Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы

Глава 20

Вячеслав несколько часов смотрел в одну точку, находясь в оцепенении. Безвременье, где не осталось места ничему, кроме воспоминаний и тоненькой ниточки надежды, какой-то совершенно жалкой, никчёмной, но не позволяющей рассыпаться на миллионы микрочастиц.

Всё, что происходило последние часы, было похоже на очень плохое кино с дерьмовым сценарием, только встать и уйти посредине сеанса он никак не мог. Оставалось досматривать до конца, осознавая, что от тебя ничего ровным счётом не зависит. Удушающее чувство, выдавливающее жизненные силы по капле, но безостановочно.

За белыми дверями, около которых, как прикованный, находился Вячеслав, за жизнь боролась Славка. Владислава – его девочка, его женщина с крыльями, его судьба. Всё, ради чего он однажды выжил и жил по сей день.

Странно, он совсем не помнил Славу в университете, где впервые столкнула их судьба. Знал с самого начала, кто она – дочь генерала Калугина, «того самого» – мягко говоря, не последнего лица вооружённых сил страны. И родная сестра доброго приятеля Игната.

Девочка как девочка. Способная ученица, перспективная. Симпатичная, можно охарактеризовать, как «славная», с умным, открытым взглядом на мир.

Тогда его больше волновала собственная судьба. Он не исполнил приказ. Да, во благо и во имя, но не исполнил. Его действия спасли людей, вернули сыновей матерям, мужей жёнам, но нарушили планы командования – подобное не прощается. Начальство, почуяв, что пахнет жареным, отправила нерадивого капитана читать лекции курсантам, обещая сделать всё, что в силах, чтобы Андронов избежал трибунала.

Хотя бы так… Сам он не верил в подобный исход. Считал, что дело его решено, повезёт, если отделается парой лет «дизеля».

К тому же разыгрывалась личная, как тогда казалось, драма. До командировки Вячеслав собирался жениться. Не помнил, чтобы что-то особенное чувствовал в отношении «невесты», но два года отношений требовали логичного продолжения. После того, как он попал в опалу, «невеста» быстро сдала назад, заявив, что ей нужно подумать, и вообще – спешить некуда.

Оно и понятно, между офицером с неплохой карьерой, перспективами, собственным жильём и без пяти минут зеком – пропасть. Вячеслав даже не злился, принял как должное, лишь пару секунд пожурил себя, что поверил женщине…

После истории с матерью, которая умудрилась бросить родных детей, ладно его, взрослого пацана, но и крохотную совсем Машу, было отчаянной глупостью ожидать чего-то другого.

Тогда-то он и услышал шепотки за спиной Владиславы Калугиной. Присмотрелся к Царёву Александру, сразу выцепив гнилое нутро. Гадёныш… сломает девчонку, как пить дать сломает, ещё и выйдет сухим из воды. Такие змеёныши часто выигрывают жизнь – такова сермяжная правда.

Узнав подробности, позвонил Игнату, рассказал как есть, без обиняков. Руки чесались самому вмешаться, но кто он такой? Посторонний мужик для восемнадцатилетней девушки, родной брат – лучшее решение. Детали того, что произошло в гостиничном номере, он узнал многими годами позже, от Славы, тогда же дошли только отголоски истории, которую быстро, почти мгновенно замяли. У Игната подробности он естественно спрашивать не стал, не говорят о таком.

Чуть позже начальство сдержало своё слово, Вячеслава отмазали, вернули на прежнее место службы. Вскоре, после перестановок сверху, и вовсе наградили и повысили, будто и не было никаких разбирательств.

Жизнь проходила своим чередом, с радостями, горестями, случайными, ничего не значащими связями, решением бытовых проблем. Карьера текла ни шатко, ни валко, на личном фронте без взрывов и ярких эмоций, лишь череда безликих женщин. В целом же майор Андронов был всем доволен.

