Открыв дверь комнаты для хранения улик, я вскрикнула. На пороге стоял Манденауэр с занесенной, чтобы постучать в дверь, тощей рукой.
— А, детектив, добрый вечер.
Произнесенное им слово «добрый» больше походило на «добре», а «вечер» он выговорил протяжно, словно плохо спародировал Дракулу. Я бы рассмеялась, если бы не была готова вот-вот расплакаться.
Шагнув в коридор, я захлопнула за собой дверь. В последние двадцать четыре часа в помещении и так побывал кто-то лишний.
— Что вы здесь делаете? Эта зона закрыта для гражданских лиц.
— Я не гражданское лицо. Шериф выписал мне временное разрешение.
— У вас есть ключ?
— Конечно.
— Вы были в этой комнате?
Он посмотрел на дверь. Его взгляд метнулся к табличке «Улики», и Манденауэр покачал головой.
— Не было нужды.
Я ему не поверила. Это стало уже обычным делом.
— Зачем вы хотели встретиться со мной?
— У вас есть винтовка?
— Винтовка? Зачем, черт возьми?
— Сегодня вечером мы отправляемся на охоту.
Я уже шла к дежурной части, чтобы получить у Зи свое задание, но остановилась и медленно повернулась.
— Меня прикрепили к вам?
— Да.
— Почему? Разве такие, как вы, не работают в одиночку?
Его губы дернулись.
— Я не ковбой.
Я оглядела его от самой макушки — со светлыми волосами, сейчас прикрытыми черной шапкой — до камуфляжа и носков черных армейских ботинок.
— Да ясен хрен.
Он проигнорировал меня, думая о своем.
— Берите винтовку. И следуйте за мной.
— Разве не вы должны следовать за мной? Я знаю эти леса.
— А я знаю волков. Особенно таких, как эти. Я научу вас такому, о чем вы раньше и не подозревали.
За этим заявлением скрывалось что-то загадочное, но мое сознание было по-прежнему одурманено оргазмом и тайной пропавшего пластика.
— А Клайд не будет против?
— Это была его идея.
Я нахмурилась. Почему Клайд меня не предупредил? Я прошла по коридору в оружейную комнату, Манденауэр не отставал. Винтовка, которая числилась за мной для использования в чрезвычайном положении, никогда не вынималась из чехла: в Миниве возникало чертовски мало подобных ситуаций. Во всяком случае, до недавнего времени.
Для стрельбы на дальние расстояния я предпочитала собственную винтовку, но поскольку никто не счел нужным рассказать мне о смене моего позывного с «Три-Адам-Один» на «девочка на побегушках у Манденауэра», оружие осталось дома в специальном сейфе. Что ж, придется воспользоваться служебной.
— И чего такого особенного в этих волках, кроме того, что вы уже мне рассказали? — Я достала винтовку и проверила ее.
— Они слишком агрессивны, чрезвычайно сильны, бесстрашны.
— И умны. — Я взглянула на него, и Манденауэр пожал плечами.
— По-видимому, вирус повышает их умственные способности.
— Вы, должно быть, шутите.
— Нисколько.
Я не удивилась. Достав коробку патронов, я заново заперла оружейную.
— Итак, у нас есть суперзлобные волки, которые, помимо всего прочего, еще и очень умны. — Мой взгляд встретился с его. — Насколько умны?
Что-то мелькнуло в глубине его устрашающе светлых глаз. Не страх, но что-то близкое к нему.
— Насколько умны, Манденауэр? С чем мы имеем дело?
Он вздохнул и отвел взгляд.
— С интеллектом человеческого уровня.
Казалось, я лишилась дара речи — впервые в жизни. Но когда мне удалось обрести голос, единственным, что я смогла вымолвить, было:
— Это… это…
Я хотела сказать «невозможно». Но Манденауэр вставил совершенно другое слово.
— Опасно. Знаю. Я видел, как они составляют план, работают сообща и уничтожают тех, кто пытается уничтожить их. Это…
— Жутковато.
Он поднял бровь:
— Я собирался сказать «восхитительно».
— Не сомневаюсь, — пробормотала я.
— Ну, в путь?
— Разве мы не должны разработать свой собственный план?
— О, я это уже сделал, детектив. В первую очередь.
— И какой же?
— Пойдемте и увидите.
Мне действительно не понравилось, как это прозвучало.
А час спустя мне также не понравился и сам план. Мы находились в глубине леса, расположившись высоко на дереве. Не то чтобы я раньше не лазила по деревьям, мне просто никогда это особо не нравилось. Я предпочитала охотиться на земле.
Манденауэр сразу же отверг эту идею:
— Единственное, что пока еще не умеют делать эти волки, так это летать. Поэтому в безопасности мы будем только в небе.
В этом заявлении была пара слов, немного обеспокоивших меня. Я не собиралась оставлять их без внимании.
— Пока еще? — повторила я.
Манденауэр провел весь день, осматривая лес, и нашел дерево, достаточно большое для двоих, которое и наметил для нас. А поскольку стоял июнь, никто не был против. До охотничьего сезона оставалось еще три месяца.
