Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 12

Ники

— Ты поедешь к семье на Рождество? — спросила Амира.

Мы сидели с ней в детской и учились читать. Хотя как по мне, Амиру даже особо учить не надо было, она легко читала как на русском, так и на немецком (упс, вот здесь я убедиться в правильности, увы, не могла, оставалось верить ей на слово). Еще Лукас сказал, что неплохо было бы начать заниматься с ней английским, и сегодня мы изучали Present Simple на примере мультиков. Но вопрос девочки выбил меня из колеи, потому что…

Потому что, несмотря на всю мою ненависть к Новому году и околопраздникам, это будет мое первое Рождество и Новый год непонятно где. То есть понятно, где, конечно же — в маленькой мансардной комнате. И, прежде чем я успела как следует себя пожалеть, мне в голову пришло: а чем это, собственно, отличается от того, что было с Робом?

Из-за его маниакальной собственности у меня не осталось ни друзей, ни подруг, отцу я не писала уже очень давно, матери тоже. Так что если включить мозг, переживать не о чем и ныть тоже не стоит.

— Нет, — честно призналась я.

Амира посмотрела на меня удивленно. Честно говоря, с каждой проведенной вместе минутой она все больше напоминала мне меня. Ее спальня была как когда-то моя: в кремово-воздушных тонах, с яркими вставками из мультиков и сказок. Это совершенно не вписывалось в строгую сдержанность Лукаса и его дома, поэтому заходя к ней, я словно оказывалась в другой реальности, или в своем детстве.

Ее кровать была круглой, занавешенная тюлево-органзовым балдахином, она правда напоминала ложе маленькой принцессы. Не удивлюсь, если заглянув под матрас, я бы обнаружила там горошину, а потом Амира сообщила бы мне, что не выспалась. Здесь был огромный кукольный дом, в котором жили феи Винкс, куча мягких игрушек, целый шкаф был отведен под книжки с картинками и детские развивающие игры. Так мечтала жить любая девочка ее возраста, и у меня все это тоже было.

Я помню, как мне завидовали одноклассницы, и, хотя Амира еще не пошла в школу, уверена, ей всего этого тоже не избежать. Просто потому что любому ребенку хочется, чтобы у него появлялось все по щелчку пальцев — у меня появлялось, и у Амиры тоже. Но у нас с ней не было того за что, я уверена, мы обе отдали бы все игрушки мира и даже саму возможность получать эти игрушки.

Мамы.

Моя меня кинула, ее умерла, и сейчас я не была уверена, что из этих двух зол можно выбрать меньшее.

— Почему? — спросила она. — У нас принято проводить Рождество с семьей.

— У нас тоже. Хотя в России больше любят Новый год.

— Почему?

Я пожала плечами. Не вываливать же на нее всю историю про большевиков, которые взрывали церкви. И про то, что до девяностых вся эта история с религией у нас считалась мракобесием, поэтому о ней даже особо не распространялись.

— Мама любила Рождество, — сказала Амира. — А твоя?

— Она… — Я смутно помнила, что любила моя мама. — Не очень.

— А какие праздники она любит? День Рождения?

— Не знаю, — ответила я. — Мы с ней не общаемся.

Амира широко распахнула глаза.

— Как можно не общаться с мамой?

Вопрос был просто на миллион. Для девочки, которая боготворила мать, для которой она была ангелом, мои слова наверняка звучали кощунственно. Я поняла, что надо сворачивать с этой темы, пока мы обе до чего-нибудь не договорились. Мне очень не хотелось потерять доверие этого удивительного ребенка и уж тем более не хотелось стать для нее очередной долбанутой няней.

— Мы совершенно разные, — сказала я. — Нам сложно быть вместе и очень сложно разговаривать. Мы не понимаем друг друга, как будто она говорит на немецком, а я на английском. И у нас нет гугл-переводчика под рукой.

Амира хихикнула, но потом мигом стала серьезной:

— Если бы я знала твою маму, я бы вас помирила. Когда она тебе в следующий раз позвонит, дай мне трубку. Я ей все скажу.

Она сообщила это с таким важным видом, настолько проникновенно, что у меня просто язык не повернулся сказать ей о том, что наших звонков больше не будет.

— Хорошо. Если ты не будешь спать, я дам тебе трубку.

— Даже если буду, разбуди меня. — Она сверкнула глазами. — Слышишь?

Пришлось пообещать.

Не знаю, это было новое поколение, или Амира очень рано повзрослела из-за смерти матери, но меня временами просто обескураживала серьезность разговоров с ней. При всем при том, что на все эти темы она говорила с классической детской непосредственностью, пробивало как на сеансе у психолога, честное слово.

