Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 18

Лукас

Амира как-то сказала, что Ники не видится с матерью. В принципе, он это знал и так, изучить жизни Никиты Савицкой оказалось несложно. Но почему-то именно слова дочери зацепили, и в каком-то совершенно странном порыве он нашел бывшую Савицкую, а ныне Гордон, Анастасию Гордон в Остине, штат Техас. Это был ее третий брак, за состоятельного айтишника младше ее на десять лет Анастасия вышла после того, как поссорилась со своим музыкантом. Правда, до этого у нее родилась еще одна дочь, и, видимо потому что она родилась уже в Штатах, ее было решено назвать Мелиссой. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и, когда Лукас увидел ее фото, первое, что ему пришло в голову — она штампует дочерей на 3D принтере. Мелисса была очень похожа на Ники. Очень. Разве что носила длинные волосы. Еще у Анастасии было двое мальчиков-близнецов от третьего брака, и вот они как раз были абсолютно на нее не похожи. Все это он узнал достаточно быстро — стоило только пожелать, а вот со встречей Ники и ее матери было сложнее. Он не думал об этом до того самого дня, как решил ее отпустить, и даже сейчас толком не понимал, зачем вообще все это сделал.

Даже когда шел с ней по коридору к своему кабинету, и еще больше он не понимал, почему не желает ее отпускать. Ники с самого начала была временной переменной в уравнении его жизни. В его жизни и жизни Амиры, поэтому сейчас Лукас сидел на ступеньках виллы, сворачивая в трубочку упавший лист — наподобие сигары, слушая тропический стрекот и думал о том, что совсем скоро этой переменной в его жизни не станет.

— Ты охренел?! — переменная возникла за его спиной, и она была в ярости.

Чего-то подобного, признаться честно, Лукас как раз и ожидал.

— Тебе не понравился мой сюрприз?

— Твою мать, Лукас Вайцграф, у тебя есть хоть что-то святое? Я не просила тебя лезть в мою жизнь!

Ники слетела по лестнице и сейчас, стоя перед ним, сжимала и разжимала кулаки, поэтому ему пришлось подняться.

— Что? Снова будешь молчать? А как же поговорить?! Я думала, ты меня хотя бы подготовишь к этому дерьму!

— У твоей матери была не самая простая жизнь.

— О господи! — Она развернулась и побежала по берегу прямо к кромке ночного океана.

Раньше Лукас бы просто ушел в дом, но сейчас он пошел за ней. И вовсе не потому, что она спросила, когда ей топиться, конечно нет. Ники — не из тех, кто так просто сдается. Она боец, так же, как и он, и именно поэтому ей достаточно сложно понять женщину, которую он привез на остров для нее.

Ники бегала быстро, но ему не составило труда ее догнать. Догнать, перехватить за руку, развернуть лицом к себе.

— Пусти! — она рванулась. — Если ты настолько хотел поиграть в благородство, мог бы притащить ее под конец нашего отдыха, а не на первый же день, чтобы его полностью изговнять!

— Я не собирался портить тебе отпуск, — он отпустил ее только для того, чтобы тут же перехватить за запястья, — я хотел, чтобы ты это прожила и отпустила.

— Прожила и отпустила?! Что?! Ты, мать твою, вообще кто? Ты мне не гребаный психолог, ты мне вообще никто!

Ники снова рванулась, но Лукас не отпустил, дернул ее на себя. Она с силой влетела в него, ударилась о его грудь.

— Ненавижу тебя! — выдохнула она.

— На здоровье, — ответил он, и, перехватив ее за шею, ворвался поцелуем в красивые, приоткрытые губы.

В ответ она укусила его и яростно уперлась ладонями Лукасу в плечи.

— Серьезно? Ты думаешь, меня возбуждает узнать, что моя мать, которой не было до меня никакого дела, находится в двух шагах от меня? И что мой отец мне лгал?!