На одном из зимних восхождений на Эльбрус судьба его снова свела с Владиславой Калугиной, уже взрослой, в которой мало что осталось от той первокурсницы. Пожалуй, только взгляд, такой же умный, открытый миру, в котором плескалось столь много, что сравнить можно было со спиральной галактикой. Несравненно более сильной – это чувствовалось во всём, от движений до тембра голоса – низкого, обворожительного, обволакивающего для столь хрупкого телосложения.

И как бы парадоксально не звучало – сексуальной. Было в её дерзости, смелости, внутренней силе столько вызывающей сексуальности, неприкрытой чувственности, что становилось откровенно не по себе, когда смотрел на неё… Чёрт!

Слава – дочь того самого Калугина. Молодая, до одури талантливая, с огромными перспективами в карьерном и личном плане. Ему и предложить нечего, кроме проблем с сестрой, отца-инвалида и скромных карьерных успехов. После прокола, начальство хоть и реабилитировало Андронова, но в негласный чёрный список занесло, как потенциальную угрозу спокойствию.

А его коротило, как ненормального, сошедшего с ума маньяка. Никогда до и после он не встречал настолько привлекательных женщин. Сумасшедшее сочетание, начиная от спортивной фигуры, заканчивая дерзостью во взгляде. Понимания, что такая спуска точно не даст, что стоит не ниже, не выше, а ровно на уровне глаз.

Хорошо, что та же судьба, что свела их, быстро развела. Плохо, что на короткое время, он рассчитывал забыть.

Новая встреча, новые эмоции, новые открытия, новое понимание, какая она на самом деле, Владислава Калугина – его личный луч света.

Луч, который светил в самое страшное, непроглядное тёмное время, когда казалось, выхода нет, не появится никогда.

Слава своим упрямством, силой, дерзостью, крыльями научила его столь многому, показала такие грани души человеческой, что оставалось лишь принять, позволив тому внутреннему, женскому, что таилось от самой Славы за тысячу печатями, пробиться, воспрянуть, вырасти до небес.

Пять лет после свадьбы они жили на несколько стран. Вячеслав продолжал служить, честно выполнять свой долг. Несколько раз бывал в горячих точках, был повышен в звании и должности, довелось получать награду из рук первого лица страны.

Слава работала военным журналистом, вернее сказать, жила жизнью военного журналиста – ведь это не работа в привычном понимании этого слова, это стиль жизни, направление мыслей.

Иногда они не виделись от месяца до трёх, один раз командировка длилась полгода. Естественно, Вячеслав был не в восторге от деятельности жены, какой бы талантливой она ни считалась, сколько бы восхвалений ни слышал в её адрес.

В первую очередь Слава для него оставалась бесконечно любимой, необходимой женщиной, которая рисковала своей жизнью, и только потом, где-то сильно после – профессионалом своего дела.

Однако ломать её крылья он не собирался, хотя мог. Ведь как она была его слабостью, его жизнью, его светом и тьмой, так и он был её всем. Нет ничего проще, чем подчинить своей воле любящую женщину, и нет ничего сложнее – отпустить её, позволить дышать полной грудью, признать, что ты не можешь заменить ей весь мир, как бы ни хотелось.

В двадцать семь Слава впервые задумалась о совместном ребёнке. Вячеслав никогда не давил в этом вопросе, несмотря на разницу в возрасте, понимал, что Славе рано. Да и он, по сути, пока не насладился своей женщиной на полную катушку, не хотел ребёнка… хватало Святослава – постоянного гостя в их доме.

Поначалу всё казалось шуткой. Они перестали предохраняться, принялись за дело, но желанная беременность не наступала. Примерно через год, после одной из коротких командировок, когда Славу едва не задело шальной пулей, они прошли полное обследование, которое показало, что оба здоровы. Однако, беременности не наступало.