— А ты? — спросила я, радуясь возможности наконец-то соскочить с темы. — Как ты планируешь провести Рождество и Новый год?

— На Рождество мы с папой поедем в Альпы! — радостно сообщила она. — А Новый год… ну, наверное, как обычно, просто дома. Знаешь, как его называют у нас?

— Как?

— Сильвестр! В честь Святого Сильвестра. Говорят, он укротил Левиафана и остановил конец света, — Амира сияла от радости, потому что теперь она могла чему-то меня научить.

— Ух ты! — сказала я.

— Да, и если ты захочешь, мы будем вечером есть фондю и смотреть «Гарри Поттера»! Папа не отправляет меня спать, пока я сама не захочу, так что можем смотреть его всю ночь!

— Звучит как отличный план, — я подняла вверх большой палец.

— Да? Правда? — Амира вгляделась в мое лицо. — Потому что Грета не любила сказки. Она сказала, что все это ерунда, такого не бывает, и Винкс она тоже не любила.

— Странная женщина.

Амира хихикнула. А потом порывисто меня обняла:

— Я так рада, что ты у нас появилась, Ники!

И, странное дело, я совсем не покривила душой, когда обнимала ее в ответ:

— Я тоже.

Именно благодаря этому разговору я сегодня дожидалась Лукаса. До Рождества осталось пару дней, до Нового года-Сильвестра — соответственно, неделя, и мне жизненно необходимо было с ним поговорить. Как назло, он решил сегодня поработать подольше и не появлялся в доме с самого утра. В итоге я расхаживала по холлу, нервируя слуг и охрану, чтобы встретить его на нейтральной территории, до того, как он пойдет к себе.

Лезть на территорию хищника, читай, в его спальню, мне не хотелось. Несколько дней, что я провела с Амирой, он ко мне не заглядывал — в смысле, не заглядывал для секса. Потому что в детскую он заходил: очевидно, чтобы удостовериться, что все в порядке, и я не съела его дочь. Потом смотрел на нас из окна кабинета — я как раз качала укутанную в симпатичный пуховичок-курточку Амиру на качелях, а она хохотала над моей историей, которую я сочиняла по теме Винкс.

Когда я повернулась, Лукас стоял с совершенно непроницаемым лицом, прочесть на котором было невозможно решительно ничего. К подобному я уже привыкла, поэтому просто подмигнула ему, и в ту же секунду он отвернулся и скрылся в глубине кабинета. Там мне тоже бывать не доводилось, и я могла только представлять, как он выглядит. Наверняка, такой же холодный и суровый, как его владелец.

Сближение с Амирой заставило меня пересмотреть свое к нему отношение, потому что каким бы монстром он ни был в реальном мире, в нем жила совершенно бескрайняя искренняя любовь к дочери. Называть чудовищем такого мужчину у меня не поворачивался ни язык, ни мысли, принять его таким оказалось гораздо проще. Больше того, я не раз и не два представляла, что для кого-то может казаться чудовищем мой отец.

Тем не менее я знала его как самого заботливого отца в мире, и именно сейчас понимала, что совершенно не ценила этот факт. Принимала его как данность, зациклилась на матери, которая меня бросила, но игнорировала и доводила отца, который был готов ради меня на все.

Лукас явился ближе к двенадцати, когда я сидела на диванчике в холле и дремала. Меня разбудил его голос и шаги: он что-то говорил охраннику. Спросонья я не разобрала, что, а потом он заметил меня.

— Ники? — спросил холодно.

Одно слово, а в нем целый калейдоскоп чувств, от «какого хрена ты здесь» до «что-то не так с Амирой?». Кажется, я начинаю понимать особый диалект Лукаса Вайцграфа.

— Хотела поговорить. По поводу Рождества. Мне нужно будет съездить в город…

— Исключено.

— Я хочу купить Амире подарки, — я шагнула к нему. — Выбрать сама, понимаешь?

Безопасник жопой почувствовал, что что-то надвигается, и ретировался. А Лукас холодно на меня посмотрел:

— И на что ты их собираешься покупать, Ники?

А вот это был удар ниже пояса.

— Я работаю няней. Могу попросить аванс?

— Можешь. Но ты его не получишь, и в город не поедешь.

Что я там только что думала про чудовище?

— Я не собираюсь вредить тебе или Амире, — сказала я, стараясь говорить ровно, сдерживая рвущееся из груди раздражение. — Я просто хочу ее порадовать.

