Обругав Боузмена напоследок, Клайд махнул мне рукой, велев следовать за ним. Оставив Манденауэра с картой региона, которую нашла крохотная секретарша — мне и правда надо бы узнать ее имя, или не надо? — я присоединилась к шерифу в кабинете судмедэксперта.
Он закрыл дверь.
— Джесси, ты меня обижаешь.
— Прошу прощения?
Клайд нахмурился, не уверенный, то ли я извиняюсь, то ли спрашиваю, чем это, черт возьми, я ему теперь не угодила.
Так как у меня всегда было туго с извинениями, он выбрал второй вариант и оказался прав.
— У тебя есть важная для всех нас информация, и ты не делишься ею со мной?
— Клайд, я…
— Что еще тебе известно?
Взгляд его черных глаз был напряженным, а челюсть ходила вверх и вниз, хотя табака у него не было. Я еле сдерживала желание заметить, что если иллюзия жвачки приносит то же удовольствие, то можно сэкономить на табаке. Клайд был не в настроении выслушивать мои остроты.
Я быстро рассказал ему все, что знала. Когда я подошла к рассказу о профессоре Кадотте, Клайв перебил меня:
— Уильям Кадотт?
Черт. Мне следовало опустить имя парня.
— Да. Он самый.
— Он ходячие неприятности, Джесс. Куча неприятностей.
Я нахмурилась. Раз Клайд назвал меня Джесс, это серьезно.
— Мне он показался довольно-таки безобидным.
На самом деле нет. Он показался мне опасным, очень опасным. Для моего целибата.
Клайд нервно и возбужденно заметался по комнате. Он напомнил мне зверя в клетке, а это было на него не похоже.
— Он интеллектуал. Активист.
— Он оджибве, как и ты.
— Он не как я. Я — Лак-дю-Фламбо[4]. Он — Гранд-Портидж[5]. Разница такая же, как между валлийцем и англичанином.
Ладно. Я знала, что каждая группа считала себя обособленной от другой. Но я не понимала, насколько. Или, может быть, такова была точка зрения исключительно Клайда.
— Я думала, ты одобришь кого-то, кто поддерживает индейцев.
— Можно поддерживать, а можно увлекать за собой. Я просто хочу жить своей жизнью. Делать свою работу. Быть самим собой. Мне не нужно, чтобы какой-то сладкоречивый красавчик настроил всех против меня из принципа.
Кадотт определенно увлекал меня, но я с трудом верила, что он стал бы тратить время на то, чтобы сеять смуту в общине просто от нечего делать, и это я Клайду и сказала.
Вторую часть. Не первую.
— Возможно, он изменился. Но я в этом сомневаюсь. Держись от него подальше, Джесс.
— Постараюсь.
И я действительно так поступлю. Кадотт заставлял меня нервничать во многих смыслах. Что мне совершенно не было нужно, когда в Миниве вот-вот мог разверзнуться ад. Потом я вспомнила.
— Мне придется встретиться с ним еще раз.
— Чего ради?
— Чтобы забрать тотем.
— Ты отдала ему тотем? — От его крика в офисе Боузмена задрожали оконные стекла. — Ты спятила?
Меня уже начало всерьез доставать, что на меня орут.
— Я выполняла свою работу, Клайд.
— Отдавая улику преступнику?
— Преступнику?
— Уильяма Кадотта арестовывали чаще, чем он трахался.
— И откуда тебе знать, сколько раз он трахался?
— С таким лицом, как у него, наверняка каждый божий день.
Так как мне пришлось с этим согласиться, я промолчала.
— За что его арестовывали?
— Нарушение общественного порядка. Подстрекательство к мятежу.
— Мелкие шалости.
— Нарушение закона это не шалость.
— Тебе не хуже моего известно, что у половины народа за пятьдесят есть похожие записи в личном деле. Это называлось протестом, если я правильно помню учебники истории.
— Кадотту не за пятьдесят.
— Я заметила.
