Голубая луна

Глава 27

Но как бы я не просила, Манденауэр отказался рассказывать мне что-либо еще, пока мы не доберемся до моей квартиры. Что оставило мне много времени для размышлений.

Но раздумья лишь запутали меня еще сильнее. Теории разнились: от бешеных волков до оборотней, от легенды оджибве до нацистского кошмара. Однако ни в одной из них не было ни капли смысла.

Мы подъехали к моему дому в полночь. По крайней мере, на улицах никого не было. Зи думала, что мы все еще в лесу. Я должна была сообщить ей, где мы находимся, и планировала это сделать, как только мы доберемся до моего дома. Выключив свою рацию еще в лесу, я пока не вернула ее в рабочее состояние.

Однако едва мы вошли в квартиру, плотину молчания Манденауэра прорвало. Долгое время я не могла думать ни о чем, кроме его слов.

— Я не тот, кем ты меня считаешь.

Он прошелся по комнате и, прежде чем включить свет, задернул шторы. После чего устроился спиной к стене там, где мог видеть и окно, и дверь.

Мне тоже не нравилось сидеть рядом с окнами, но сейчас я обратила внимание: ведь я никогда не видела Манденауэра без оружия и в расслабленном состоянии хотя бы на уровень ниже «красной тревоги» или повернутым спиной к любому из входов. Так вел себя человек, наживший много врагов, человек, на которого охотились так же часто, как и он сам охотился на кого-то.

— Кто же вы тогда?

— Ягер-зухер.

— Охотник-следопыт. Я знаю. Как и все остальные в этих местах.

— Нет, они думают, что знают, кто такой ягер-зухер, но ошибаются, поскольку это секретная информация, имеющая особое значение.

Недостающий кусочек пазла с почти слышимым щелчком встал на место в моей голове.

— Как в спецназе?

Его губы дернулись.

— Да.

— На кого вы работаете?

— Не на ДПР, можешь быть уверена. Хотя они так думают.

— А Клайд знает?

— Никто не знает, кроме своих.

— Тогда зачем вы рассказываете это мне?

— Поскольку ты можешь понадобиться мне не просто как наемный убийца. Я полагал, что смогу справиться с этим делом сам, но оно намного более запутано, чем я думал поначалу. А все мои сослуживцы заняты в других местах.

— Сослуживцы? И сколько там у вас ягер-зухеров?

— Достаточно.

— Очевидно, нет, раз вам потребовалась я.

— В точку! — Манденауэр поднес указательный палец к виску и бойко отдал мне честь. — Ты мне поможешь?

— А разве я уже этим не занимаюсь?

— Да, но по отношению к тебе нечестно и небезопасно, чтобы ты продолжала расследование, не зная правды.

— Тогда давайте послушаем ее.

— Начну с начала.

— Отличный выбор.

Его брови подпрыгнули, и я замолчала.

— Ты слышала о Менгеле и его жутких экспериментах в Аушвице?

— А кто не слышал?

— Ты будешь удивлена, сколько людей вообще ничего об этом не знают. Или что-то слышали, но выбросили из головы, даже отказались верить в правду о такой жестокости к людям.

— А эти люди знакомы с термином нацизм? Разве это не немецкое слово, обозначающее жестокость к людям?

Губы Манденауэра дернулись. В этот раз я его почти довела.

— Однако, в Аушвице происходило куда больше ужасов, связанных с именем Менгеле, чем подтверждено документально.

— И почему я не удивлена?

— За пределами лагеря он обустроил секретную лабораторию, где работал над своим любимым детищем, — Манденауэр хмыкнул — звук больше походил на смех. — Детище. При тех обстоятельствах это показалось бы забавным. Однако не тут-то было.

— Что вы хотите сказать?

Он кашлянул и набрал в грудь воздуха.

— Монстры, Джесси. Они не только носили униформу Рейха, но и были созданы им.

— Не понимаю.

— Менгеле сделал монстров.

— Каких именно?

— С которыми мы сейчас имеем дело.

— А конкретнее?

Манденауэр постучал по своей голове, затем по груди, совсем как в пещере.

— Ты знаешь.

Я действительно знала.

— Оборотней.

— Да.

Я могла бы начать загоняться о совместных галлюцинациях, психотической паранойе, отравленной воде.

Вот только несколько часов назад я была там, когда тень того человека изменилась. Не говорю, что верю в оборотней. Однако теперь отношусь к вопросу их существования не так скептически.

