Холодное Сердце Казановы

24

ДАФФИ

Я возвращаюсь домой за тобой, Даффи.

Закатив глаза так сильно, что я была ошеломлена тем, что они не оказались в Хобокене, я провела пальцем, чтобы удалить сообщение. Альтернативой было ответить Би Джею что-нибудь язвительное в духе «Я знаю, что ты молодец, что приезжаешь, но мне бы хотелось, чтобы ты иногда отвечал мне взаимностью». В эти дни я ездила на поезде «О» не менее трех раз в день. Он всегда приходил вовремя и неизменно добирался до места назначения. Единственная причина, по которой я не стала выпячивать перед Би Джеем свои отношения с Риггсом, заключалась в том, что я не хотела сводить Риггса к простому отступлению. Он был намного больше, чем это.

И еще потому, что эти отношения, знаете ли, не были настоящими.

О последнем мне приходилось постоянно напоминать себе, когда я обнаруживала, что делаю для него женские дела. Готовить для него, обниматься с ним, рассказывать ему о своих самых темных секретах и самых озорных желаниях, пока мы были укутаны друг в друга, конечности сплетены, сердца бились в одном ритме.

Сунув телефон обратно в сумочку, я помчалась по коридору к больничной палате Чарли. Мне было стыдно за то, что я не бросила все дела и не помчалась к нему на помощь, когда узнала, что его госпитализировали, но сегодня позвонила Лаура и сказала, что ее котенок, Баби, упал с верхнего шкафа на кухне. Находясь на работе, она увидела его на камере видеонаблюдения, но не могла позаботиться о нем до позднего вечера. Мне захотелось покаяться за то, что в последние годы я вела себя с ней как дерьмо, и я поспешила ей на помощь.

Теперь я стояла перед дверью Чарли, боясь открыть ее и увидеть, что ждет внутри. Мало того, что мне очень нравился мой старый сосед, но если я действительно была права насчет того, кем он был для Риггса (что казалось маловероятным и в то же время таким невероятно очевидным), то передо мной вставала моральная дилемма.

Я постучала в дверь.

— Входи, Дафна.

Я толкнула дверь и стыдливо вошла внутрь. Чарли лежал на больничной койке, подключенный к всевозможным мониторам. Он выглядел бледным, болезненным и не в себе.

Я наклеила на лицо улыбку и вручила ему кусок пиццы с ананасами — его любимое блюдо — и банку колы.

— Лечебная нездоровая пища, — объявила я.

— Как раз то, что доктор прописал. — Его глаза загорелись, но все остальное осталось тусклым, и он свернулся на большой кровати, как цветок в книге.

Опустившись в кресло, я бросила на него укоряющий взгляд.

— Вам есть за что ответить, мистер. Ты должен был сказать мне.

Он кашлянул в кулак и принялся за пиццу, не сводя с меня глаз.

— Ты была занята в последнее время. К тому же я не афиширую свою болезнь на всеобщее обозрение.

— Я не об этом. — Я проследила за ним взглядом. Его движения были медленными и затрудненными. — Ты прекрасно знаешь, что я говорю не о твоей болезни. Хотя до этого мы тоже дойдем.

Он вздохнул, опуская пиццу на бумажную тарелку.

— Черт.

Значит, это правда. У меня в груди было такое чувство, будто кто-то пытается выжать ее досуха.

— Язык, — надменно сказала я. — Но да, «черт» отлично подходит для этого.

— Думаю, кто-то должен знать. — Чарли оглядел нас, словно убеждаясь, что мы действительно одни. — И я полагаю, что этим кем-то должна быть ты, поскольку ты единственный постоянный человек в моей жизни.

— Не говори так уныло. У тебя могла быть и худшая компания. Ты знаком с моим соседом по комнате? — Я подергала бровями.

Я настороженно следила за его реакцией. Он издал усталый смешок, но быстро остановился. Должно быть, это повредило его легкие. Я понятия не имела, почему он здесь. Я предположила, что это как-то связано с его эпизодом в начале недели.

— Мы можем поговорить об этом через секунду? — Он сглотнул, его лицо сморщилось от беспокойства. — Потому что то, что у меня… это плохо, Даффи. Очень плохо.

— Отравление алкоголем — это плохо? — спросила я. Его перевели из отделения скорой помощи в отделение интенсивной терапии, но я все еще не понимала, для чего он здесь.