— Вирус развивается, — пробормотал он. — Это очень огорчает.
— Огорчает? А Центр по контролю и профилактике заболеваний знает про мутирующий вирус? И как насчет президента?
— Все, кто должны знать, знают. Да, верно. Возможно, утром я свяжусь с ЦКПЗ.
— А разве нам не нужна приманка? — спросила я. — Овца или что-то подобное?
— Нет. Они придут. Это только вопрос времени.
И тут меня осенило:
— Приманка — это мы?
Манденауэр ничего не сказал, и мне этого хватило.
— Мне это не нравится.
— У тебя есть идея получше, Джесси?
— Мы могли бы отправиться искать их днем, пока они спят.
— Эти животные днем исчезают.
— Сим-салабим, трах-тибидох — и нет волков?
— Вряд ли, детектив. Но поверьте мне, легче перестрелять их по одному ночью, нежели тратить дни, пытаясь найти зверя, которого вовсе здесь нет.
Нет? Да в словах этого парня не было никакой логики. Но в одном Манденауэр был прав: он больше меня знал об этих волках, поэтому я позволю ему руководить операцией. Пока что.
В небе ярко засияла полная луна. Ночь была прохладной. Теплые вечера не придут в северные леса по крайней мере еще несколько недель.
Я хотела задать Манденауэру сотню вопросов. Где он раньше видел таких волков? Сумел ли убить их, прежде чем они нанесли серьезный вред? Откуда он вообще? Были ли там ему подобные? Но Манденауэр приложил палец к губам и указал на отливающий серебром лес. Нам нужно было вести себя тихо. Обычные волки могли слышать за многие мили, эти же, вероятно, аж за сотни миль.
Я устроилась поудобнее и приготовилась ждать — это у меня действительно хорошо получалось. Хотя и могло показаться, что терпение противоречит моей натуре, но на охоте оно необходимо, а я охотилась большую часть своей жизни.
Сначала я старалась подстроиться под остальных парней, чтобы стать своей среди них. А потом год за годом продолжала охотиться, поскольку обнаружила в себе к этому талант — а в подростковом возрасте я мало что умела. И, конечно же, у меня напрочь отсутствовало умение вести себя как девчонка, а значит, мать я ничем порадовать не могла. Но я могла сидеть на дереве и ждать, а затем снова ждать.
Прошел час, за ним еще один. Манденауэр тоже неплохо выжидал. Он не двигался и едва дышал. Пару раз мне даже пришлось побороть желание дотронуться до него, дабы убедиться, что он не помер на этом дереве. Лишь его периодическое моргание говорило о том, что он жив и не спит.
Около часа ночи воздух разрезал одиночный вой, на который отозвались другие. Наши со стариком взгляды встретились. Мы выпрямились и взяли винтовки наизготовку.
Сначала я их услышала — приближающийся шорох справа от меня, один слева, другой позади, а затем передо мной. Волки подступали со всех сторон. Хоть я и находилась высоко на дереве, но все равно тревожилась.
Палец дернулся на спусковом крючке. Манденауэр метнул в мою сторону быстрый взгляд и нахмурился. Он поднял свободную руку, призывая меня повременить. Я сердито посмотрела на него, поскольку знала, что делаю. Я не выстрелила бы, не прицелившись как следует.
Когда я снова перевела взгляд на поляну, там появился черный волк.
Зверь был большим — намного больше, чем любой другой волк из виденных мною раньше. Средний висконсинский волк весит около тридцати шести килограммов.
Я читала, что на Аляске вес хищников может достигать пятидесяти пяти. Но этот зверь, должно быть, еще крупнее.
Ни один из других волков не вышел из чащи, но я чувствовала, что они затаились со всех сторон от нас, ожидая сигнала вожака.
Волк шагнул вперед, и кусты сомкнулись позади него. В свете луны вся его шерсть светилась иссиня-черным сиянием. Боже, он был прекрасен.
Мой палец колебался на спусковом крючке. Откуда мне знать, какие волки заражены супербешенством, а какие нет? Хорошо бы спросить об этом Манденауэра.
Предполагалось, что мы не будем стрелять в любого волка, которого увидим. Или все же будем? Политика ДПР в отношении оленьего бешенства состояла в том, чтобы убить столько оленей, сколько возможно. Вероятно, то же правило распространялось и на бешеных волков.
Внезапно шерсть на загривке волка встала дыбом, и из его горла вырвалось низкое рычание. Его голова дернулась вверх, а глаза встретились с моими.
— Дерьмо!
Слово сорвалось с губ одновременно с тем, как палец надавил на спусковой крючок. Произошедший выстрел был таким громким, что у меня зазвенело в ушах. Волк подскочил в воздух, перевернулся и упал. На мгновение я почувствовала острую боль из-за того, что стреляла во что-то столь великолепное. Но, по крайней мере, сейчас я знала, как понять, заражен ли зверь.
У волка были глаза человека.