Если раньше его взгляд был пристальным, то теперь он стал острым и подозрительным.
— Тебе лучше следить за собой. Связь с известным скандалистом не пойдет на пользу твоей карьере.
У меня сердце ухнуло. Работа — это все что у меня было, и я любила ее. Быть копом — это то, что я делала, то, чем я была. Это единственное, в чем я вообще знала толк.
— Ты угрожаешь мне, Клайд?
— Нет. Просто даю хороший совет.
Я в состоянии узнать угрозу, когда ее слышу: сама их достаточно раздала, чтобы понимать разницу.
— Заберите тотем обратно, детектив. Сейчас же.
Я по-военному отсалютовала ему, щелкнула каблуками и, чеканя шаг как на параде, покинула офис. Судя по выражению лица Клайда, он не счел мою выходку забавной.
Мои мысли обратились к профессору, и я вздохнула, а затем достала сотовый. Лучше всего оборвать с ним все связи, пока я не потеряла голову и работу.
Я набрала номер его офиса. Включился автоответчик: «Это Уильям Кадотт. В данный момент меня нет на месте, но если вы оставите сообщение, я перезвоню вам, как только смогу. Мои рабочие часы — с часу до трех с понедельника по пятницу».
Я посмотрела на часы. Только что упустила его.
"Би-и-п!"
Громко откашлявшись, я начала:
— Я… м-м, это Дж… то есть детектив Маккуэйд. Мы вчера встречались.
Должно быть, мои слова прозвучали так же глупо, как я себя чувствовала, потому что Манденауэр поднял голову от карты, которую внимательно изучал, и пристально на меня посмотрел, подняв седые брови.
Я повернулась к нему спиной и оказалась лицом к лицу с Клайдом, который стоял в дверном проеме кабинета Боузмена. Чтоб его, смогу я хотя бы завершить звонок, прежде чем он начнет меня критиковать?
— Мне срочно нужен тотем. Позвоните мне. — Я нажала отбой, потом засунула телефон в предназначенный для него кармашек на ремне.
— Поехали! — позвала я Манденауэра. — Я отвезу вас на место происшествия.
— Джесси, — произнес Клайд.
Я издала мученический вздох:
— Да.
— Я съезжу домой к Карен Ларсон. Тогда тебе не придется этого делать.
Я коротко кивнула и вышла из офиса судмедэксперта. Мгновением позже мы с Манденауэром уже мчались по сто девяносто девятому шоссе в моем патрульном автомобиле.
Меня все еще немного колотило из-за приказа Клайда держаться подальше от Кадотта. Не то чтобы я планировала приближаться к нему больше чем необходимо — я, может, и язва, но не дура — тем не менее, угроза Клайда только заставила меня захотеть увидеться просто так с Кадоттом еще разок-другой. Полагаю, угрозы и правда делают меня упертой.
Так уж удачно сложилось, что домик Кадотта был прямо по пути к тому месту, которое мне приказали — сам же Клайд — показать нашему гостю.
Всю дорогу до места аварии Манденауэр молчал. Я один раз взглянула на него. Он казался спящим: голова откинута назад на подголовник, но глаза закрыты неплотно. Я видела его глазные яблоки под подрагивающими веками.
Жутковато. Я бы испугалась, что он умер, если бы не заметила как медленно и равномерно поднимается его впалая грудь.
Мне только этого не хватало. Чтобы драгоценный «ягер-зухер» Клайда скопытился в моей машине.
Я припарковала «краун викторию» на обочине дороги. На сером асфальте отчетливо выделялись темные следы протекторов внедорожника Карен. Я посмотрела на Манденауэра. Он не спал.
— Не желаете ничего рассказать о несчастном случае? То, что мне следует знать, чтобы покончить с этим как можно быстрее?
Он пристально уставился на меня, словно мог одной только силой воли заставить выболтать тщательно хранимую тайну. Но у меня ни одного секрета не было. За исключением моей постыдной сексуальной одержимости профессором.
Но это не помогло бы Манденауэру убить волка или теперь уже, скорее всего, волков.