— Нет.

— Рак?

Он покачал головой.

— Болезнь Хантингтона.

Мой позвоночник напрягся. Болезнь Хантингтона? Название было знакомым, но я ничего о ней не знала. Только то, что она довольно редкая и смертельно опасная.

— Ты выглядишь настолько удивленной, что можно подумать, будто я сказал тебе, что беременный. — Он потянулся к тумбочке, чтобы открыть банку колы. — Если вкратце, то это болезнь, при которой нервные клетки в мозге постепенно разрушаются, пока ты не сможешь двигаться, думать или говорить.

— То есть… как склероз, — пробурчала я.

Чарли мягко улыбнулся.

— Нет, склероз, по крайней мере, не затрагивает твой разум. Твой здоровый разум, по сути, заперт в теле, которое разрушается. Болезнь Хантингтона — это нечто большее. Она лишает тебя разума и тела.

У меня было так много вопросов. Столько всего я хотела узнать. Но главное, что стояло передо мной, — это осознание того, что Чарли умирает. Умирает и одинок. Единственными, кто навещал его, были Риггс и я, а мы жили по соседству.

— Как давно ты страдаешь от этого? — Я спрятала руки между бедер, чтобы он не видел, как я дрожу.

Он выдохнул воздух, подняв взгляд к потолку.

— Наверное, около шести лет, я бы сказал.

— Я никогда не видела, как ты выглядишь… э-э… — Я замялась. Я не была уверена, что это предупреждающий знак.

— Да, — сказал он, и я заметила, что его речь была медленнее, чем обычно. — Я хорошо принимал лекарства, ходил на прием… все делал правильно. Я даже перестал путешествовать, потому что мне нужно было быть рядом с медицинским персоналом. — Его глаза блестели от непролитых слез, и теперь он посмотрел на меня, но я почти жалела, что он этого не сделал. Его страдания высасывали из меня весь солнечный свет, который я еще хранила. — То, что ты этого не видела, не значит, что этого не было. Я прошел через все этапы. Большие и маленькие. Провалы в памяти, неуклюжесть, мышечные спазмы, нарушение речи.

— Как ты это скрывал?

— Я хорошо научился ускользать, когда это было необходимо. — Он мрачно улыбнулся. — Я исчезал для тех немногих, с кем общался. И я не всегда испытывал такую боль. Время от первого симптома болезни Хантингтона до смерти составляет от десяти до тридцати лет. Какое-то время я уклонялся от реальных неприятностей. Похоже, они наконец настигли меня.

Я закрыла глаза, сделав глубокий вдох. Вот почему он обмочился в тот день. Он почти не контролировал свои мышцы. Мне потребовалось все, чтобы не заплакать.

— Ты справлялся с этим один в течение шести лет? — Я сжала губы, чтобы не расплакаться.

Он попытался кивнуть.

— Хотя каждый год казался десятилетием.

— И что же они собираются сделать, чтобы помочь тебе здесь? — потребовала я, поднимаясь на ноги. — Многое предстоит сделать. До этой недели ты был практически здоров!

Он посмотрел на меня с сочувствием, как будто я полностью отрицала свою вину.

— Я не был в порядке, и они мало что могут сделать. Болезнь Хантингтона неизлечима. Можно замедлить развитие болезни и иногда управлять ею, но я уже делал это раньше. Больше это не работает. Боюсь, это мой последний шаг.

— Как ты можешь так говорить? — Я начал бешено вышагивать по комнате. — Ты только что приехал!

— Это не первое мое пребывание в больнице, — признался он. — Помнишь все те разы, когда я говорил тебе, что уезжаю из города?

Мои глаза вспыхнули. Чарли время от времени писал мне, что не может прийти на наши еженедельные посиделки, потому что его нет дома. Я никогда не ставила под сомнение его оправдания. Он был лихим, космополитичным мужчиной. Я полагала, что он ездит в командировки, чтобы повидаться с друзьями и семьей, а не лежать в темной больничной палате в одиночестве.

— О, Чарли. — Я закрыла рот рукой. Несмотря на все мои усилия, из глаз потекли слезы. — Не волнуйся. Мы вытащим тебя отсюда…

— Даффи. — Его голос стал резче. — Послушай меня. На этот раз я не выберусь отсюда живым. А если и выберусь, то сразу в хоспис. Я тяну с этим последний год. Мне не становится лучше, ангел.

