Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы

Глава 11

Не любила Слава Питер, Санкт-Петербург не любила, Северную Венецию тоже не жаловала. Даже не то что не любила, скорее была равнодушна, как впрочем к любому городу, в котором приходилось бывать. К Москве в том числе. Природа – вот её стихия, а не урбанистика.

Не понимала, чему восхищаются многочисленные приезжие и жители города. В историческую ценность не вникала. В целом всё понятно: Шуваловский дворец, Юсуповский, Аничков – всё уникальные памятники архитектуры, куда ни глянь – какой-нибудь памятник, но сердце не трепетало, разум не тревожило.

Ступала нога Пушкина по набережной реки Мойки, вот и прекрасно, в каком месте заходиться от восторга – совершенно непонятно.

Или знаменитые белые ночи? Ничего ведь уникального. В Мурманске, Архангельске, Ненецком автономном округе то же самое наблюдается. Забрался выше определённой широты – добро пожаловать в полярный день.

И только в Питере природному явлению придали сакральный смысл, возвели в культ. Причём всем миром!

Поношенный какой-то город, Ляля бы сказала «шебби-шик», Слава считала – тесный и потёртый. Весь, включая исторический центр, знаменитые проходные дворы, крыши и коммунальные квартиры – куда ещё и экскурсии водят! – депрессивные районы девятиэтажек с домами-кораблями, новостройки с человейниками и неустроенной инфраструктурой.

И всё-таки она жила в этом месте уже больше полутора месяцев, успела обзавестись знакомствами, побродить по нему. Нашла пару-другую приятных местечек, где можно с душой провести время, записаться на скалодром, чтобы не сойти с ума от нехватки двигательной активности, обнаружила приличные рестораны и кафе, освоила общественный транспорт, время от времени пользовалась каршерингом.

Сегодня солнце светило особенно ярко, совсем не по-питерски. Слава удивилась и немного обрадовалась. Заскочила в новенький трамвай, на ходу оплатила проезд, плюхнулась на свободное место, уставилась в окно сквозь поляризованные стёкла солнцезащитных очков.

– На Марсовом поле сирень зацвела, – услышала старушку с потёртой сумкой через плечо, устроившуюся рядом с товаркой – такой же сухонькой, припудренной и с морковной помадой на тонких губах. – Рановато в этом году.

– Обязательно нужно съездить, – деловито ответила вторая. – Как раз восемнадцатого бесплатный вход в Эрмитаж.

– Столпотворение на входе будет, – покачала головой первая. – Лучше в следующий четверг.

Старушки продолжали беседовать, строить планы. В музее Фаберже выставка «Красота святости и святость красоты», в музее Ахматовой обновилась экспозиция. О том, как жаль, что не встретят больше кота Осю – символа Фонтанного дома. Ещё о чём-то, важном для них и совершенно чуждом для Славы.

Она провалилась в свои мысли и воспоминания под перестук колёс трамвая и плавную речь попутчиц.

Вспомнила, как стрелой неслась к вертолётной площадке, где виднелся санитарный транспорт, крутился медперсонал военной базы. Рванула с места быстрее, чем осознала, что Игнат позволил остаться, что прямо сейчас привезли Вячеслава Павловича, и именно над ним хлопочет группа врачей. Понимание случившегося пришло позднее, сначала сработал рефлекс.

Подлетела, остановилась как вкопанная. До того момента она не видела смерть настолько близко, вот так, на расстоянии вытянутой руки. Костлявая рука умирания бросала тень на лежавшего на носилках. Черты лица неестественно обострились, желтоватая кожа натянулась на скулах, глаза впали. Это точно был майор Андронов и одновременно не он.

– Держи, – услышала сквозь шум взлетающего вдали самолёта и бьющегося в висках пульса голос Дарьи, в то же мгновение в её руках оказался бумажный конверт формата А4. – Сопроводительные документы. Для лечения, компенсации, не дай бог инвалидности нужно, если хоть одна бумажка потеряется, устанете восстанавливать.

