Голубая луна

Глава 16

Я проспала весь день, и у меня остался всего час до прихода Кадотта. Проклятый шнурок натер шею. Холодный компресс с щедрой порцией витамина Е снял боль.

Чтобы спрятать натертость, вместо майки я надела водолазку без рукавов, затем продела сквозь отверстие в тотеме подаренную матерью на шестнадцатилетие золотую цепочку, которую прежде никогда не носила.

Сомневаюсь, что мама одобрила бы то, для чего я использовала ее подарок сейчас, но цепочка моя, а матери здесь нет. Так я логично оправдывала многие свои поступки, которые ей бы не понравились.

Вместо джинсов я выбрала шорты. Судя по жаре в квартире, я проспала первый по-настоящему летний день. Я открыла настежь несколько окон. Нет смысла включать кондиционер, когда до захода солнца осталось всего несколько часов.

У меня красивые ноги, а так как я высокая, они еще и длинные. Плаванье держало меня в тонусе намного лучше бега трусцой. Я предпочитала округлые женственные мышцы жилистой мускулатуре и худым икрам.

Я включила сотовый только чтобы заказать пиццу, затем снова выключила его. Если там и были непрочитанные сообщения, то они, вне всякого сомнения, поступили от Клайда. Позже мне придется с ним объясниться, и я это сделаю. Потом. В данный момент я собиралась насладиться вечером.

Немного пиццы, немного Кадотта. Если дела пойдут хорошо, возможно, я даже буду в хорошем настроении к тому времени, когда пойду на работу. Я надеялась, что секс сотрет воспоминания о том весьма странном сне. Я никогда не западала на зоофилию, так что же со мной происходит сейчас?

Между грудей шевельнулся камень, заставив меня вздрогнуть. Я стояла у французского окна и смотрела на летнее солнце. Я не двигалась. Тогда почему зашевелился тотем?

Сон напугал меня, только и всего. Сны — это просто сны, вопреки всяким кликушам от сверхъестественного, утверждающим обратное. Сны не содержат истины или пророчеств, глубоко спрятанных тайн или скрытых надежд. Это просто образы, которые ничего не значат. Но какие образы!

На мой разум обрушились видения сплетенных тел, лоснящейся от пота кожи, разгоряченной плоти. Они сопровождались тактильными воспоминаниями о мягком мехе, скользком языке. Мужчина и зверь слились в одно — или это были женщина и зверь?

В дверь позвонили, и я очнулась. Я катала тотем в пальцах, словно бусину четок. Камень был теплым. Я закинула кулон себе за пазуху так, словно он был охвачен огнем.

Женщина и зверь? Это было чересчур извращенно для моего душевного спокойствия, и я заставила себя выкинуть сон из головы.

В коридоре стоял Кадотт с пиццей. Я так проголодалась, что мне хотелось съесть их обоих. Что со мной не так? Ничего, с чем не справились бы немного пиццы и вдоволь секса.

— Я встретил разносчика на подходе.

— Я тебе заплачу. — Я распахнула дверь, приглашая его войти.

— Ага, заплатишь. — Он протиснулся ближе ко мне, захлопнул ногой дверь и поцеловал меня: жестко, глубоко и влажно.

Может быть, секс, а потом пицца — так даже лучше.

Кадотт отступил назад и поднял голову.

— Ну вот, все оплачено.

— Одним поцелуем?

— Ты очень хорошо целуешься.

Я осталась потрясенно стоять в прихожей, а он прошел в квартиру. Мне редко делали комплименты и никогда — по поводу умения целоваться. Я понятия не имела, что ответить.

Что-либо говорить и не пришлось. Когда я добралась до дивана, гость уже вовсю жевал. Он принес вино. Я достала для него бокал и штопор.

— Ты не пьешь? — посмотрел он на единственный бокал.

— Мне через четыре часа на работу.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Конечно, пью.

Я редко встречала копа, который бы не пил, если только однажды не дошел до ручки и не завязал.

Работа полицейского, даже в таком крошечном городке как Минива, полна стресса. Копы пили. Запойно. Многие из них также курили. Или жевали табак, как Клайд. К счастью, мне до недавнего времени удавалось справляться со стрессом с помощью эпизодической «Кровавой Мэри» и плавания в сумерках.