Ники забилась в его руках с такой силой, что удержать ее, ничего ей не сломав, было совершенно невыполнимой задачей. Поэтому и только поэтому Лукас ее отпустил, и она снова бросилась бежать по берегу с такой скоростью, словно за ней гнались все демоны ее разума. Логичнее было бы ее отпустить, логичнее, но… Лукас снова бросился за ней и догнал там, где остров изгибался дугой.

— Ники! — рявкнул он. — Стой! Да стой же ты! Или я перекину тебя через плечо и потащу назад.

Она остановилась, резко обернувшись к нему.

— Ты только и делаешь, что таскаешь меня туда, куда тебе вздумается!

— Сюда ты приехала по своей воле.

— Я приехала сюда из-за Амиры.

— Хорошо. А я привез твою мать из Штатов исключительно для того, чтобы вы все между собой выяснили. Ты собиралась начать новую жизнь, а новую жизнь невозможно начать, не оставив прошлое в прошлом!

В ее глазах заблестели злые слезы.

— Серьезно? Ты правда не думал сменить профессию, Лукас?

— Мне уже поздно что-то менять. А вот у тебя вся жизнь впереди.

— Поздно что-то менять моему отцу! — рявкнула она так, что эхо отразило ее голос от океана. — И то сомнительно, но, если уж так говорить, я бы гораздо спокойнее жила в своей новой жизни не зная того, что знаю теперь.

— Обманываться гораздо приятнее, это факт, — он посмотрел ей в глаза. — Но еще это совершенно бессмысленно. Те, кто нам лжет, никогда не будут с нами честны и откровенны, а если это так, какой смысл находиться рядом с ними?

— Ты серьезно не понимаешь? — Она сжала кулаки и шагнула к нему. — Когда ушла мать, это меня уничтожило! Почти уничтожило. Если бы не отец… а теперь я узнаю, что это он заставил ее уйти так. Что это он не давал нам толком видеться. Ты правда считаешь, что это то, что мне нужно было узнать сейчас? Когда я собиралась зализывать раны в отцовском доме? Когда я собиралась прятаться там, пока не смогу снова начать нормальную жизнь? Одна.

— Сейчас самое время.

Она покачала головой, а после сползла на песок и обхватила колени руками. Глядя на пену волн, мягко облизывающих берег, хмыкнула.

— Не понимаю, откуда в тебе такая жестокость. Ты же тоже терял…

Ники не договорила.

Лукас подошел ближе и опустился на песок рядом с ней.

— Возможно, в этом причина.

— Причина твоей жестокости?

— Причина того, что я предпочитаю видеть все как есть, а не как мне того хочется.

Ники вопросительно посмотрела на него, и он сказал то, что никогда и никому не говорил раньше.

— Моя мать родилась в Чили. В восьмидесятых они всей семьей бежали в Европу и обосновались в Германии, в Кельне. Через пару лет ее старшие братья примкнули к бандитской группировке. А еще через год она встретила отца. Они поженились, хотя его родители были против. Ее семья тоже не была в восторге, но потом родился я, и это как-то примирило и первых, и вторых. Мне было шесть, когда мои родители пропали, их похитили прямо из нашего дома. Отец успел затолкать меня в кухонный шкаф под раковиной, и меня просто не нашли. До восьми лет я надеялся, что они вернутся. Потом старший брат матери показал мне то, что с ними сделали. Враждующая группировка.

Она сглотнула, глядя на него широко расширенными глазами.

— Сейчас я ничего не чувствую по этому поводу, — произнес Лукас. — Но тогда мне потребовалось время, чтобы понять, что надежда может причинить гораздо большую боль, чем правда.

— Боль тебе причинила не надежда, а твой идиот дядя, — сказала Ники. — Он мог сделать все по-другому…

— Какая разница? Они все равно уже были мертвы.

Лукас поднялся и протянул ей руку.

— Возвращаемся?