По протоколу репродуктивного центра Славу направили к психологу, который выслушав, дал осторожный совет на какое-то время оставить свою деятельность. Женский организм, и без того находящийся в напряжении от невозможности забеременеть, бесконечных переживаний по этому поводу – а Слава здорово загонялась, отчаянно нервничала, – ещё и получает регулярные адреналиновые выбросы в кровь. Самой-то Славе отлично, она в своей стихии, а вот организм очевидно решает, что худшего времени для зачатия новой жизни не найти, самому бы выбраться. Не до продолжения рода в такой ситуации.

Слава думала несколько мучительных недель, пока не решилась оставить работу. Предложила уехать на время в Приэльбрусье, там, на свежем воздухе, среди шикарных видов на горные вершины и альпийские луга очиститься, перезапуститься. Вячеслав, откровенно подустав от городской суеты, где жил последнее время, согласился. Повезло, как раз контракт подошёл к концу, новый он заключать не стал, решив порвать с армейской службой.

Маша к тому времени вышла замуж, перебралась в академический ансамбль народного танца, построила неплохую карьеру и собиралась после рождения второго ребёнка, перейти на должность хореографа в том же ансамбле.

Три года они вели тихую, размеренную жизнь в Приэльбрусье. Водили группы туристов по несложным маршрутам, любовались природой, впервые не преодолевая, а наслаждаясь. Иногда выбирались в другие регионы, чтобы сменить обстановку, взойти на новую высоту, но всегда без лишнего экстрима.

Сначала снимали жильё, потом купили дом, к которому пристроили двухэтажную гостиницу, наладили небольшой, приносящий стабильный доход бизнес.

Одним словом, жизнь текла своим чередом, за одним исключением – беременности не наступало. Поначалу это не сильно волновало, была уверенность, что ещё немного, ещё чуть-чуть, в следующем месяце точно получится.

Секс постепенно превратился из радости в работу. Обязательное задание, которое необходимо выполнять с определённой частотой, явно реже, чем хотелось обоим участникам процесса. И самое ужасное, что в конце каждого месяца наступал час Икс – время глобального разочарования.

Вячеслав уже не мог придумывать слова утешения и поддержки. Ему самому этот ребёнок, который никак не хотел приходить, был уже не нужен…

Ему нужна была его Слава – женщина с крыльями, сильная, дерзкая, отчаянная в своей отваге, которая проявлялась и в повседневной жизни, и в увлечениях, и в работе, а не колючий ёж с поникшими иголками, превращающийся в истерический комок нервов.

Тупик, из которого оба не видели выхода, пока однажды Слава не заявила, что больше не может. Она не живёт ожиданием, а умирает под спудом разочарований.

Всегда деятельной Славе стало физически невыносимо жить в таком режиме. Говорят, хуже нет ждать и догонять, для Славы невозможным было ждать, догонять – это движение. Ожидание – смерти подобно.

– Я больше не могу! – вскочила она однажды среди ночи. – Пусть у нас не будет детей, ладно? Я просто больше не могу, я с ума схожу, понимаешь? Пусть не будет?

– Пусть, – кивнул Вячеслав, внутренне соглашаясь со Славой.

Сколько можно пытаться, превращать свою жизнь в пытку с сексом дважды в неделю, ради беременности и остаток жизни в череду бесконечных ожиданий. В конце концов, они ещё молоды, физически здоровы, можно через пять-семь-десять лет прибегнуть к высоким технологиям или усыновить, а пока просто отпустить ситуацию. Позволить себе, наконец, жить.

– Мы должны забраться на Эверест. Сейчас же можно на это лето, успеем внести залог?

Они действительно внесли залог сразу же, в ту же ночь, а потом любили друг друга так, как давно не происходило в их супружеской постели. Безумно, жарко, до пота, крика, томной усталости под утро.

Ближайшие несколько месяцев семья Андроновых тренировалась, готовилась. Они много говорили, отдыхали, где и сколько хотели, и снова усиленно тренировались, преодолевали и наращивали. Главное, жили полной жизнью. К нему снова вернулась его Слава – такая сильная, такая замечательная, такая его.