— Как ты мог так быстро сдаться? — Я по-детски хныкала, огонь горел в моих легких.

— Я устал. — Он опустил взгляд на свои пальцы, которые были скрючены, как креветки. — И мне больно. Все это чертово время. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я готов к тому, чтобы это прекратилось. Даже если бы я не был… — Он тяжело вздохнул. — Наши легкие? Они тоже мышца. Уверен, ты это знаешь. Мои замедляются, и мне становится трудно дышать. Сейчас я дышу на тридцать процентов. Что… не очень хорошо.

— А как насчет пересадки легких? — Я наклонилась вперед, сжимая его руку.

Чарли засмеялся, потом закашлялся.

— Я не молод, и у меня смертельная болезнь. Я никогда не смогу претендовать на это. — На мгновение в комнате воцарилась тишина. — Прощаться тяжело, ангел, я знаю. Но именно это делает прощание таким значимым.

Я зарылась лицом в свои руки и начала безудержно рыдать. Когда я только вошла сюда, я не могла представить, что Чарли скажет мне что-то подобное.

Я думала, что он признается в том, что слишком много пьет, или в мини-сердечном приступе, который наконец-то подтолкнет его в правильном направлении — к трезвому образу жизни и питанию без заморозки. Я была совершенно не готова к тому, что он только что обрушил на меня.

— Ты сказал, что это конец. — Мои рыдания немного утихли. — Насколько ты близок к этому концу?

— Еще несколько недель. Может быть, месяц? Я уже связался с хозяйкой и сказал ей, что квартира в ее распоряжении.

Я стонала в ладони, понимая, что должна быть сильной ради него, и все равно стыдливо позволяя себе сломаться. Мои мысли закрутились в беспорядочный узел. Он был слишком молод. Слишком хорош, чтобы умереть. Он был моим единственным другом в Нью-Йорке. И если мои подозрения верны… у него было еще столько всего, ради чего стоило жить. Целый человек, которому он мог бы посвятить свою жизнь.

Словно прочитав мои мысли, Чарли прочистил горло и попытался почесать плечо.

— Теперь о том, что мы собирались обсудить…

Я заставила себя поднять глаза. Я была в ярости от того, что не обратила внимания на мелкие улики. На его ограниченный диапазон движений. На то, как он иногда говорил невнятно. На то, что он забывал элементарные вещи, которые я рассказывала ему о своей жизни.

— Это насчет Риггса. — Он поморщился.

Меня затошнило от страха, когда я собрала в голове всю картину.

— Хантингтон… — Он тяжело сглотнул. — Это наследственное заболевание.

Я закрыла глаза.

Это было его признание.

Его подтверждение того, что моя теория верна.

Было безумием не замечать этого, хотя на бумаге Риггс и Чарли были из разных штатов, мест, побережий и происхождений; если поместить их обоих в одну комнату, они выглядели как зеркальное отражение друг друга. У них был одинаковый рост, одинаковое телосложение, одинаковые золотистые волосы. Одинаковые глаза — голубые с золотистыми прожилками вокруг зрачков, похожими на крошечные нефтяные пятна, и одинаковый римский нос. Они говорили одним и тем же низким, сексуальным баритоном. Они оба двигались, как пантеры в саванне, настигающие свою следующую добычу. Они увлекались одними и теми же вещами: природой, фотографиями, экстремальными видами спорта. Они пили один и тот же алкоголь, у них были одни и те же тики и один и тот же затягивающий смех. В их случае природа и воспитание имели однозначный ответ: природа. Они прожили всю жизнь врозь, но при этом были практически однояйцевыми близнецами.

Мои мышцы напряглись.

— Когда ты узнал?

Чарли откинул голову назад, выглядя страдающим.

— Что он мой?

— Да.

— В ту самую первую секунду. В тот момент, когда он проскользнул через входную дверь нашего здания. Это было похоже на взгляд в зеркало тридцатилетней давности. Это выбило из меня дух. Все последующие разы я ждал, что он скажет что-нибудь об этом. Но он так и не сказал.