Он рассказал ей это не для того, чтобы ее впечатлить, или тем более спровоцировать на жалость. Больше того, он не почувствовал ни облегчения, ни боли, когда говорил об этом. Так было всегда, вся боль осталась в прошлом. Даже когда умерла Мария, на мгновение пробудившая его к жизни, он чувствовал это на каком-то особом уровне. На такой глубине, с которой невозможно прорваться ни единой даже самой сильной эмоции или чувству. Потому что стоит им только добраться до сердца, как они убивают. Как выстрел в упор, только гораздо больнее и дольше.

Наверное, если бы сейчас она не приняла его руку, он бы просто развернулся и ушел, потому что добавить Лукасу больше было нечего. Но она приняла. Поднялась, отряхнула легкие пляжные брюки. И молча пошла рядом с ним вдоль берега.

Ники

Каждый раз, когда наши трагедии кажутся нам самыми страшными, обязательно находится тот, у кого они в разы страшнее. Это не делает нашу боль менее значимой, это просто возвращает из собственных страданий в реальность. Туда, где мир не кажется несправедливым ко всем, кроме тебя — в моменте. Туда, где ты начинаешь понимать, что завтра будет новый день, и, возможно, станет чуточку легче, а потом еще, еще и еще… И так день за днем ты соберешь себя по кусочкам и начнешь новую жизнь, в которой еще будешь смеяться. В которой у тебя будут новые радости и проблемы, а прошлое останется шрамом на твоем сердце, едва различимым, блекнущим, как и все болезненные воспоминания. Так устроена наша психика, она выбирает забывать, чтобы не сломаться.

Мы подходили к вилле, когда Лукас посмотрел на меня и сказал:

— Анастасия уедет завтра утром.

— Зачем мне эта информация?

— На случай, если тебе есть что еще ей сказать.

Мне нечего ей больше сказать.

Или есть?

По крайней мере, мои родители живы. Мой отец хоть и зажал мать в тиски своих невыполнимых условий, она осталась жива. И он сам, хоть и лгал мне, тоже жив и вполне себе успешен. И, наверное, пока мы все живы, нам всегда будет что друг другу сказать. Может быть, именно затем, чтобы двигаться дальше.

— Хорошо. Буду иметь в виду.

Я направилась к себе, но по дороге задержалась у кабинета Лукаса. Конечно, мамы там уже не было, я просто замерла, пытаясь понять, что мне делать дальше. Может ли разговор с матерью дать мне что-то еще, но… я не хотела ее видеть. Все мое существо не хотело ее видеть. Даже несмотря на то, что она мне сказала, несмотря на то, что отец поставил ей ультиматум, она могла сказать мне раньше. Могла все объяснить, когда уехала — хорошо, пусть даже не в Москву, но в Штаты. Что изменится от того, что я ей скажу, как страшно, больно и одиноко мне было ночами? Что изменится от того, что я брошу ей в лицо претензии о том, что она дерьмовая мать? Тем более что все это уже не имеет совершенно никакого значения.

Постояв немного у кабинета, я развернулась и направилась прямиком к себе. Приняла душ, упала на кровать, стараясь не думать о том, что мне рассказал Лукас. Стараясь вообще о нем не думать, потому что уже очень, очень скоро он станет моим прошлым. И об этом я тоже старалась не думать, равно как и о том, что больше не увижу Амиру. Как и о том, что вся наша с ним странная история знакомства только-только начала оживать: здесь, под мальдивским солнцем.

И пока я обо всем этом старалась не думать, я провалилась в сон, чтобы проснуться уже от яркого солнца и визга Амиры над ухом:

— Ники, вставай, надо завтракать! Скоро за нами придет яхта!

Ах, да. Яхта! Надо еще и Амиру собрать, взять все самое необходимое. Поэтому я мигом открыла глаза и быстро подхватила девочку на руки.

— С тобой будильники не нужны, ты в курсе?

Она залилась смехом, и я потащила ее прямо на руках в ее комнату, в таком виде мы и наткнулись на Лукаса: Амира, висящая на мне как обезьянка, и я, взъерошенная со сна. В его взгляде промелькнуло что-то такое, совершенно новое, человеческое, а потом…

— Амира, немедленно отпусти Ники. Ты уже взрослая.