До самой последней клеточки его. Навсегда. И он её – тоже навсегда. До скончания веков.

В начале мая у них были куплены билеты в Непал, оставалось прилететь, меньше недели на осмотр достопримечательностей, получение пермит-разрешений на посещение национального парка, решение юридических формальностей, пара недель на адаптацию на Эвересте и само восхождение, как тогда казалось, дело всей жизни, её апогей, катарсис всего существования.

Слава нервничала, вела себя странно. Обычно перед любым восхождением она была полна энтузиазма, энергия лилась из неё сплошным потоком, эмоции фонтанировали, здесь же она сидела притихшая, если не сказать прибитая.

В зоне посадки она исчезла из поля зрения, вернулась с совершенно ошарашенным видом, бледная, с нездоровым блеском в глазах.

– Славик, я кажется это… – промямлила она неуверенно. – Вот, – протянула сжатые в ладони несколько тестов на беременность.

Сколько раз он видел их, кажется, несколько сотен. Покупал каждый месяц, с запасом в течение нескольких лет, за исключением последних месяцев, но никогда на них не красовались две полоски. Две!

Две красные линии, говорящие бесконечно много. Две чёртовы полоски, ждать которые отчаялись. Две!

– Я не лечу, – выдохнула Слава.

– Хорошо, – кивнул Вячеслав, подхватил ручную кладь, не позволив Славе прикоснуться к своему рюкзаку, и направился к выходу. – Мы никуда не летим.

– Я никуда не лечу, а ты летишь! – заартачилась Слава. – Подумай сам, ты шёл к этому всю жизнь, ты просто не можешь бросить сейчас. Нам залог не вернуть, в конце концов. Ты должен пойти, понимаешь? Обязан!

– Слав…

– Не спорь, пожалуйста. Со мной всё будет хорошо, я поеду к Ляле, она-то точно знает, что делать… И… просто… мне наверное нужно сейчас побыть одной… А ты обязан покорить этот сраный Эверест, чтобы было что рассказать Мишке.

– Мишке?

– Нашему сыну, дурачок, – тепло улыбнулась Слава.

Вячеслав вернулся в Москву из Непала через двадцать девять часов, двадцать четыре из которых он провёл в небе и пять в аэропорту Трибхувана. Попросту не мог покорять Эверест, даже жди его там сам господь бог, когда Слава находилась в Москве. Беременная!

Да к чертям собачьим все восхождения, вместе взятые, когда появилось одно-единственное, действительно значимое. Рождение их со Славой ребёнка.

Он отчётливо помнил, как зашёл в квартиру на Патриках, почти не жилую, потому что бывали там редко, наскоками. Неустроенную, как любое временное жилище.

На кухне, склонившись над планшетом, что-то рисуя, сидела старшая, приёмная дочь Ляли и Виктора – Хабиба. Уже почти девушка, чуточку нескладная, с огромными, в половину лица, выразительными глазами.

Рядом крутилась непоседливая Василиса, окинула зашедшего удивительно синим взглядом, такого и эффектом от цветных контактных линз не добиться. Лишь природа могла создать подобное чудо.

– А я говорила, что вы приедете, дядя Славик, – прямолинейно заявила Василиса. – Слава и мама в комнате, мама объясняет про анализы, а папа гуляет с Максимом и Ильёй. Вообще-то, они дома лучше спят, чем на улице, но мама отругала папу, что он глупости несёт и ничего не понимает, поэтому он сбежал, – продолжила она с толикой иронии.

С виду Василиса чистой воды ангелочек, хоть в рекламе снимай, в душе же – истинный чертёнок. Если бы семья точно не знала, что родила её Ляля, решили бы, что мать – Слава. Увлечения, и те совпадали – пеший туризм и скалолазание.