— Вы читали мой рапорт о происшествии?
Он кивнул:
— Перед тем как вы приехали в участок. Коротко и ясно, как вы говорите.
Я подумала о тотеме, странном поведении Карен на месте происшествия и ее даже более странном поведении позже.
— А может быть, и нет, — пробормотал он.
Я задумалась над тем, что мне следует рассказывать, а что нет.
Если я расскажу Манденауэру о тотеме, это не поможет ему найти волка. Но меня сегодня уже достаточно отчитали за то, что не делюсь всем, что знаю, поэтому я изложила ему основные факты.
— Из-за этого злился ваш шериф?
Я быстро взглянула на него. Пока мы с Клайдом разговаривали, дверь была закрыта.
— У шерифа Джонстона очень громкий голос, а у меня, несмотря на то, что я давно топчу эту землю, очень хороший слух.
Я пожала плечами:
— Я не знаю, что означает тотем. Он мог лежать там неделями и не иметь совершенно никакого отношения к этому происшествию.
— Может быть. — Манденауэр выбрался из машины. Я присоединилась к нему. — А может быть, и нет, — повторил он.
— А вы решительный вояка, да?
У него дернулись губы. Судя по тому, что я заметила за Манденауэром до сих пор, он почти хихикал.
— Мне нравится держать свой разум открытым.
— Открытым чему?
— Любым существующим возможностям. Никогда не знаешь, когда что-то, вроде бы не относящееся к делу, в действительности оказывается весьма актуальным.
Тут я была с ним согласна. Качественное полицейское расследование включало в себя рассмотрение дела во всех возможных ракурсах и ни одну мелочь не оставляло без внимания. Поэтому я и не стала снимать вопрос с тотемом.
— Если вы проведете меня по месту происшествия, покажете, куда побежал волк, и где вы его потеряли, я буду чрезвычайно признателен.
Я показала на следы торможения внедорожника мисс Ларсон:
— Их длина указывает на то, что она ехала не очень быстро, но среагировать не успела. Я однажды сбила оленя, и это было так, словно животное выросло из-под земли. Только что дорога была пуста, и вдруг в следующее мгновение у меня оленина на решетке радиатора.
— Очаровательно, — пробормотал Манденауэр.
Очаровательно. Да, я такая.
Я указала на лес:
— Кровавый след вел туда.
Я сошла с дороги, и старик последовал за мной. Пока мы осматривали улики, мимо нас не проехала ни одна машина. Обычное дело. Час пик на сто девяносто девятом шоссе приходится на вечер пятницы и вторую половину воскресенья. Тогда машины будут стоять бампер к бамперу отсюда до Стивенс-Пойнт. В остальное время две машины в час — уже считай пробка. Я осторожно спустилась по небольшой насыпи и попала с яркого солнечного света в прохладную лесную тень. В этом лесу были места такие темные и сырые, что солнце никогда не проникало туда. Мне они не нравились, я их избегала как могла, но они там были.
Я шла в сторону коттеджа Кадотта. След давно исчез, покрытый грязью или листвой, стертый дождем, возможно, затоптанный другим животным. Если бы я сама не следовала в лунном свете за блестящими черными пятнами, сегодня я бы с трудом поверила, что они вообще существовали.
— Вы уверены, что это тот самый путь? — Манденауэр продолжал идти, даже не запыхавшись. Он был в чертовски хорошей форме для старика.
— Я неплохо ориентируюсь на местности.
Если честно, при дневном свете мне не нужны были умение ориентироваться или даже следы крови, потому что прямо к домику Кадотта вела тропинка. В темноте, даже если луна светила ярко, лес казался заросшим и непроходимым.
Но если бы я мыслила четко — тогда и сейчас — то догадалась бы, что Кадотту надо было как-то попасть в этот дом. Подъехать на машине он не мог, так как дороги там нет. Ему пришлось где-то припарковаться и войти в лес.
