Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы

Глава 16

Слава щурилась на яркое солнце, бьющее из намытого до блеска окна, в которое с интересом заглядывал откормленный чёрно-белый котяра – местный любимец. Что-что, а стоящую с отпаривателем наперевес, глазеющую на свадебное платье девушку, он в этих местах не встречал. Да и девушка ли… штаны, волосы подстрижены почти под ноль, майка. Из женских атрибутов лишь браслеты с неизменными вязаными медвежатами, да и те в камуфляже.

Она сама купила это платье после того, как среди ночи раздался звонок Гуся, который вывалил на неё «гениальный» по своей звезданутости план – вступить в законный брак с дочерью генерала Калугина прямо на военной базе, аккурат посредине жопы мира.

Говорят, безумству храбрых – венки со скидкой. Кто, если не Слава могла поспособствовать подобному сумасшествию?

Пришлось отправиться в свадебный салон за платьем для сестры. Кто бы знал, какой по-настоящему сильный стресс испытала Слава, когда увидела бесконечные ряды белого фатина, кружев, атласа, бисера и прочего «нарядного с блёстками».

– Мне нужно платье, которое поместится в походный рюкзак, – с ходу заявила она консультанту – молоденькой девушке, явно начинающей, судя по тому, как вытянулось лицо.

Вторая – дама в возрасте, – оказалась более стойкой.

– Думаю, вам подойдёт это, – приволокла из закромов белый пакет, тряхнула демонстративно. – Брюки палаццо с высокой посадкой, лиф и…

– Нет, – перебила Слава. – Мне нужно платье, такое… нежное, воздушное, словно… единорог испражнился горой зефира! Актуальное, из последней коллекции. И чтобы помещалось в походный рюкзак, – понятная же просьба, если задуматься.

– Что ж, – деловито кивнула вторая консультант, первая отходила от себя от потрясения, видимо произведения искусства от кутюр на её памяти никто не называл «испражнениями единорога».

Далее началась трёхчасовая пытка, которая почти свела с ума, к краю панической атаки подвела бы точно, если бы не неожиданная помощь Маши. Она позвонила где-то на исходе девятого платья, пригласила через пару недель на день рождения Святослава. Странно, конечно, но обалдевшая от всевозможных оттенков белого, Слава сначала согласилась, а после воззвала к помощи. Кто, если не филлерная балерина разбирается в зефирных шмотках из фатина.

Маша приехала не одна, а с Вячеславом, чтоб ему пусто было, Павловичем! Благо, хоть объяснять не пришлось причину столь экзотического вида. Он оказался в курсе планов Бисарова и даже поддерживал его, заявив, что не стоит ждать у моря погоды, если есть любовь и есть согласие невесты.

– Знаешь, тебе идёт, – глубокомысленно выдал он на одном из нарядов с короткой юбкой-пачкой, вызвав лёгкий нервный тик у Славы.

– Наденьте свою обувь, – воодушевлённо предложила консультант, показывая на белые ботинки с тракторной, чёрной подошвой.

Слава, не иначе от удивления, надела, прокрутилась вокруг своей оси, показывая Вячеславу кончик языка.

– Отличные щиколотки, – проговорил Андронов, поставив Славу в тупик.

– Интересный образ, – подхватила консультант, предварительно приподняв одну бровь, кинув насмешливый взгляд на майора, который, к слову, одетый по гражданке, в классические джинсы, однотонную футболку и спортивный пиджак напоминал скорее расслабленного менеджера нефтяной компании, а не военнослужащего.

Слава была готова зацепиться за этот «интересный образ», лишь бы выбраться из белоснежно-гипюрового ада, да ещё под насмешливым взглядом Андронова. Он, оказывается, умел улыбаться, и в целом выглядел человеком, что вообще ни в какие рамки не лезло. Не дружить же теперь с ним…

Вот с кем-с кем, а с Андроновым приятельствовать не хотелось совсем. Приятель из него, как из курицы тяжелоатлет. Гусь – приятель. Бармалей – приятель. Платон – приятель. Лёшка с его драгоценным картофелем, Миха с умением гадать на картах – приятели, а Андронов… он… он… он…

Мужчина он! Вызывающий жгучий интерес мужик, от чего необходимо было избавиться. Не создана была Слава для всей этой ерунды – отношений, взаимной симпатии, любви, семьи, не дай бог!

Видела она, знала, чем заканчиваются подобные истории. Мужик продолжает жить свою счастливую жизнь, а женщина наматывает сопли, вспоминая, как весело и беззаботно она существовала до встречи с конкретным мудаком.

Сюда не ходи, туда не езжай, заботься. Соответствуй. Ой, спасибо!

Однако силой воли заставила себя померять ещё несколько платьев, на одном из которых и остановилась, предварительно посовещавшись с совершенно обалдевшей Леной. О чём успела пожалеть, нельзя же настолько нервировать беременную женщину. Непутёвое, самое проблемное чадо Калугиных – и вдруг выбирает свадебный наряд.