Слава кивнула, прижала к груди бумаги, поспешила за быстро идущей Дарьей, ровным тоном докладывающей о состоянии пациента. В медсанчасти ярко горел свет, в дверях встретила невысокая, худая, средних лет женщина.

– Довезла? – кивнула она, глядя на Дарью. – Не сомневалась в тебе, Даш. В пятую, – громко крикнула в сторону, сразу подбежали два санитара, перехватили каталку с майором и покатили вдаль по узкому, длинному коридору.

Спасательное покрывало съехало в сторону, взору открылась распоротая одежда и следы запёкшейся крови на ногах, руках, в районе груди – везде. Слава обхватила ладонью рот, чтобы не закричать, но взгляда не отводила, так и смотрела вслед до самой последней секунды, пока спина санитара не скрылась из вида.

Это мог быть последний миг, когда она видела Андронова живым. Отчётливое, ясное понимание этого не позволило отвести взгляд в сторону. Отчего-то хотелось запомнить, впитать в себя всё. Вид, звуки, запахи, вибрации воздуха.

Через час, может быть три, целую вечность, как показалось Славе, в узкий коридор, заканчивающийся торцом с окном, глядевшим на плац, пришла Дарья. В камуфляжных штанах, светлой футболке, с убранными в высокий хвост иссиня-чёрными волосами – привычный вид. Из необычного – медицинские сабо на ногах и аромат духов.

– Хоть помылась по-человечески, – довольно проговорила она, садясь на соседний стул. – Зашла узнать, как дела, пока не уехала обратно. Работы немного, Романа задело, Гуся, двух парней из военной полиции – эвакуируем при случае, но Анатолю одному тяжеловато.

Слава кивнула, тяжело вздохнула, покосилась на дверь, ведущую в операционные. Обычная дверь, деревянная, покрытая масляной краской, с надписью по трафарету.

– Документы будут заполнять – следи в оба, лучше пусть Вера Максимовна заполнит, она знает, как лучше написать. Поняла?

– Поняла, – растерянно кивнула Слава. – Даш, извини меня, что… – посмотрела на хирурга виновато, – что приварила тогда.

Вообще-то, вины своей Слава не чувствовала. Она понимала, что распускать руки – последнее дело, но что-то внутри довольно мурчало и одобрительно поглаживало эго, говоря, что Дарья заслужила.

Во-первых, не стоило стоять на пути, во-вторых… а во-вторых – потому что. Потому что – железный аргумент.

– Извиняю, – немного нервно засмеялась Дарья. – Только имей в виду, ещё раз поднимешь руку, на одну сиську положу, второй прихлопну. Черепно-мозговая травма гарантирована, – повела она бровями, будто флиртовала.

Слава с вызовом фыркнула в ответ, она бы засмеялась, но нервное напряжение, висящее в воздухе, наэлектризованное ожиданием, неизвестностью, горечью, не позволило.

– Майора будут в Москву отправлять, без вариантов, – вдруг серьёзным голосом продолжила Дарья. – Но ему в Питер надо, к Заболотскому.

– К кому?

– Хирург. В Москве оборудование, понятно, но если кто и поднимет майора на ноги, причём в прямом смысле – это Заболотский. Не знаю уж, как ты этого добьёшься, но твоя задача сделать, чтобы его отсюда напрямую перевезли в Питер, прямо на операционный стол Заболотского.

– Поняла, – кивнула Слава.

– Заболотский Александр Яковлевич, – проговорила Дарья, назвала учреждение, где работал единственный хирург, который мог поставить Вячеслава Павловича на ноги. – Запомнила?

– Запомнила, – уверенно кивнула Слава. Естественно, она запомнила, выгравировала себе в памяти раз и навсегда: Заболотский Александр Яковлевич.