Так же как и в мой предыдущий визит, деревья расступились, открывая полянку, и вот он, домик.
Ого.
Манденауэр затаил дух и остановился. По крайней мере, не мне одной показалось, что коттедж Кадотта словно сошел со страниц сказок.
Сказок братьев Гримм, конечно же. Северные леса чересчур жутковаты и темны, чтобы упоминаться в сказках с феями с серебряными крылышками и танцующими мышками. Они больше годились для историй с волками, поедающими маленьких девочек, и ведьмами-людоедками.
— Здесь я его потеряла.
Я пересекла полянку и прошла несколько футов дальше по тропинке. Манденауэр последовал за мной. Он нагнулся и стал рассматривать что-то под ногами. Взял щепотку, понюхал ее и растер землю между пальцами. Затем втянул носом воздух.
Я пожала плечами. Чем бы дитя ни тешилось.
— Мне нужно поговорить с владельцем домика.
Манденауэр кивнул, отпустил меня королевским взмахом руки и прошел немного дальше в глубину леса.
Я вернулась на поляну и поднялась по ступеням к входной двери. Казалось, что дома никого нет, хотя с чего я это взяла, учитывая, что нигде нет и никогда не было машины. Я постучала. Никто не отозвался, доказывая мое предположение.
Я приложила руку козырьком ко лбу и прижалась носом к окошку в двери. Оттуда на меня уставился рычащий волк.
— Черт!
Я отскочила назад, сердце бешено колотилось, воздух поступал в легкие короткими вдохами, ладонь опустилась на рукоятку пистолета. Я ожидала, что в любую секунду зверь вылетит, пробив стекло, и вцепится мне в горло. Но ничего не произошло.
Я подкралась назад к окну и глянула внутрь. Волк по-прежнему был там.
Но животное не собиралось нападать на меня в любом обозримом будущем, так как было очень, очень мертвым.
Или, по крайней мере, лучше ему быть мертвым, раз уж оно висело на стене напротив двери.
Не знаю, почему меня так обеспокоил волк. У меня самой на стене висели оленьи рога.
Зачем отстреливать оленей, если вы не собираетесь показывать свою добычу? Есть вы их уж точно не сможете. На вкус они как зловонные башмаки, сваренные в протухших помоях.
Но в моем доме оленьи рога использовались как вешалка для медалей за первое место по стрельбе и время от времени как сушилка для нижнего белья. От волчьей головы не было бы никакого проку.
Я задумалась, зачем она Кадотту?
Я подошла к краю крыльца.
— Вы готовы идти? — окликнула я.
В ответ мне послышался отдаленный волчий вой.
Слишком далеко, чтобы пускаться в погоню. И все же этот звук заставил меня спрыгнуть с верхней ступеньки и поспешить туда, где я оставила старика.
Его там не было.
Я выругалась и отправилась по следу. Я не обязана была предупреждать его, чтобы не заходил далеко. Он все же большой мальчик.
Однако количество заблудившихся и умерших в лесу людей поражало.
Если я потеряю элитного охотника на волков, меня до конца моих дней станут звать тупицей.
Я крикнула, но ответа не услышала. Я пометалась вокруг, но результат был тем же. Внезапно я поняла, что в лесу стало тихо. Слишком тихо. Даже птицы замолчали. Что-то приближалось.
Снова послышался волчий вой — на этот раз ближе — и ему ответил второй волк.
Почему они воют средь бела дня? Не за ними ли отправился Манденауэр? У него не было оружия, или, по крайней мере, я его не видела.
Листва шуршала все ближе и ближе. Я посмотрела вверх. Верхушки деревьев были неподвижны, как озеро в новолуние. Ветер, дувший ранее, стих. Что же двигалось сквозь кустарник?
Треснула ветка. Я замерла. Как и тот, кто там находился, кем бы он ни был. В моей руке оказался пистолет. Я не знаю, когда его достала. Я просто была рада, что это сделала.