— Полагаю, работа в ночную смену делает пиво к концу твоего трудового дня куда как менее привлекательным.

Кадотт открыл вино.

Я никогда не думала об этом в таком ключе, но Кадотт был прав. Уходя с работы в семь утра, я не хотела алкоголя, не хотела даже кофе. Я просто хотела оказаться в своей постели. Хотя, если мне по-прежнему будут сниться такие странные сны, весьма скоро мне и этого не захочется.

— М-м-м. — Кадотт снова набил рот едой, так что я присоединилась к нему.

Через пятнадцать минут мы разделались с пиццей. Кадотт откинулся на спинку дивана, сжимая в длинных пальцах бокал с кроваво-красным вином. Он провел большим пальцем по стеклу, и я подняла взгляд с его руки на лицо.

Он сделал глоток. Капелька повисла на губе, и его язык выскользнул изо рта, чтобы подхватить ее. Сережка сверкнула в ярком свете заходящего солнца. Я захотела зажать ее зубами и потянуть Кадотта в спальню.

— Приступим к делу?

— М-м-м, — промычала я, очарованная тем, как солнце меняло цвет золотого пера с красного на оранжевый и обратно.

— Тотем у тебя?

— А?

Он улыбнулся и со стуком поставил бокал на кофейный столик. Кадотт знал, какой эффект производит на женщин, и я поймала себя на мысли: а не играет ли он со мной, чтобы добраться до тотема?

Параноик? Я?

Определенно.

Тем не менее, я выпрямилась, стряхнула с себя сексуальную расслабленность и ответила:

— Он пропал.

— Пропал? Что значит «пропал»?

— Исчез? Украден? Фьють? Выбери сам.

Я становилась отменной лгуньей.

Кадотт так затих, что если бы я не слышала, как он дышит, то подумала бы, что он ушел через балкон — на этот раз в противоположном направлении.

— Ну что ж, — произнес он наконец. — Полагаю, хорошо, что я зарисовал его.

Зашелестела бумага, и я обернулась. Кадотт склонился над кофейным столиком, разглаживая белый прямоугольник. Затем он достал пачку бумаг из заднего кармана и разложил их в ряд.

— Т-ты разве не расстроился из-за тотема?

Он поднял глаза. Пока я не смотрела, он успел надеть очки. Мое сердце бешено заколотилось.

— Расстроился? А с чего бы? Он же не мой.

— И не мой тоже, — проворчала я.

Он несколько секунд разглядывал меня.

— Что случилось?

Я не считала, что должна рассказывать ему о фиаско с комнатой с вещдоками. Клайд бы сказал, что это дело полиции, а так как у меня и так уже хватало неприятностей с шефом, я решила держать рот на замке.

— Я правда не могу сказать.

— У тебя проблемы?

Так и было, поэтому я кивнула. Кадотт указал на место рядом с собой на диване и похлопал по нему рукой:

— Иди сюда.

Все мои страхи показались сущей паранойей, потому что пропажа тотема профессора совершенно не взволновала. Конечно, что пользы ему расстраиваться? Кулон исчез, во всяком случае, Кадотт так подумал.

Когда я села к нему на диван, наши бедра соприкоснулись. Я отодвинулась. Он последовал за мной, прижав свое обтянутое джинсами бедро к моему. Однако когда я бросила на него быстрый взгляд, он смотрел на бумаги, а не на меня.

Я оставила свою ногу там, где она была.

— Видишь это?

Я проследила за его пальцем, и увидела очень точный карандашный рисунок тотема, больший по размеру, чем настоящий камень. Отметины также были увеличены. Так их было намного легче рассмотреть.

— Ты молодец, — признала я.

— Ты и понятия не имеешь насколько.

У меня вырвался смешок. Этот звук заставил меня осознать, как редко я его слышу. Довольно печально. Мне двадцать шесть лет, а смех во мне уже умер. Возможно, с этим мужчиной мне удастся его воскресить.

