Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 17

Ники

Обед нам принесли прямо на виллу, и мы с Амирой, наевшись до отвала, пошли спать. Лукаса с нами не было: он то ли обедал в своем кабинете, где работал, то ли вообще питался от солнечных батарей. Амира сначала упрямилась и не хотела спать, потом сказала, что пойдет отдыхать только если пойду я, в итоге я забрала ее к себе в комнату. Благо, огромная кровать позволяла там разместиться с комфортом, и не только хрупкой девушке и маленькой девочке.

— Ты не спишь, — сказал этот невыносимый ребенок, открывая один глаз.

В этот момент я лежала и смотрела в потолок, поэтому пришлось оправдываться:

— Я пытаюсь…

— Так нечестно! Мы договорились! Спи, Ники!

— Я закрываю глаза. Уже закрываю, видишь? — Я и правда закрыла.

— Я буду за тобой следить!

— Ну уж нет. Так не пойдет! — Я подхватила Амиру и начала ее щекотать, и она завизжала, пихаясь руками и ногами и заливаясь смехом.

За приоткрытой дверью мелькнула тень, но тут же исчезла. Показалось? Или Лукас приходил на нас посмотреть?

Да какое мне до этого дело!

— Давай на счет три, — сказала я, когда Амира немного успокоилась.

Если бы она не болела недавно, я бы не стала настаивать и села смотреть с ней мультики, но, поскольку она только недавно поправилась, я решила не пренебрегать дневным сном. Не хватало еще, чтобы ее и акклиматизацией накрыло вдогонку.

— Раз! — сказала я.

— Два! — выкрикнула Амира.

— Три!

Я и правда закрыла глаза и не открывала их достаточно долго. Достаточно долго для того, чтобы Амира могла заснуть, и когда я повернулась на бок, девочка и правда сладко сопела, раскинув ноги и руки. Я улыбнулась и накрыла ее легким покрывалом, думая о том, что буду скучать по этому сладкому солнышку. И как мне хотелось бы, чтобы она не скучала по мне.

Рано или поздно мне придется с ней поговорить и сказать, что я уезжаю.

Как это на тебя похоже, Савицкая! Ты можешь изговнять любой даже самый классный момент, созданный для того, чтобы им наслаждаться.

«Заткнись», — мысленно посоветовала я тому, кто мне это транслировал, читай, внутренней злобной Ники, и закрыла глаза.

Все, до окончания отпуска я больше ни о чем не думаю и ничем не заморачиваюсь. Отдыхаю — и точка!

Поразительно, но, как только я себе это разрешила, меня вырубило. Я отключилась, позволив себе полностью расслабиться, а проснулась от того, что рядом сидит Амира, смеется и трясет меня за плечо:

— Вставай! Вставай! Вставай! Пойдем опять купаться!

Я с трудом разлепила веки:

— Сейчас. Еще минуточку…

— Нет, нет, нет! Пойдем сейчас! А еще ты слюней напускала!

Я и правда лежала на боку, запрокинув голову и чувствуя щекой мокрую подушку.

— Здорово, — сказала, потирая глаза и садясь на кровати.

— Идем! Я переодеваться! — Она соскользнула с моей кровати и убежала к себе, а я еще сильнее потерла глаза, пытаясь проснуться окончательно. Поразительно, как устроен наш организм: стоит ему сказать, что мы в отпуске, как он воспринимает это буквально и срывает предохранитель.

Мы и правда купались, загорали и снова купались. Аккурат до того момента, когда солнце зашло. После этого за нами пришел один из безопасников: в доме оставался Лукас и его… скажем так, команда. Я не была настолько наивна, чтобы думать, что мы здесь одни, включая персонал, который появлялся от случая к случаю.

— Вас ждут на ужин, — сказал мужчина на отличном английском.

— Да, мы уже идем.

Лукас и правда дожидался нас в просторной столовой, и Амира сразу же подбежала к нему и, как была, прямо в песке, забралась к отцу на колени.

— Пап, а пап, а ты чего так мало купаешься?

— Я занят, Амира.

Я устроилась на стуле, который мне отодвинул безопасник и тут же ретировался. Интересно, они следят за нами из кустов? Или все куда глобальнее?

Меня так и подмывало спросить, что здесь вообще происходит, но я не стала, потому что, во-первых — Амира, а во-вторых, у меня отпуск. В отпусках не задают вопросы, ответы на которые могут оказаться чуть более сложными, чем «Я люблю мохито, а ты?»

— Совсем-совсем занят?

— Да. Очень.

— А завтра?