— Как? — спросила я.

— Одним из самых знаменитых экспериментов Менгеле являлось изучение влияния инфекционных заболеваний на различные расы. В качестве подопытных он, конечно же, использовал евреев и цыган. Гитлер их тоже не любил.

— А кого он любил?

— Голубоглазых, светловолосых белых людей.

— Таких, как вы?

— Именно.

— Вы знали Гитлера?

— Только немного.

Я моргнула.

— Сколько вам лет?

— Я достаточно стар.

— Погодите одну чертову минуту. — Я даже не думала об этом, но моя рука сама потянулась к винтовке, лежащей в зоне досягаемости. — В таком случае, на чьей вы стороне? На чьей стороне сейчас?

— На стороне правды.

— Вы когда-нибудь слышали о том, что злодей — герой собственной истории?

— Не понимаю.

— Гитлер тоже считал себя правым.

— Но между ним и мной существует одно отличие.

— Какое же?

— Он был неправ.

Я не знала, смеяться ли над его искаженной логикой или нет.

— Расслабься, Джесси. Убери руку с оружия. Я не нацист и не оборотень.

— Что ж, это меня успокаивает. Можно подумать, вы сказали бы мне, будь это так. Плохие парни, как правило, не носят на лбах татуировки со свастикой. — Я нахмурилась. — За исключением Мэнсона.

Я сама начала запутывать себя. К счастью, Манденауэр знал, когда на меня не стоит обращать внимания.

— Я тогда был шпионом. Очень хорошим. Владел языком и выглядел истинным арийцем. Родился в Германии и жил там до десяти лет. Кто-то может сказать, что я был изменником.

— А кто-то нет.

Манденауэр улыбнулся.

— Спасибо. Мне дали одно задание и, чтобы его выполнить, я сделал много вещей, которыми не горжусь.

Его взгляд устремился вдаль, лицо погрустнело. Я вспомнила, как он говорил, что давным-давно лишился души. И задалась вопросом, что еще он потерял, пока пытался спасти мир.

— И что это было за задание? — спросила я.

— Выяснить, чем Менгеле занимался в своей секретной лаборатории, и уничтожить это, а также его самого.

— Полагаю, все прошло успешно.

— Найн. (пер. с немецкого — «нет»)

— Что же случилось?

— К тому времени, как я обнаружил лабораторию… — Он взглянул на меня. — Ты когда-нибудь была в Германии?

— Нет.

— Там красивые города, акры холмистой местности. Там также находится местность, известная как Шварцвальд, Черный Лес. В былые времена волки там бродили тысячами. И Менгеле держал свою лабораторию в глубине лесной чащи.

Я кивнула. У меня было ощущение, что я знала, куда он клонит.

— Подбираясь к секретному месту, я видел сотни волков. Я не обратил на них никакого внимания. Еще я видел тени других существ. Но не придал им значения, поскольку то, что я видел глазами, не совпадало с реальностью, существующей в моем разуме.

— Понимаю, — пробормотала я.

— Однако, когда я добрался до лаборатории, она была пуста. Все, что создал Менгеле, исчезло.

— Куда же?

Манденауэр махнул рукой.

— Их выпустили.

— Зачем?

— Гитлер хотел иметь армию оборотней.

— Ничего себе! — пробормотала я, когда еще один кусочек пазла со щелчком встал на место.

Я уже слышала этот термин, поэтому открыла рот, чтобы сказать об этом, но Манденауэр опередил меня:

— Когда войска Союзников высадились в Нормандии, а русские начали наступление со своей стороны, Менгеле запаниковал. Он выпустил монстров, а сам быстро вернулся в Аушвиц, оставив лабораторию заброшенной.

— Вы хотите сказать, что волки Менгеле свободно разгуливают по Миниве спустя шестьдесят лет после войны? Извините, Эд, но мне с трудом в это верится. Во все это. Я кое-что читала про Менгеле.

Информация о нацизме похожа на крушение поезда. Каким бы ужасным не было зрелище, просто невозможно заставить себя отвернуться и не взглянуть еще разок.

— Но на моей памяти никогда не проскакивало даже слушка о лаборатории Менгеле по производству монстров.

— Думаешь, раз ты об этом не читала, то это неправда?

— Ну, что-то столь крупномасштабное и ужасное должно было отразиться в каких-то бумагах.

