.

— А смокинг с трусами не привезли?

— Это не проблема. Трусы купим по дороге, а смокинг у тебя есть. — Услышала в трубке его смех.

— Молодец. Смотри, какая предусмотрительная. Хорошо. Я через час подъеду.

Я всё же продолжила читать сборник.

Глеб ворвался в дом, словно вихрь. Я успела отложить сборник, как он подхватил меня.

— С дядей я пообщался. Не беспокойся. Теперь в моё отсутствие и в отсутствие матери ему сюда вход запрещён. Охрану я уже поставил об этом в известность.

— Но он тоже Белозёрский.

— И что дальше? Если он хочет посетить Усадьбу, должен будет ставить меня об этом в известность. Теперь насчёт пари. Поехали нам надо разрешить эту ситуацию.

Приехав в «Клеопатру», прошли в ординаторскую. Там был Лев Семёнович. Мы поздоровались с ним.

— Лев Семёнович, — обратилась я к нему, — скажите Ливицкая уже приходила на приём?

— Нет ещё. Должна через 15 минут приехать. А что?

— Глеб не верит, что можно из 50 летней женщины сделать 25-ти летнюю.

Мужчина улыбнулся.

— Аврора, насчёт 25-ти летней я не знаю. Но 35-ти летнюю точно.

Оглянулась на мужа, он усмехнулся.

— Подождите, Лев Семёнович, но она хотела стать именно 25-ти летней.

— Аврора, она хотела выглядеть моложе. Она и будет выглядеть лет на 15 моложе.

— Но как же так? — Я была шокирована. Лев Семёнович смотрел на меня вопросительно, а Глеб потёр ладони довольный.

— Аврора, а что случилось? — Спросил хирург.

— Ничего, Лев Семёнович. Это так наш с женой спор. — Ответил ему Глеб. — Можно её увидеть?

— Конечно. Она как раз подъехала.

Глеб подхватил меня под руку и потащил за Львом Семёновичем. Идти мне явно не хотелось. Представила себя в панталонах с заплаткой на попе. Глеб, поглядывая на меня, радостно улыбался. Прошли к кабинету хирурга. Там уже стояла пациентка. Она и правда выглядела моложе своих лет. Но явно не тянула на 25-ти летнюю. Женщина поздоровалась с врачом и он пригласил её в кабинет. Посмотрел на нас с мужем вопросительно, но Глеб сказал, что мы уже уходим.

— Ну-с, мадам? — Спросил меня муж, когда мы вышли из клиники.

— Что, дорогой? — Попыталась сделать невинное лицо.

— Поехали покупать тебе панталоны?

— Вот езжай и покупай. Я позорится не буду.

— Ничего, я куплю. Мне не в напряг. Ещё трикотажные колготки, которые обрежем, сделав из них чулки! — Глеб оглядел меня с ног до головы. — Я уже представляю тебя, как ты моешь пол, оттопырив свой зад с красной заплаткой!

Я засмеялась. Мы оба стояли и смеялись с ним. Потом обняла его и глядя в глаза сказала:

— Глеб, хорошо, я оденусь в соответствии с условиями пари. Но пожалуйста, давай ты тоже наденешь штиблеты и смокинг. Мне не так обидно будет. Прошу тебя.

— Ладно, тащи свои штиблеты.

Я его поцеловала в щёку и вернулась в здание. Там забрала обувь, которую мне привезли ещё вчера, заказывала специально по интернету. Несла их в пакете. Когда вышла на крыльцо, Глеб заинтересованно посмотрел на пакет у меня в руках.

— Покажи.

— Уверен, что хочешь их здесь увидеть?

— А что такое?

— Ничего. Но как хочешь. — Вытащила один ботинок из пакета. Глаза у мужа расширились. Он даже закашлял.

— Ты что, серьёзно? В смокинге, в трусах и в этих лыжах?

У меня в руках был клоунский ботинок, длинный как лыжа и с большим, выпуклым носком…