– Тогда я пошла, – Дарья поднялась, похлопала Славу по плечу, проговорила: – Сестре привет. Хорошая она у тебя. И вот ещё, – почти отойдя на метр, остановилась, посмотрела в упор, сказала, как пропела: – К слову, вдруг тебе интересно, у нас с майором ничего не было.

– Не интересно, – по привычке ершисто ответила Слава, глянула на говорящую исподлобья.

– Ага, я так и подумала, – согласно кивнула Дарья. – У майора защемление нерва шейного отдела позвоночника, я на гражданке массажем подрабатывала, пока контракт не подписала. Пригодились знания-то, – подмигнула. – Так что выдыхай, Чебурашка, верен тебе майор, как Ленин коммунистической партии.

С этими словами и скрылась за дверью.

Через несколько долгих часов появилась Вера Максимовна, быстро кинула, что всё прошло в рабочем режиме, что бы это ни значило, и скрылась в дебрях медсанчасти. Из чего Слава сделала единственно необходимый ей вывод: Андронов жив.

После Слава торчала под дверями реанимационной палаты, доводя до икоты медицинский персонал. Сам командир базы снизошёл до того, чтобы поговорить с упрямицей, отправить отдыхать в кимбу, или хотя бы не маячить, вызывая изжогу у медсестёр. Не тут-то было. Славе казалось, как только она отойдёт, случится важное, знаковое, решающее.

Медсёстры рычали, фырчали, косились, однако, предпочитали помалкивать. Никому не хотелось с дочерью генерала связываться, когда у самих звания не выше прапорщика, а то и вовсе в рядовых ходили, что симпатии к Славе не добавляло, но ей было безразлично. Она не доллар, чтобы все любили.

Один раз к Славе подошла полненькая кудрявая медсестра, с подушкой подмышкой, оглядела скептически, где-то даже по-матерински, хоть по возрасту годилась разве что в старшие сёстры, вздохнула, показала рукой на одну из дверей:

– Пойдём, поспишь хоть.

– Не пойду, – заупрямилась Слава.

– Пойдём. Ночью моё дежурство, если что, разбужу. Вообще-то его в медикаментозную кому ввели, так что никакого «если что» быть не должно, но если вдруг…

– Кома? – распахнула Слава глаза, покрывшись холодным потом.

– Ну, сон, седация, наркоз. Раньше завтрашнего обеда выводить не будут, так что поспи, а то людей пугаешь внешним видом. С Кентервильским привидением одно лицо, честное слово.

Слава согласно кивнула, вдруг почувствовав, что действительно устала, сильно, почти до обморока. И ужасно хочет спать.

– Меня Света зовут, – сказала толстушка, показав ямочки на пухлых щеках.

– Слава.

– Знаю, Калугина Владислава Степановна, – усмехнулась Света, взбила подушку и вышла из комнаты.

Наутро Владислава Степановна отправилась в кабинет к Вере Максимовне – майору медицинской службу, – и потребовала отправить Андронова прямиком к Заболотскому, в Питер или на Луну – не важно. Главное – к Заболотскому.

Вера Максимовна развела руками, сославшись на тысячу и одну инструкцию. Майора ждали в Москве, в именитой клинике. Слава решила, что найдёт тысяча вторую инструкцию, пошла к командиру базы, прямо из кабинета звонила отцу с просьбой, потом с угрозами и с ультиматумами всех мастей. Что-что, а список того, что она могла сотворить был огромным, и никто не сомневался, что именно так и случится.

Нашла контакты Заболотского, сначала рабочие – тот оказался на выходном, потом личные. Убедительно попросила Веру Максимовну объяснить суть проблемы, перевести с человеческого на медицинский. Конечно, для этого потребовался шантаж, подкуп и крошечная угроза разнести медсанчасть – почти не серьёзная. Почти. В общем-то, Слава была готова.

Александр Яковлевич после звонка из главного военно-медицинского управления – молитвами генерала Калугина, – внял просьбе Веры Максимовны и Славы лично.