Девочка перестала смеяться, а мне пришлось ее отпустить.

— Беги к себе в комнату.

— У тебя тут военный полигон, что ли? — не удержалась я, когда ребенок скрылся за дверью.

— Ей незачем к тебе привыкать.

Упс. Ауч. И снова упс.

— Ну да, как же я забыла.

Похоже, человеческое в его глазах мне просто показалось, потому что я еще не проснулась. А вчерашний разговор… ну, у всех бывают свои маленькие слабости.

— Я могу остаться, — сказала я, — чтобы она ко мне не привыкала.

— Эта яхта преимущественно для тебя, Ники.

Для меня?! Да что с ним не так?!

— У тебя пограничное расстройство?! — прошипела я ему в лицо. — Или как это называется?

— Может быть, — пожал плечами он.

Совершенно. Невыносимый. Тип.

— Жду не дождусь, когда избавлюсь от твоего общества! — выплюнула ему в лицо.

— Потерпи еще немного.

Жаль, в неравной борьбе у меня не получится скинуть его с яхты на корм акулам. С другой стороны, Амира без отца останется. В том, что она его любит, нет ни малейшего сомнения. Как у него вообще появилась такая девочка? Должно быть, там мать была святой. Просто святой.

Я обошла его и направилась к Амире, чтобы помочь ей собраться, и спустя полтора часа мы уже отошли от острова. Сказать, что яхта была роскошной — значит, ничего не сказать. Здесь была и зона отдыха, и каюты, и шезлонги. На борту был и бар, и детское питание, и места, где можно позагорать и навесы, чтобы не превратиться в горячие мальдивские угли. Для себя я уже однозначно решила, что не обращаю на Лукаса внимания. Провожу время с Амирой, наслаждаюсь, а потом — привет, Москва! Привет, обледеневшие дорожки, но такая привычная жизнь. Теперь я уже не была так уверена, что мне стоит возвращаться в город, где я родилась и выросла, но проблемы надо решать по мере их поступления.

Сейчас у меня одна очень важная: как не зажариться до хрустящей корочки и не превратиться в курочку гриль. А главное, надо следить, чтобы Амира не сгорела, детская кожа нежнее и вообще не создана для такого солнца.

И я следила, но, что самое удивительное, для меня это не было в тягость. Раньше, когда мы с Ди отдыхали на курортах, меня отчаянно раздражали дети. Разумеется, мы старались останавливаться в отелях восемнадцать плюс, но когда-то и нам самим восемнадцати не было, и вот это был просто лютый трэш. Меня бесило, что они визжат и брызгаются, прыгают с бортиков, носятся между шезлонгами, летят прямо на тебя на скользких камнях у бассейна, и что родителям — даже в самых дорогих отелях совершенно положить болт на то, что это происходит. Я не представляла, как можно вообще выносить это орущее нечто больше пяти часов подряд, с Амирой же…

Все это было в радость. Возможно, я просто повзрослела. Или Амира была для меня особенной, но мне не составляло труда по десять раз загнать ее тень. Сесть смотреть с ней мультики, когда она начинала капризничать. Следить, как она барахтается в воде в жилете, барахтаясь рядом с ней. Укладывать ее спать в каюте и смотреть, как смешно она сопит, перевернувшись на живот, гоняя дыханиемм легкую светлую прядку по подушке туда-сюда.

Раньше я не могла себя представить няней, но сейчас поняла, что рядом со мной просто были не те дети. И даже когда я представляла себе семью с Робом, в ней не было и сотой доли тех чувств, которые я испытывала сейчас.

— Спи, маленькая принцесса, — сказала я едва различимым шепотом и погладила ее по щеке. И пусть твой папа совершенно долбанутый король, я все равно буду рядом, пока у меня есть такая возможность.

Несмотря ни на что.