Кадотт перебрал стопку бумаг — распечаток страниц из всемирной паутины.

— Что бы мы делали без интернета? — пробормотала я.

— Много работали. За час я могу отыскать там больше, чем за неделю в библиотеке. Ага! — Он выхватил листок из середины кипы. — Взгляни на это.

Положив рядом два листа, он придвинул их ко мне поближе. На двух распечатках были изображены два древних худых существа с длинными клыками и еще более длинными когтями.

— Мачи-овишук, — прошептал он.

Снаружи зашелестели деревья, и внезапно в открытые балконные двери подул ветер. Но Кадотт успел положить ладонь на бумажные листы, словно ожидал порыва.

Ветер стих так же внезапно, как и начался.

Ладно. Это было странно.

Я посмотрела на профессора, но он не казался встревоженным из-за ветра. Вместо этого он хмуро разглядывал рисунки.

— Не помню, чтобы видела это. — Я указала на мачи-овишук.

— Я рассмотрел самые мелкие из них под лупой. Оно там. Поверь мне на слово.

Поверю. Пока он не уйдет, и я не раздобуду лупу, чтобы удостовериться лично.

— И поверь мне на слово еще в этом. — Он придвинул ко мне еще один лист.

Мурашки пробежали по позвоночнику от шеи до поясницы. Мачи-овишук был уродливым, но, учитывая обстоятельства, от этого создания бросало в дрожь.

Тело у него было наполовину волчье, наполовину человеческое.

— Это еще, черт возьми, что такое?

— Волчий бог.

Рисунок был наглядным, обнаженный мужчина впечатлял — стройный и мускулистый — само совершенство, если не считать лап, растущих там, где должны быть кисти и ступни. Сзади торчал хвост, а на голове — уши. Вместо волос у него был мех, а то, что некогда было ртом и носом, превратилось в морду.

Но не эти небольшие «недостатки» заставили меня отпрянуть от стола в глупом опасении коснуться картинки или позволить ей коснуться меня. Нет, в рисунке меня испугали эти проклятые глаза — хитрые, умные, человеческие.

— Где ты это нашел?

— У оджибве есть старая и малоизвестная легенда. Волчьего бога можно воскресить во время голубой луны, если путь проложит армия из волков-мужчин. И женщин.

Я повернула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Он не смеялся, поэтому рассмеялась я.

— И какое отношение это имеет к происходящему?

— Джесси, а не слишком ли много здесь совпадений? Тотем, бешенство волков и голубая луна?

Голубая луна. Я вспомнила, как говорила об этом Зи в ту ночь, когда Карен Ларсон укусил волк. В ночь, когда я нашла тотем. В ночь, когда я встретила в лесу обнаженного Уильяма Кадотта.

— Что за волчий бог, и как его воскрешают?

Кадотт отложил часть бумаг, нахмурился и рассеянным жестом поднял очки на макушку.

— Я не уверен.

— Тогда какой с тебя толк?

— Мы это позже выясним.

Он подмигнул. Даже в разгар своего бреда он заигрывал со мной. И с чего я решила, что это мило?

Кадотт вернулся к тарабарщине, которую читал.

— На данный момент я установил лишь, что армии оборотней нужно…

— Эй, эй! — Я вскочила на ноги. — Армия оборотней? Это еще что такое?

— А что такое, по-твоему, волки-мужчины и волки-женщины?

— Плод твоего воображения?

— Моего и всякого, кто решил, что хочет быть волчьим богом.

Я потерла лоб.

— Стоп, придержи коней. Кто-то собирается стать волчьим богом?

— Полагаю, что да. Я не смог определить, как точно это происходит, но создание армии оборотней между двумя лунами — это начало.

— Между какими двумя лунами?

— Когда на один месяц приходятся два полнолуния...

— Случается та самая голубая луна, — закончила я.

— Тогда произойдет воскрешение бога. — Он сверился с календарем на часах. — То есть через пять дней.

Я плюхнулась на диван.

— Ты веришь в эту чушь?

— На самом деле не имеет значения, верю я или нет.

— Почему?

— Потому что кто-то верит, и готов сделать все необходимое, чтобы легенда стала явью.