Манденауэр рассмеялся:

— Тебя бы удивило, сколько всего вообще не подтверждено документами, Джесси Маккуэйд.

— А федеральное правительство об этом знает?

— Дорогая моя, федеральное правительство знает обо всем.

Я фыркнула, таким образом выразив свое отношение к сказанному. У Манденауэра, как и у Кадотта была собственная теория заговора, а я, всегда считавшая конспирологию чепухой, сейчас начинала верить им обоим.

— И как долго живут эти существа? — спросила я.

— Как ты уже заметила, их довольно сложно убить. Я всю свою жизнь посвятил этому делу.

— Вы охотитесь за оборотнями со Второй мировой войны?

— И за ними тоже.

Я нахмурилась.

— А за кем же еще?

Он покачал головой.

— Давай сначала с ними разберемся.

С одной стороны, я хотела поспорить, а с другой — согласиться. Если мне придется беспокоиться еще и о других чудовищах, то можно прямо сегодня отправляться в психушку.

— Сколько монстров было выпущено на свободу?

— Нет никакой возможности узнать. Менгеле уничтожил все записи секретной лаборатории.

— Тогда откуда вы знаете?..

Я не договорила. Я могла бы купиться на столь вопиюще бредовую мысль лишь при условии, что…

— Я видел их, Джесси. Как и ты.

Именно при этом условии.

— Не имеет значения, сколько их было выпущено.

— Разве? А я бы сказала, что это слегка важно.

— Важно, сколько их сейчас. И сколько этих тварей будет, если их продолжат создавать с той же скоростью. И, кажется, их штампуют здесь, в Миниве.

Штампуют. Я уже это слышала. От Кадотта. Хотя я не собиралась говорить, что поверила в эту сказку, на мой взгляд, здесь было слишком много совпадений.

Я вздохнула.

— Не существует никакого супербешенства, верно?

— Нет. Однако оборотизм, — Манденауэр пожал плечами, — или, возможно, мне стоит назвать это явление ликантропией за неимением более подходящего термина, тоже своего рода вирус. Помнишь тесты Менгеле на разные инфекционные заболевания?

— Как я могла забыть?

— Он смешивал вирусы. Видоизменял их. Конкретно этот передается через слюну.

— Но если вакцина против бешенства работает, почему тогда просто не использовать ее?

Манденауэр покачал головой.

— Ты видела, какой эффект она оказала на укушенного.

Я почувствовала, что глаза вылезают из орбит.

— Вы хотите сказать, что именно это и должно было случиться?

— Оборотни не могут обращаться до темноты. Кроме своего первого раза. Будучи укушенными, они меняют форму в течение нескольких часов. День, ночь, дождь, солнце — не важно. Единственный способ отсрочить обращение — немедленная и тщательная очистка раны. Отсрочить, но не предотвратить.

Я вспомнила похвалу дежурного врача неотложки об умениях Брэда оказывать первую помощь. А Карен Ларсон потребовалось несколько часов, чтобы лишиться разума, и она не превратилась в оборотня — по крайней мере, пока я находилась рядом.

— Я не мог позволить Мэлу стать волком. Ты бы предпочла, чтобы я всадил ему в голову серебряную пулю перед половиной города и телекамерой?

— Вы посоветовали уколы от бешенства, зная, что это убьет жертву?

Его резкий взгляд послужил достаточным ответом.

— Почему тогда просто не ввести вакцину во всех монстров?

— Вакцина против бешенства срабатывает только до того момента, как он впервые обратился. Потом может справиться лишь серебро. Чем больше они обращаются, тем сильнее становятся. Старые особи могут контролировать свои превращения и способны ходить под луной в человеческом обличье. Но даже они в определенный момент должны обращаться — во время полнолуния.

Столько информации за такой короткий промежуток времени.

— Откуда вы все это знаете, если записи Менгеле были уничтожены? Он сам с вами поделился?

— Нет. Но другие были вынуждены рассказывать.

По холоду его глаз я могла себе представить, каким образом других вынудили раскрыть тайну. Я мысленно пожала плечами: в любви и на войне все средства хороши. А это была война. И казалось, она снова может разразиться, ведь армия оборотней на подходе.

Я покачала головой. До сих пор не верилось. Увиденное собственными глазами могло стать убедительным доказательством, но чтобы уже поверить наверняка, мне нужно больше, чем тень на стене.