И вот сейчас Слава держала в руках это самое платье, понимала, что его нужно отпарить, командир базы выделил время, помещение и отпариватель, и не понимала, как к этой расшитой красоте подступиться… Не готовила её жизнь к подобному экстриму, хуже бы только с распашонками пришлось.

– Давай помогу, – раздалось сзади насмешливое Андроновское.

Слава обернулась, отдала платье, отступила на пару шагов, смерив сомневающимся взглядом майора, на этот раз похожего на себя – гладенький, ровненький, отутюженный до скрипа на её зубах.

– Умеешь? – с сомнением поинтересовалась.

Форма – одно, а вот это гипюровое, кружевное, фатиновое с вышивкой – совсем другое.

– Ты представить себе не можешь, сколько километров ткани приходится гладить, если младшая сестра решает стать балериной. Больше скажу, я пайетками умею вышивать. Однажды восемьдесят три цветочка пришлось вышивать на подоле, по семь лепестков на каждом.

Слава моргнула в ответ, не зная, как реагировать на подобные откровения. Для начала бы разобраться, что такое пайетки… Не было у неё такого предмета, как домоводство или рукоделие, если бы и было, она скорей бы табуретки отправилась колотить, сломав трудовику систему.

– Пайетка – это такая блестящая чешуйка, как правило, круглая. Вот – это пайетки, – он показал пальцем на свадебное платье Ляли. – Держи, – протянул приведённое в порядок произведение искусства от кутюр. – Готово, шпильки не забудь для фаты. Пойдём?

Андронов открыл дверь, Слава, придерживая платье, двинулась в комнату, где должна была отдать неприлично счастливой Ляле наряд.

Господи, какой-то сюр вокруг происходит. Фантасмагория космического масштаба.

Бисаров – парень, который не пропускал ни одной более-менее симпатичной дамочки в диаметре ста километров, влюбился не на жизнь, а на смерть в Лялю – всем известную гуманистку, на дух не переносившую военных, ответившую ему искренней взаимностью. Андронов умеет пришивать пайетки… Может, он и борщ варить умеет, а?

Жениться на нём что ли?..

Через несколько часов Слава забыла о собственных смешанных, совершенно непонятных чувствах. В закружившемся хороводе впечатлений внезапно поймала себя на том, что счастлива за Лялю, от всего сердца счастлива, и даже никаких сомнений в том, что выбрать одного человека на всю жизнь – отличная идея, не возникло. Ни малейшего диссонанса, как это бывало раньше, когда кто-то из многочисленных приятелей играл свадьбу или просто находились в долгих, какого-то хрена крепких отношениях. Не возникало вопросов – какими жертвами со стороны женщины, зачем всё это нужно, для чего?

Наверное, потому что Ляля выглядела кем угодно, но не жертвой, а у близнецов действительно особенная связь. Слава будто заразилась от сестры странным вирусом – вирусом любви.

Сумерки в этом жарком регионе удивительно короткие. Мгновение на зыбкую прозрачность воздуха, ещё одна на опускающуюся темень, когда ещё можно разобрать очертания собственной руки. И сразу же – темнота, хоть глаза выколи, только низкие-низкие, невыносимо яркие звёзды и тонкий полумесяц, освещающий лишь небольшой участок небосвода.

Ярко горели огни аэродрома, где лениво протекала жизнь, почти остановленная ночью. Светились окна жёлтого здания, вдоль которого спешно шли служивые, всё ещё пребывая в радостном возбуждении – не каждый день на базе случается свадьба, событие, даже для местных животин знаменательное, не то что для личного состава от рядовых до командиров. Тускло освещались ряды кимб, в одном из них предстояло ночевать Славе, в одиночестве.

Откуда-то взявшееся чувство, что она одна, будто неприкаянная, давило на плечи. Можно было отправиться к ребятам, они были бы рады. Славка для них – свой парень. Шебутной, иногда несносный, приносящий неприятности в самый неподходящий момент, но в доску свой. Поболтать о том о сём, расспросить Лёху о недавнем отпуске, как поживают мамка с Люськой. У Михи выведать рецепт вишнёвого варенья, Славе ненужный, зато парню приятно будет. У Платона про семью, как дела на фронте деторождения, конкретно дочки. Хочется Платону дочь, странноватая мечта, по мнению Славы, но ведь мечта…

Однако идти никуда не хотелось совершенно. Чужие они все, хоть и близкие, почти родные.

Единственный человек, не считая Ляли, с кем бы она хотела сейчас очутиться, остался в медсанчасти, разговаривал с Верой Максимовной и флиртовал со Светкой – медсестрой. Не то, чтобы Славу это всерьёз волновало, но отчего-то порядком нервировало, добавляло чувство одиночества, необоснованной тоски.

Вот так, посреди толпы и вдруг – одинокая.