— А завтра мы с вами катаемся на яхте. — Лукас посмотрел на меня, и, несмотря на то, что я была в тунике поверх купальника, мои соски мигом стянулись в тугие горошины. Потому что это прозвучало так, как будто он обращался ко мне, только ко мне и исключительно ко мне. Я старалась переключиться на то, что с нами Амира, но получилось плохо.

— На яхте! Ура! Ура! Ура! — Амира подпрыгнула и повисла у Лукаса на шее.

— Садись есть, — сказал он. Но вышло недостаточно строго, и я невольно улыбнулась.

— Пока вы там разговариваете, я съем все самое вкусное, — фыркнула я.

Это сработало лучше любого приглашения или строгого тона: Амира подскочила и тут же принялась рассматривать стол, на котором чего только не было. Я поймала взгляд Лукаса — и в нем снова не было этих арктических льдов и пустоты. Похоже, Мальдивы действительно его отогрели.

За ужином мы разговаривали, естественно, только о яхте. Амира рассказывала, что хочет нырнуть с маской, посмотреть на разноцветных рыбок, поплавать в океане, позагорать, порулить яхтой, пофотографироваться со мной и с Лукасом, и…

Этих пунктов оказалось настолько много, что я даже приблизительно не представляла, как все это уложить в один день на яхте. Лукас воспринимал это с философским спокойствием, и я подумала, что в принципе, не такой уж он и плохой отец, как мне показалось сначала.

После ужина Амира собиралась смотреть мультики, и это он тоже ей разрешил. Правда, сказал, что останется она с Максом. Я хотела возразить, но Лукас меня опередил:

— Мне надо с тобой поговорить, Ники, — сказал он и кивнул в сторону двери. — Пойдем.

​​— Ты меня заинтриговал, — сказала я, когда мы вышли в просторный светлый холл виллы. На остров уже опустилась ночь, но света здесь было столько, что если бы не плотно закрытые двери, нас бы сожрали мотыльки.

— Чем именно?

— Разговором. Ты — и поговорить?

Лукас хмыкнул.

— Вот, именно это я и имела в виду.

— У меня для тебя сюрприз.

— Господи, еще и сюрприз. Мне прямо сейчас бежать топиться в океане?

— Подожди до завтра. — Он распахнул ведущую в его кабинет дверь, я шагнула туда, и…

Во мне кончился воздух.

Во мне кончились мысли.

Во мне кончилось все, даже сердцебиение, кажется, потому что я не слышала его.

Потому что в кресле рядом со столом Лукаса сидела мама. Моя мама. И, заметив меня, она поднялась.

Я помнила ее совершенно другой, но тогда и время было другое. Она тоже была светловолосая, с глазами цвета неба. Но у нее были более кукольные черты лица (я вобрала некоторую резкость отца), больше свойственные современному бэби-фейс. Можно сказать, моя мама до сих пор была в тренде, хотя и после явных пластических операций. И не одной.

— Ч… — Я хотела спросить, что все это значит, какого хрена, но дверь за моей спиной уже с легким щелчком закрылась, и мы остались наедине.

— Никита, — произнесла она и шагнула ко мне, но я выставила вперед руки.

Какого хрена?! Лукас, нахрен, что о себе возомнил?!

— Нет, — сказала я, пытаясь удержаться на грани истерики и шока, — не надо. Не думай, что между нами все будет так, как будто не было всех этих лет.

— Я и не думаю… я… — мама замолчала, словно подбирая слова. Волосы у нее были в длинном хвосте, а еще она была в отличной форме. Ее подруги и ровесницы удавились бы от зависти, а незнакомые люди вполне могли бы принять нас за сестер. — Я очень давно думала, как к тебе подступиться. Через твоего отца не получалось, он наотрез отказался с тобой говорить на эту тему.

— Неудивительно.

— Но я очень хотела тебя увидеть, Никита. Очень хотела! Поэтому когда меня нашли люди Лукаса…

Мне захотелось догнать его и треснуть изо всех сил. Вот такое глупое детское желание, но ничего, могу себе позволить. В конце концов, он сам притащил сюда мою маму, а рядом с матерями мы все становимся детьми. Так или иначе.

— Я с радостью согласилась. Я правда очень скучала, Никита…

— Я Ники, — перебила я. — Могу тебе только посочувствовать, но не от чистого сердца.