— Но ведь он вряд ли мог знать, не так ли? — В меня хлынул новый гнев, и я на мгновение забыла, что Чарли болен. — С чего бы ему вообще об этом думать?

— Ты права, — мрачно сказал он. — Не должен. Он вообще не должен думать обо мне.

Внутри меня закрутилась лавина вопросов — почему он ушел? Почему он никогда не искал Риггса? Что произошло в ночь смерти матери Риггса? Но в конечном итоге я не имела права знать что-либо раньше Риггса. Даже затевая этот разговор, я чувствовала себя предательницей по отношению к нему.

— Когда ты собираешься ему рассказать? — Мой голос стал металлическим и холодным.

— Что? — Его глаза расширились. — Никогда, ангел. Почему я должен так поступать с ним?

— Потому что ты его отец! — прорычала я. — Он заслуживает того, чтобы знать.

— Он никогда не простит меня. И за то, что бросил его, и за то, что рассказал ему. — Подбородок Чарли дрогнул. Я не могла отрицать, что он, вероятно, прав. — И я бы не стал его винить. Какой смысл рассказывать ему? Больше душевной боли? Больше разочарований? Он и так неплохо устроился. Я всегда знал, что у него все будет хорошо, с его дедом и всем остальным, но Риггс превзошел все мои ожидания и сам стал выдающимся художником.

Что он имел в виду, говоря о своем дедушке? Почему он знал, что с Риггсом все будет хорошо? Прежде чем я успела спросить, он продолжил.

— А Риггс не хочет знать. Если бы он знал, то легко бы нашел меня. Хотя Эбби не записала мое имя в его свидетельство о рождении, она дала своему отцу мое полное имя. Все, что ему нужно было сделать, — это спросить. Забавно, но я всегда предполагал, что он так и сделает.

Эбби. Мать Риггса. Женщина, которую я ненавидела каждой частичкой своего тела.

Я сжала губы, пытаясь сохранить спокойствие.

— Оба его деда умерли, когда он был маленьким.

Лицо Чарли стало таким же бледным, как и стены за его спиной. Он выглядел разорванным на части. Какая-то часть меня хотела, чтобы ему было больно за то, что он сделал с Риггсом. Другая хотела плакать, потому что ему было больно. Эмоции действительно были довольно сложным испытанием.

— Где он вырос? — Рот Чарли оставался открытым.

— Спроси его. — Я встала. — Когда ты скажешь ему, что ты его отец. А это будет завтра, когда он в следующий раз придет к тебе в гости.

— Я уже сказал тебе…

— Хватит! — Я повысила голос, ударив сумочкой о ножку его кровати. — Меня не волнует, что правда неудобна. Это все равно правда. Не говоря уже о том, что мне нужно не воссоединение семьи. — Мои ладони и затылок вспотели. — У Риггса… болит голова.

Чарли нахмурился.

— Хорошо…?

— Ноющие головные боли, которые не проходят и не имеют объяснения.

Я подняла брови, пристально глядя на него. Прошла секунда, прежде чем до меня дошло. Головные боли были признаком чего-то более серьезного, и я полагала, что болезнь Хантингтона — одна из них.

Теперь Чарли был весь зеленый.

— Он должен знать.

— Он должен провериться, — согласилась я.

Я упустила из виду, что уже записала Риггса на прием. Ему просто нужно было перенести его на другой день. Я беспокоилась не только за его здоровье — он заслуживал того, чтобы знать правду. А что он решит делать с ней потом — исключительно его дело.

— Завтра. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его холодную щеку. — Иначе я сделаю это, и он сам убьет тебя.

К тому времени, как я добралась до дома, я была совершенно измотана. Мне казалось, что я не спала сто лет. В голове крутились откровения о том, что Чарли умирает и что он — отец Риггса. Кроме того, мне пришлось столкнуться с неприятным осознанием того, что я не могу перестать думать о своем муже каждую секунду этого чертова дня. Я была одержима этим человеком, и перспектива того, что он узнает о Чарли и расстроится, вызывала у меня желание броситься под автобус. Я даже не хотела обсуждать мысль о том, что у Риггса, возможно, болезнь Хантингтона, — одна эта перспектива вызывала у меня сокрушительный ужас.

Когда я вошла, Риггс сидел на диване, курил косяк и пил пиво, являя собой образчик чистой жизни. Я бросила сумочку на журнальный столик, борясь с желанием отругать его, чтобы он лучше следил за собой, потому что его неявившийся отец мог передать ему смертельную болезнь.