Ещё и воспоминания накатывали волнами. Как она неслась к вертолётной площадке, боялась до одури, до спёртого дыхания, что не успеет, как сидела под дверью операционной и кажется впервые в жизни всерьёз молилась. Как тряслась на борту самолёта, когда летели в Питер, когда видела майора, больше похожего на труп, чем на живого человека. На себя не похожего точно. Все эти жуткие катетеры из тела, писк и шипение медицинского оборудования, негромкий говор сопровождающих медиков…

А если бы он умер? Просто взял и умер?.. Не стало бы майора Андронова на земле…

От неожиданной, пронизывающей раскалённой иглой мысли, Слава вдруг всхлипнула, обхватила плечи, стараясь унять неконтролируемую дрожь.

– Слава? – голос майора напомнил, что вообще-то он был жив, почти здоров, прямо сейчас стоял рядом со скамейкой, на которой сидела Слава, и внимательно смотрел на неё. – Не расстраивайся так сильно, твоя сестра всего лишь вышла замуж. В наше время это не страшно, девушка спокойно общается со своей семьёй, продолжает жить полной жизнью, её не лишают интересов, профессии, не загоняют в бытовое рабство, или что ты там себе придумала. Просто у неё становится на одного родного человека больше – это хорошо.

– Пришёл прочитать лекцию о благе семейной жизни, Вячеслав Павлович? – скорее по привычке ощетинилась Слава.

Не хотелось спорить, доказывать ничего не желала. Есть благо или нет – какая разница? Для кого-то наверняка есть. В их семье, например, несчастных замужних женщин не было, или Слава о них не слышала.

– Нет, – с улыбкой ответил майор, сел рядом, окутывая запахом с оттенком кофе с перцем и бадьяна – умопомрачительный аромат… такой… до боли знакомый, желанный до обжигающей боли внизу живота, пульсации ниже. – Принёс тебе, – протянул букет кустовых роз, выудив из-за спины.

Совсем небольшой букетик, источающий сладковатый аромат, стебли которого были тщательно упакованы в плотную бумагу.

– Дамасские розы совершенны. Не стоит делать из них одноголовые, собирать в праздничные букеты, и ждать, что они украсят интерьер, – полушёпотом пояснил майор. – Они прекрасны необузданным цветением и острыми, как иглы, шипами.

– Прямо поэт, – фыркнула Слава, однако, букет приняла, втянула аромат с истинным наслаждением – действительно совершенный запах. – То дамасская роза, – правду сказать, Слава в сортах декоративных растений не разбиралась, это же не лекарственные травы или съедобные, знание которых может неожиданно пригодиться, – то щиколотки.

– Зря ты по поводу щиколоток иронизируешь, Владислава, – широко улыбнулся майор. – По щиколотке многое можно сказать о женщине.

– Да что ты? – Слава поддёрнула камуфляжную штанину, вытянула ногу, демонстрируя тонкую стопу в треккинговых босоножках.

Просто само изящество. Словами классика: Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня. Она, пророчествуя взгляду. Неоценимую награду, Влечёт условною красой. Желаний своевольный рой.

Ножки Истоминой нервно курят в стороне, как говорится.

– И что же можно обо мне сказать по щиколотке? – протянула Слава с полушутливым издевательством.

– Что ты мне нравишься, – отзеркалил майор, – ведь я хочу видеть эти щиколотки на своих плечах.

– Ах… ты! Майор… – от неожиданности выдохнула Слава.

– Меня Слава зовут, Славик, если хочешь, Славка, – быстро перебил он, закрывая широкой ладонью её рот, готовый разразиться в гремящем возмущении. – Хватит морозиться, Владислава. Пары месяцев достаточно, чтобы прийти в себя от потрясения.

– Ты о своём потрясении, что ли, говоришь? – фыркнула Слава в ладонь, не пытаясь вывернуться из второй руки майора, которой он обхватил её, приближая к себе.

– И о своём тоже, если откровенно, – с улыбкой ответил майор.

Медленно отвёл руку, не отводя взгляда от глаз Славы. Надавил ладонью на шею, притягивая к себе, одновременно наклоняясь, чтобы прикоснуться губами к губами, встретиться языками и мгновенно сойти с ума.

– Твою мать, лучшее, что случалось со мной, – прохрипел он, когда Слава ещё задыхалась от всепоглощающего, нереально длинного поцелуя.

Жадного, жаркого, алчущего, почти запредельно откровенного. Почти, потому что Слава понимала, чувствовала, что Андронов давал ей время, передышку, подстраиваясь под её иногда неумелый ритм и сбивающиеся движения.

– Пойдём к тебе, – застонал он, приподнимаясь.

Поднял за собой Славу, размякшую в безволии, в кружащем белыми пятнами под закрытыми веками желании.

Ей было отчаянно хорошо, голова кружилась, в груди ныло сладко-сладко, невыносимо остро, звонко, счастливо.

– Только никаких разговоров о благе семейной жизни, – шепнула она, прижимаясь к губам напротив, вдруг вспомнив характеристики, которыми наградил Игнат майора… Эдак и правда можно замужем очутиться, не успеешь и глазом моргнуть.

А у неё планы… на Эльбрус, Алтай, на Джангитау… если повезёт – на Эверест.

– Ну что ты, – выдохнул Андронов, Слава, правильней – Слава. – Я собираюсь любоваться твоими щиколотками на своих плечах без оскорбляющих твою душу обязательств.