Слава сидела в кресле, закутавшись в плед, короткие волосы заколоты, чтобы не лезли в глаза, нахмуренная, потерянная, почти несчастная.

– Славик! – воскликнула она, как только он появился в двери комнаты.

Ринулась на шею, шумно вдохнула, вцепилась в шею, два раза всхлипнула и замерла, вжавшись всем телом, будто он напитывалась энергией, которую взять больше негде, только у него.

– Мы сдали несколько анализов, – после приветствия сказала Ляля, – результаты у Славы на почте. Там всё отлично, правда, – ободряюще улыбнулась. – И записались на приём к моему врачу, он очень хороший. Очень! Ничего же, что мужчина?

– Ничего, – улыбнулся Вячеслав.

– Тогда мы пойдём… – прошептала она понимающе, глянув на сестру и застывшего в ощущения какого-то звенящего, прозрачного, как хрусталь, нереального счастья Вячеслава.

Врач действительно оказался хорошим, беременность протекала без осложнений. Всё шло своим чередом, скрининги показывали, что мальчик родится здоровым, в положенный срок. Будущей мамочке тоже ничего не угрожало. Слава – сильная женщина, несмотря на кажущуюся хрупкость. Образ жизни, физическая подготовка, выносливость пошли ей на пользу. Не было отёков, повышения давления, ничего, что хоть как-то угрожало состоянию.

На тридцать восьмой неделе, когда встал вопрос госпитализации на дородовое отделение, несмотря на отличное самочувствие и хорошие прогнозы врачей, Слава собрала вещи и легла. Немного ворчала для проформы, не отгремели до конца новогодние праздники, вовсю сияли ёлки, работали Рождественские ярмарки, гости города суетились в волнительной суматохе. Хотелось гулять по морозцу, наслаждаться цветной иллюминацией, искристым снегом, а не торчать в больнице, но рисковать даже в малом Слава не собиралась.

Слишком выстраданная беременность, слишком долгожданная, чтобы позволить и крошечный риск.

И вот, как гром средь ясного неба, звонок в семь часов утра, взволнованный голос с просьбой приехать.

Вячеслав сорвался с места, не позавтракав, через несколько часов обнаружил, что натянул толстовку наизнанку, джинсы не надел вовсе, как был в спортивных штанах, так и примчался.

Он мало что понял из объяснений врача, только то, что от одной до восьми беременных из ста тысяч сталкиваются с подобным осложнением, что смертность в подобном случае превышает восемьдесят процентов. Восемьдесят!

И что от этого не застрахован, увы, никто. Такое случается, предугадать крайне сложно, грёбаная лотерея, в которой несчастливый билетик достался Славе.

Им неимоверно, сказочно повезло, что Слава находилась в роддоме со всем необходимым оборудованием, что дежурила опытная бригада специалистов, которая сориентировалась мгновенно, что ребёнок, как и обещали, сынишка, пострадал минимально – сейчас он в реанимации новорожденных, но это скорее формальность. Его можно навестить, посмотреть издали, через стекло, чуть позже пустят познакомиться.

Жизнь же Славы висела на волоске, и даже если она выберется, существовала огромная вероятность, что головной мозг сильно пострадал. Чудеса, конечно, случаются, нужно верить, но…

Вячеслав крутил и крутил воспоминания о годах, проведённых со Славой. О том, какая она была, какой стала. Насколько счастлив был с ней, а она с ним. Обо всём, что было ими, их жизнью.

Попросту не мог поверить, что воспоминания и мысли – единственное, что, возможно, осталось.

Такого быть не могло! Славка не сдастся. Не эта упрямая, дерзкая, настырная девочка. Не его сильная женщина с размахом крыльев больше, чем у Боинга, которыми она готова закрыть любого из близких и родных. Необыкновенно талантливая, и на генном уровне его, до кончиков коротких волос, принадлежавшая ему… вплетясь в его ДНК.