Через двадцать восемь часов сорок три минуты спец-борт с майором Андроновым Вячеславом Павловичем, сопровождающими медиками и одним Кентервильским привидением поднялся в небо и направился в сторону Санкт-Петербурга.

Спустя полтора месяца Слава ехала в трамвае, смотрела на обшарпанные фасады домов, свежую листву на редких деревьях, ярко-сочные газоны в нечасто встречающихся скверах и слушала неспешную беседу двух сухоньких старушек об эстетических предпочтениях, принципах социалистического реализма, искусстве голландцев, фламандцев или итальянцев… С ума сойти!

Небольшая парковая зона перед корпусом госпиталя встретила безудержным гвалтом птиц и редкими пациентами, выбравшимися на прогулку. Время процедур, осмотров, большая часть в палатах.

Два совсем зелёных солдатика в полосатых казённых пижамах – жертвы пневмонии, – стояли на крыльце.

– Здоров, Слав! – махнул один из них рукой, затягиваясь сигаретой.

– Здоров, – Слава подошла вплотную. – Василий, курение вредно, – назидательно, в полушутливой манере, сказала она.

– Учту, – деловито кивнул Василий, широко улыбнувшись, сверкнув щербинкой между зубов.

Слава засмеялась, отправилась в холл, снимая на ходу ветровку.

– Здрасте, Мария Александровна, – поздоровалась с гардеробщицей.

– Проходи, – та открыла стойку, пропуская. – Туда в уголок повесь, к практикантам.

– Спасибо! Это вам, – сунула в руки Марии Александровны большую, сочную грушу из пакета. – Угощайтесь.

Лифт проигнорировала, быстрым шагом поднялась на нужный этаж, прошла в отделение, по пути кивая пациентам, медикам, постовой сестре, завхозу, те отвечали точно так же приветливо.

За время, проведённое в стенах отделения, Слава подружилась со всеми медсёстрами, узнала имя любимого кота процедурной сестры, что ординатор Петухов увлекается ездовым спортом, живёт за городом и держит трёх псов породы хаски, а второй, Игнатьев, приехал из славного города Тула.

– Здравствуйте, Александр Яковлевич, – поздоровалась она, покачнувшись с пятки на носок, увидев спасителя Андронова.

– Здравствуй, здравствуй, Владислава, – улыбнулся тот. – Говорил со «Спутником», вас берут. Нужно подписать бумаги и оплатить, естественно.

– Не вопрос, – довольно закивала Слава и едва не кинулась на шею к Заболотскому от радости.

Оказалось, что несколько операций подряд, лечение в стационаре – лишь начало пути. Нужна хорошая реабилитация, лучшая, и чем быстрее, тем лучше.

Военно-медицинское управление министерства обороны предоставляло и оплачивало, но не то, что необходимо в конкретном случае. Вячеслав Павлович начнёт передвигаться самостоятельно, может быть без опоры, но многие и многие проблемы будут не решены. Медики не боги, нужно оборудование и индивидуальная программа восстановления.

Подходящая по всем статьям программа нашлась в частном реабилитационном центре «Спутник», денег, правда, стоила немереных, и очередь была конская. Проблему с очередью решил Александр Яковлевич, финансовый вопрос взяла на себя Слава. В конце концов, она не бесприданница, в крайнем случае, есть, что продать.

Продавать не пришлось, Лена – жена брата Николая, руководительница благотворительно фонда «Надежда», – выделила средства, ещё и отчитала Славу от души, что та сразу не обратилась.

– Дурында ты, Слава, – заявила она по телефону. – Мы, Калугины – сила, потому что держимся вместе!

Совершенно счастливая Слава распахнула дверь в палату, где у намытого окна с отодвинутыми в сторону жалюзи, опираясь на ходунки, стоял майор Андронов.

– Здрасте, – пропела Слава.

– Здравствуй, здравствуй, – ответил Вячеслав Павлович, тяжело вздохнул и направился к кровати.