— Привет, — поприветствовала я. Я старалась сохранять «ледяной и правильный» вид, когда мы не были вместе в постели. — Посмотри на себя, ты же гуру здоровья. Не хочешь ли ты выпить пару стопок кокаина в придачу к пиву и травке?

— Ты имеешь в виду порошок? — Он небрежно отхлебнул остатки своего напитка и поднялся на ноги. — Конечно, если он у тебя есть.

— У меня нет.

— Я шокирован и потрясен, — язвительно ответил он, схватившись за грудь.

— Как прошел день? — Я проигнорировала его сарказм.

— Ужасно, а у тебя?

— То же самое. — Я сделала паузу, нахмурившись. — Почему твой день был ужасным?

Он не ответил, но выглядел так, будто мог кого-то убить. И скорее наслаждаться этим. Я никогда раньше не видела Угрюмого Риггса. Наглый Риггс? Да. Раздраженный Риггс? Определенно. Даже Сердитый Риггс появлялся раз или два. Но это было что-то новое и нежелательное.

Мы стояли друг напротив друга, наши взгляды столкнулись, как титаны. Я не знала, что изменилось с утра до сегодняшнего дня, но что-то изменилось. Между нами были секреты. Невысказанные вещи, которые могли нас погубить.

— Почему ты так смотришь на меня? — Я надулась. Я устала, мне было грустно за Чарли, обидно за Риггса, а главное — я была в ужасе. Я не могла влюбиться в своего мужа. Просто не могла. Его не интересовало мое сердце. Если бы я отдала его ему, он бы выбросил его в мусорное ведро по пути к следующей ногастой завоевательнице.

— Не обращай внимания на мой дерьмовый день. Ты какая-то не такая. — Риггс прищурился.

— Ну, потому что Ча… — начала я, но тут же захлопнула рот. Я хотела сказать ему, что все дело в смерти Чарли, но Чарли никогда не говорил Риггсу, что с ним не так. Это было не мое дело.

Я покачала головой.

— У меня был длинный день.

— Полно звонков и сообщений от Петуха, я уверен. — Риггс скривил рот в издевательской гримасе.

Боже мой, кого сейчас волновал Би Джей?

— Ты уже перенес встречу? — Я схватила его пустую бутылку из-под пива и пепельницу, а затем отнесла их на кухню.

— Скоро. — Он крался за мной, как голодный хищник.

— Собери сумку. — Его слова ударили меня по спине, едва не поставив на колени.

Я выбросила содержимое пепельницы в мусорное ведро и повернулась на пятках, чтобы встретиться с ним взглядом. Мой позвоночник прижался к стойке. Риггс навалился на меня, приблизив лицо.

— Прости? — Я изогнула бровь.

— Собери. Сумку, — медленно произнес он, как будто у меня проблемы со слухом.

— Ты выгоняешь меня из моей собственной квартиры? — Я сардонически рассмеялась.

— Нет. Мы едем в отпуск.

— В отпуск? Куда?

— В Лондон.

— Лондон?

— Ты так и будешь повторять все, что я говорю, на повышенных тонах? — спросил он, выглядя раздраженным и обиженным.

— Пока не поймешь, да. Риггс, что ты… Ладно, прежде всего, личное пространство, пожалуйста. — Я махнула рукой между нами, отгоняя его. Я не могла сосредоточиться, когда его тело было так близко к моему.

Он сделал шаг назад, все еще глядя на меня с яростью всей римской армии.

— Во-вторых, что значит «мы едем в Лондон»? Когда? На какой срок? И, возможно, самое главное, с какими деньгами…

— Перестань беспокоиться о деньгах, — прорычал он, заманивая меня в ловушку и прижимаясь ко мне с каждой стороны через стойку. — Просто собери сумку и пойдем.

Мои глаза расширились, а челюсть отвисла.

— Ты хочешь сказать, что заказал нам билеты на вечер?

— Нет лучшего времени, чем настоящее, малышка.

— Я не могу покинуть страну, помнишь? — судорожно спросила я. — Моя виза еще не получена.