В темноте в лесу почти невозможно определить, с какой стороны доносится звук. Я обнаружила, что при ярком свете дня это также невозможно. Я стояла среди кустов и деревьев, когда затылок начало покалывать. За мной наблюдали.
— Манденауэр? — крикнула я. — Вернитесь сюда, немедленно!
«Это должно сработать», — насмехался надо мной разум. Если старик здесь, то уже был бы рядом.
Дыхание с хрипом вырывалось из моей груди, сердце колотилось, пот струйкой сбежал между грудей и скользнул вниз по животу. Я подняла пистолет, и птицы снова защебетали.
Боковым зрением я уловила какое-то движение и пригнулась к земле, повернув дуло в том направлении.
Манденауэр поднял бровь:
— Ну надо же, да мы нервные?
Я опустила пистолет, но в кобуру не убрала.
— Да, нервные. Где вы были?
— Там.
Он неопределенно махнул рукой. Движение туго натянуло на нем рубашку, и я увидела очертания пистолета. Мне следовало догадаться.
— Вы слышали волков? — спросила я.
— Я старый, а не глухой.
— Вы же не пошли за ними, правда?
Он покачал головой:
— Это не те животные, которых я ищу.
Я нахмурилась:
— Откуда вам знать?
— Я знаю.
Проехали. Мне не терпелось убраться отсюда. Ненавистно признавать, но я была совершенно выбита из колеи. Птицы не перестают чирикать без причины. И у меня не появляется ощущения, что за мной наблюдают, если только за мной действительно не наблюдают.
— Закончили? — спросила я.
— Разумеется.
Мы направились к машине, и если мы уходили быстрее, чем пришли, плевать. Я не часто пугаюсь, но если такое случается, это меня шокирует.
— Вы можете опустить пистолет, детектив.
Я посмотрела вниз, удивившись, что до сих пор держу оружие в руке. Я также удивилась, поняв, что не хочу убирать его.
— Где ваше ружье? — спросила я.
— Заряжено и заперто, лежит в «Орлином гнезде».
Значит, Манденауэр остановился в спа-отеле «Орлиное гнездо». Спа в Миниве — понятие относительное. Оно означало, что возле озера имеются полотенца и древняя сауна, пьяно кренящаяся к воде со своего насеста на близлежащем холме.
— От ружья, лежащего в чехле под кроватью, вам будет не много пользы. — Как и от спрятанного под рубашкой пистолета, если уж на то пошло.
Манденауэр положил руку мне на плечо, и я остановилась.
— Волк не нападет при ярком свете.
— Почему нет?
Он улыбнулся мне, словно умственно отсталой:
— Не нападет. Поверьте мне.
Я фыркнула. Я не доверяла никому, кроме Зи и иногда Клайда. На собственном нелегком опыте я узнала, что те, кому ты больше всего доверяешь, также являются теми, кто может причинить больше всего боли. Поэтому мой круг доверия был очень узким.
— Вы мне не доверяете?
Я посмотрела на него, словно говоря «Вы меня за дуру принимаете?», и он кивнул.
— Хорошо. Не доверяйте никому, Джесси. Дольше проживете.
Мы с Манденауэром имели сходные мнения по гораздо большему числу вопросов, чем я полагала.
Я сжала пальцы на пистолете и успокоилась. Другие женщины хранили памятные вещицы из своего детства — кукол, мягкие игрушки, одеяла и в трудную минуту доставали их. А я? Я всегда предпочитала «магнум» сорок четвертого калибра.
Мне плевать, скольких волков убил Манденауэр, и сколько раз эти животные вели себя так, как от них ожидали. Я не была готова поставить свою жизнь или даже его, что этот волк — или эти двадцать — будут вести себя как полагается.
Я вспомнила глаза Карен Ларсон. Они мне еще долго будут сниться. Прямо перед тем как она умерла, в ее взгляде промелькнуло понимание. Настоящая она все еще была там, под маской вызванного вирусом безумия. И она была очень, очень напугана.
Я ненавидела бояться. Страх отдавал слабостью, а слабые не выживают.