Я сотню раз представляла эту встречу. Сотню раз думала о том, как все это будет, что я скажу, а в реальности… в реальности все оказалось остро и плоско. Остро — потому что я чувствовала, что меня сейчас словно на тысячи частей рвет, плоско — потому что «я правда скучала, Никита», «я очень хотела тебя увидеть, Никита» — все это было как из какой-то дешевой мелодрамы. Совершенно не к месту, не в тему, и я гораздо охотнее поверила бы в то, что мою маму запихнули в частный самолет добровольно-принудительно, как меня, чем в то, что она с радостью прилетела на Мальдивы.

После того, как я ее послала, я не смотрела ее страницы, я заблокировала любую возможность с ней пересечься, и вот, пожалуйста, Лукас Вайцграф просто взял — и вытащил все это на свет, как грязные трусы со дна корзины для белья.

Мама не выглядела страдающей, она выглядела наслаждающейся жизнью, преспокойненько оставившей меня в прошлом, и это… это было замечательно. Потому что сейчас я выйду из этого кабинета, и она снова останется в прошлом.

— Ники… мне так жаль…

— Нет, — перебила я. — Нет, мама, тебе не жаль. Я, нахрен, не знаю, понятия не имею, зачем ты согласилась приехать — чтобы тебе лучше спалось, еще легче жилось, чтобы у тебя в графе «хорошая мать» стояла галочка возле пункта «Мы с Никитой подружки», но этого не будет. Никогда, ты меня слышишь? Ты никогда не станешь мне матерью, так же, как ты никогда раньше ей не была. Окей? Все, счастливо оставаться.

Я развернулась, чтобы выйти, но мама побежала за мной, схватила меня за руку.

— Я не бросала тебя, клянусь. Твой отец заставил меня уйти.

— Ну да, конечно, — я фыркнула, сбрасывая ее руку.

Злость на эту женщину придавала мне сил, только поэтому я еще не билась в истерике.

— Это правда, Ники, — тихо сказала она. — Если хочешь, можешь спросить у него.

Он не мог.

Эта мысль вспорола мне сознание раскаленным железом.

Она лжет. В отличие от нее, отец никогда меня не предавал. Он всегда был со мной. Это он утешал меня, это он сидел со мной, когда я болела.

— Я не стану спрашивать у него такую чушь.

— Но ты же хотела знать, почему я ушла. Так спроси. — В глазах мамы впервые за все время нашей встречи наконец-то сверкнула ярость. — Он ревновал меня к каждому столбу. Он меня контролировал. Проверял мои телефоны. Он мне угрожал, Ники. Скажешь, такого никогда не было с тобой?

Никогда.

Или было? Потому что мой отец обещал разрушить все, что принадлежит Робу, и он разрушил. А еще, когда стало ясно, что я не отступлюсь, он выплюнул мне в лицо:

— Ты такая же, как твоя мать.

Это был первый и единственный раз, когда он использовал такой прием, но… это, блядь, было больно. Именно тогда я ушла окончательно, это был наш последний разговор, а он больше ни разу не попытался со мной связаться. Так же, как и я с ним.

— Он сказал, что отпустит меня с одним условием, Ники. С одним условием, что я никогда не скажу тебе правду. Иначе «тебе и твоему трахарю конец».

Я прикрыла глаза. Мой мир, и без того не сильно устойчивый, сейчас напоминал сошедшую с орбиты Землю. Она неслась сквозь космос в неизвестном направлении, и у этого направления не было даже никакой определенной траектории. Я думала, что когда Лукас меня отпустит, я вернусь в родной город, чтобы помириться с отцом. Но… было ли мне, с кем мириться?

Да и стоило ли?

Мать ушла, сдавшись под его напором, она ему изменила, и у меня не было сейчас ни сил, ни желания копаться в этом грязном белье — кто, кому, почему, зачем. Но он, мать его, лгал мне. Он мне лгал все эти годы. Все эти годы заставлял меня верить в то, что я, нахрен, реально ей не сдалась.

Да пошел он.

Я не могла проверить это прямо сейчас, не могла ничего у него спросить, но я каким-то блядским шестым чувством ощущала, что это правда. Что она наконец-то сказала мне правду.

— Ты можешь просто меня выслушать? — спросила мама. — Я не прошу твоей любви, прощения, ничего такого, я просто хочу сказать то, что должна была сказать очень давно. Для меня это важно сейчас. Понимаешь?

Понимаю ли я? О да, я еще как понимала. Я отлично ее понимала, но… на этом все. Эта женщина для меня теперь чужая, в точности так же, как для меня чужой мой отец. Иногда можно остаться сиротой, имея обоих родителей, поздравляю тебя, Ники, это твой случай.

— Мне все равно, — сказала я. — Я не хочу тебя слушать.

И раньше, чем она успела ответить, вышла из кабинета.