— Твоя форма I-131 только что была одобрена. — Он поднял руку, в которой лежал мой паспорт, а в нем — совершенно новая виза. — USCIS ускорила ее рассмотрение, потому что у тебя дома чрезвычайная ситуация.

— У меня дома чрезвычайная ситуация? — вскричала я.

— Нет, — сказал Риггс. — А вот у нас с Кираном она визникла. Я знал, что ты скучаешь по родителям, и Циммерман была более чем счастлива помочь и получить дополнительную опла… — Он неожиданно остановился, но я была слишком ошеломлена, чтобы следить за этой нитью разговора.

Голова шла кругом. Ему нужно было поговорить с Чарли завтра. Это не могло ждать.

— Но мы уже подали прошение на визу, — сказала я. — Нам больше не нужно притворяться.

— Вопреки твоему мнению, я не живу, не дышу и не существую ради твоей визы.

— Господи, Риггс. — Я просунула голову под его мускулистую руку и направилась к туалету. — Сейчас не самое подходящее время. Я. Я. У меня завтра собеседование.

Тебе нужно поговорить с Чарли. Я не знаю, сколько у него осталось времени.

— Ты не получишь ее. — Он пошел за мной. — Ты безработная, пока не получишь рабочую визу. Ну вот, я заложил в тебя бомбу правды. Теперь перестань пытаться.

Я распахнула дверь в ванную, спустила штаны и присела на корточки, чтобы помочиться в унитаз. Он облокотился на раковину, сложив руки узлом на груди.

— Ты излишне властен, — заметила я.

— Ты излишне упряма. — Его взгляд опустился между моих бедер, и на его лице появилась небольшая ухмылка. — Но мне нравится, что мы достигли такого уровня близости. Однако я провожу черту под номером два.

— Глаза вверх! — Я щелкнула пальцами. — А как же Чарли? Мы не можем его бросить.

— К черту Чарли. Он не наш ребенок. — Риггс пожал плечами. — К тому же, это всего на один уик-энд. Он переживет и это.

У меня забурчало в животе. Он и понятия не имел, что речь идет о его отце. Я чувствовала себя Иудой Искариотом. Обманщиком Димасом.

— Ну, я не хочу никуда ехать. — У меня было чувство, что он чего-то не договаривает.

— Тогда, наверное, мне придется пригласить ближайшую свободную проститутку. Нельзя, чтобы твой билет пропал даром, верно?

Я покраснела и бульдозером направилась к раковине. Риггс не двигался. Я специально брызнула на него водой, пока мыла руки.

— Ты ведешь себя как хулиган, — прорычала я, излишне усердно оттирая пальцы.

— Ты ведешь себя неразумно, — прохлопал он в ответ. Когда я закончила мыть руки, он схватил меня за запястье и потащил в комнату. — А теперь собирайся.

— К чему такая спешка? — Я уперлась каблуками в пол, не желая сдвинуться с места.

— Просто хочу покончить с этим фиктивным браком, а что может быть лучше, чем наконец познакомиться с семьей невесты?

— Вчера, когда мы спали в одной постели, ты не казался таким уж жаждущим покончить со мной, — сказала я в разговоре.

Риггс усмехнулся.

— Во-первых, это был душ, а во-вторых, не путай трах с романтикой.

Мы остановились в моей комнате. Я обернулась. Мы оба сильно пыхтели.

— Риггс. — Дрожащими руками я откинула волосы назад. — Ты меня пугаешь. Что происходит?

— Слушай, я сейчас чувствую себя очень замкнуто. Я уже больше месяца не выезжал за пределы этого проклятого штата. Я начинаю нервничать, и это была единственная поездка, которую я мог счесть законной в глазах Эммета. Медовый месяц. И поскольку я не могу никуда тебя отвезти из-за твоей визы, я подумал, что тебе будет приятно увидеть свою семью.

Я чувствовала себя эгоисткой и полностью поглощенной собой. Конечно, он чувствовал клаустрофобию. Никогда прежде он не оставался в одном месте так долго. Он был здесь только потому, что нам нужно было притворяться. А я так долго не видела свою семью. Так чертовски долго, что сердце сжималось при одной мысли о том, чтобы снова обнять их. Чарли мог подождать один уик-энд. Это было не идеально, но мир Риггса вот-вот должен был взорваться, и он заслужил последний счастливый уик-энд.

— Я соберу сумку прямо сейчас.