— Для этого у нее есть я.

— Тебе никогда не хотелось получить подарок от няни? От человека, с которым ты на одной волне?

— Нет.

Я глубоко вздохнула.

— Пожалуйста…

— Когда я говорю «нет», это значит «нет». Поднимайся к себе.

— Монстр, — выплюнула я.

— И жди меня. — На холодных губах мелькнуло подобие улыбки. — На коленях.

— Серьезно? — почему-то именно после того, как он доверил мне Амиру, подобное царапнуло когтями по сердцу. — Иди нахрен, Лукас Вайцграф. Проще говоря, отсоси себе сам.

Лукас

В последние дни Амира только и делала, что говорила про Ники. Ники то, Ники се, она сделала то-то и то-то, а вот она сказала… В определенный момент он поймал себя на мысли, что ему все сложнее сдержаться и не одернуть дочь. Просто потому, что она, кажется, впервые за все время после смерти Марии была по-настоящему счастлива.

И что ей теперь сказать? Что она восторгается совершенно не той женщиной, которой стоит восторгаться?

Нет, Никита Савицкая не была эскортницей, хотя изначально Ростовский попытался представить ее именно так. Она была замужем за классическим русским кабачком, который сломался на трудностях реальной жизни, когда всего его гонора не хватило на то, чтобы воспринять новую жизнь в Москве всерьез и начать шевелиться в нужном направлении — вместо того, чтобы всем тыкать, как хуем в лицо, своими прошлыми достижениями.

Они познакомились в БДСМ клубе, она подсела на тему, но и до этого Савицкая не была монахиней. Она меняла парней как перчатки, пока не познакомилась с неким Макаром, а после Макара появился как раз ее будущий супруг Роберт. Именно в него она и влюбилась по уши и вышла за него замуж.

Все это Лукас о ней узнал практически сразу, верить на слово Ростовскому он не собирался. Еще он узнал, что мать бросила ее в детстве, сбежав с любовником, уже потом она получила развод, а воспитывал Ники отец. И, видимо, не очень-то старался, потому что даже в страшном кошмаре Лукас не мог представить, что его Амира будет вести себя так.

Что какой-то хуй поставит ее на колени или будет унижать.

Точнее, если бы кто-то попытался, у него бы не стало этого самого хуя.

Савицкий при всем его влиянии не смог постоять за свою дочь. Или посчитал, что это уже бессмысленно.

— Wie du willst, — ответил он. — Alan, bring bitte unsere Gästin in ihr Zimmer.*

Лукас знал, что Ники бесит, когда он говорит по-немецки, поэтому и ответил по-немецки. И обращаясь к ней, и к Алану. Потому что ничего кроме простых слов и фраз, которые постоянно на слуху, она не понимает. Безопасник тут же появился рядом с ним и попытался взять ее за локоть, но Ники сверкнула глазами, вырвалась и сама направилась к лестнице.

Купить Амире подарок.

Что ты, нахрен, себе придумала? Он ощутил полыхнувшую внутри ярость, от которой на миг потемнело перед глазами.

Не стоило идти на поводу у дочери и подпускать ее к ней, а теперь, похоже, уже поздно. Лукас направился к лестнице следом за Ники, но, разумеется, не к ней, а в комнату дочери. Амира уже наверняка крепко спит, но какая разница. За исключением командировок он не пропускал ни дня, обязательно заглядывал к ней перед сном. Рядом с дочерью внутреннее чудовище затихало, мир снова обретал краски, переставая напоминать бесцветную цифровую реальность.

Амира и впрямь спала, свернувшись клубочком под одеялом, светлые волосы разметались по подушкам. Кружащийся звездопад ночника на потолке, сказочная страна, в которой нет места жестокости и пониманию, кто такой твой отец, и чем он на самом деле занимается. Лукас уже собирался уйти, когда увидел на тумбочке рядом с кроватью большой розовый конверт, на котором крупными печатными буквами было написано: «ПАПЕ».

Написано было на русском, с тех пор, как рядом с ней появилась Ники, дочь меньше говорила на немецком, и это, мягко говоря, раздражало. Если не сказать больше. Появление Ники перекроило привычный уклад его жизни и зацепило ту сторону, которой Лукас никому никогда не позволял касаться.

Мягко ступая по ковру, он приблизился к тумбочке, взял конверт и раскрыл его. Там теми же огромными буквами было написано:

«Папа, давай возьмем Ники с собой в Альпы?

Пожалуйста!

Люблю тебя!

Амира».

*Как скажешь. Алан, проводи нашу гостью в ее комнату.