Ему действительно показали сына. Кажется, такого крошечного, несмотря на хороший вес три килограмма двести тридцать граммов, щекастого, насупленного, похожего на сонного хомячка. Через несколько дней позволят взять на руки, через пару недель выпишут…

Он приходил в больницу ежедневно, его начали пускать в реанимационное отделение к Славе, сначала лежавшей неподвижно, потом начавшей подавать признаки жизни. Понять по глазам узнаёт ли она мужа, понимает ли, кто она, где, что с ней случилось, не получалось… Иногда вдруг казалось, что взгляд осознанный, иногда приходило понимание, что совершенно пустой.

Она сжимала руку в ответ на просьбу, но сжимала и без указаний. Хмурилась словно по делу, а порой улыбалась чему-то своему, будто непроизвольно. Говорить не могла из-за трахеостомы.

Исследования не показывали больших органических нарушений, но мозг человека настолько неизведанная планета, что никто не решался на уверенные прогнозы. Хоть на какие-то прогнозы, если честно. День, когда снимали трахеостому, должен был показать, что на самом деле происходит в голове Славы.

Вячеслав, как обычно, зашёл в палату, кивнул медсестре, та дежурно улыбнулась, подошла к изголовью кровати Славы, та в свою очередь закопошилась, пытаясь сесть. Ей помогли, придержали.

Он молча вглядывался в лицо Славы, не опуская взгляд на шею, где был скрытый пластырем след от трахеостомы и растёкшаяся, пугающая краснота вокруг. Судорожно пытался вычислить, понять, принять для себя неизбежное. Или не принимать, бороться.

Знал лишь одно – он не оставит эту девочку никогда в жизни, где бы сейчас ни находился её пытливый мозг, в каких бы мирах не витал.

– Миша… – прохрипела Слава, пытаясь встать. Вячеслав сделал быстрый шаг, подхватил исхудавшее, непослушное тело. – Ми-ш-ш-ша-а! – максимально громко, насколько смогла выдавить, прошептала снова.

– Всё хорошо с Мишей, – сообразил он то, о чём спрашивают. – Я только что от него. Он такой… на хомяка похож. Думал, на тебя будет, в крайнем случае, на меня, а он на хомяка.

Слава в ответ слабо улыбнулась, снова покачнулась, неуклюже взмахнув руками, которые вдруг резко затряслись. Она нервно сглотнула, на глаза навернулись горькие, огромные слёзы, кончик носа покраснел.

– Ну что ты, – улыбнулся Вячеслав, отвечая на миллион невысказанных вопросов. – Я не оставлю тебя. Однажды ты поставила меня на ноги, теперь моя очередь. А если нет, – продолжил он, – то мне ты и такой нравишься. Подниму тебя на Эльбрус этим летом, вот увидишь.

На Эльбрус они поднялись вдвоём на следующее лето. Слава на своих ногах, в полном здравии, с огромными планами на будущее, которыми делилась с самым близким человеком – мужем. А он соглашался, потому что шикарные планы, надо брать.

По соседству продаётся участок с домом. Дом – развалина полная, зато сносить легко. Построят там небольшой туристический комплекс для туристов-экстремалов, со всей необходимой инфраструктурой, а то для новичков много предложений, а для опытных товарищей – кот наплакал.

В посёлке садик есть и школа, запросто можно жить с ребёнком. Не Москва, конечно, и ладно, в век удалённого обучения можно хоть на необитаемом острове жить – не проблема. Мишка растёт смышлёный, крепкий, здоровый, активный, пухленький, и правда – хомячок.

И по поводу острова необитаемого, надо бы выбраться куда-нибудь к океану. Вдвоём, чтобы только она и он. И никого вокруг, и морепродукты, они, кстати, повышают либидо.

Нет, она не жалуется! Но над вторым ребёнком нужно начать работать, первого почти десять лет ждали… А не получится, так хоть отлюбит от души собственного мужа.

Имеет право! У неё и справочка имеется, да. Свидетельство о браке называется.