Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 9

Ники

Как объяснить маленькому ребенку, что некоторые взрослые просто говорят злые слова, не задумываясь? В этот момент мне самой захотелось врезать этой няне, и даже не за ее высказывания, а просто за то, что она брякнула это, не позаботившись о том, чтобы маленькой девочке не пришлось ловить разбежавшихся из ее головы тараканов. Особенно маленькой девочке, чья мама была русской. Чья мама была.

Я поудобнее устроилась на ковре, подперла ладонью подбородок и сказала:

— Хорошо. Не хочешь — не ходи.

У Амиры сверкнули глаза:

— И ты меня не выдашь?

— С чего бы? — Я улыбнулась.

— Ну не знаю… любая из наших горничных выдала бы!

— Я не такая как они.

— А чем ты будешь здесь заниматься?

Я вздохнула. Кажется, сейчас то самое время, когда своих тараканов в своей черепной коробке надо закрывать мне.

— У нас с твоим папой один секретный проект.

— Секретный-секретный?

— Да. Я никому не могу о нем рассказывать.

— Это хорошо, — не по-детски серьезно произнесла Амира. — Потому что если бы ты рассказала, даже мне, это значит, что папа не мог бы на тебя положиться.

О, твой папа на меня уже положился. И сколько еще раз положится… Я осадила себя даже в мыслях. Тараканы, на базу! Ники, в реальность!

— Да. Все именно так. Я слышала, как няня называла тебя Амира. Я — Ники.

— Ники? — девочка хихикнула. — Интересное имя. Как у американки.

— В какой-то степени так и есть. Мама назвала меня в честь одной героини американского фильма. Сериала.

— Какого?

— «Ее звали Никита».

— А о чем он?

Про наемную убийцу-секретного агента. Господи!

— Он… про одну девушку в сложных жизненных обстоятельствах.

И если мне кто-то еще хоть раз скажет, что имя не влияет на судьбу, мне будет что ответить.

— Интересно наверное. А у тебя есть любимые фильмы?

«Голодные игры», «Игра в кальмара»… это точно не то, о чем стоит рассказывать маленькой девочке.

— В детстве я любила «Русалочку». Это старый диснеевский мультик…

— А я его знаю! — оживилась Амира. — Мы с мамой его смотрели. И первого «Гарри Поттера».

Если она все это помнит… что же произошло с ее матерью? И когда?

— «Гарри Поттера» я тоже смотрела, — ухватилась за подсказку я. — И первого, и второго, и всех.

— Мне все пока нельзя. Папа говорит, что там страшные события. Поэтому посмотрю, когда подрасту.

Я не успела ответить, потому что в дверь постучали. Грубо, по-немецки резко. Может быть, я тоже отчасти была в плену стереотипов, но, когда распахнула дверь, столкнулась со своим стереотипом лицом к лицу. Дородная молодая женщина, папа называл это «кровь с молоком», не полная, но очень плотная, с густыми светлыми волосами и холодными серыми глазами. На вид ей было лет тридцать, а может быть, даже меньше. Ширина плеч иногда меняет восприятие.

— Вы не видели здесь мою воспитанницу? — на ломаном английском жестко спросила она.

Возможно, мне надо было отойти в сторону и указать под кровать, но я этого не сделала. Просто потому что обещала одной маленькой девочке не выдавать ее. Обещать и солгать взрослому — отстой. Обещать и солгать маленькому ребенку — зашквар.

— Нет, не видела, — пожала плечами я. — Я здесь одна.

— Странно, — грубо сказала няня и попыталась заглянуть мне за плечо. — Мне казалось, девочка побежала сюда.

Она окинула меня снисходительно-презрительным взглядом, я такие очень хорошо помнила по безбашенной юности. Когда только-только начинала вести блог, который потом забросила из-за Роба, мне писали самые разные комментарии, и мужчины, и женщины. В их словах то самое презрение граничило со снисходительностью в стиле «Я не такая, я лучше тебя», и именно поэтому они общались так, как будто им в задницу вставили швабру моющей стороной.

— Здесь ее нет, — твердо сказала я и попыталась закрыть дверь, но няня не сдавалась. Она уперлась широкой ладонью в дверную раму и с нажимом произнесла:

— Я зайду посмотрю.

— Нет, — спокойно, но в точности так же жестко ответила я. — Это мое пространство, и заходить сюда вы не будете.

— Почему? — приподняла она бровь.

— Потому что я тут дрочу, — я произнесла это, наклонившись к самому ее уху. Едва различимым шепотом. — Вряд ли вам понравится лицезреть все мои игрушки.

Судя по округлившимся глазам, посыл удался. Няня Амиры удалилась, пробормотав себе под нос что-то по-немецки. Я ничего не разобрала, а даже если бы разобрала, то вряд ли поняла бы. Но мне не составило труда догадаться, что моя характеристика ее устами звучала как «Приятная молодая женщина».

Эх, надо было в тот список желаний «Вуманайзер» вписать. Хотя лучше попрошу лично. Интересно посмотреть на лицо Лукаса в этот момент.

— Что ты ей сказала? — спросила Амира, когда я закрыла дверь на защелку и вернулась на исходные позиции на ковре.

— Что я заразная.

Девочка снова захихикала.

— Ты смешная, Ники!

— Меня никогда не называли смешной, — фыркнула я.

Амира подползла поближе.

— А как называли?

Плохая девочка. Давно. В прошлой жизни.

Хорошая девочка… Постоянно. Не так давно.

— Чаще всего просто Ники.

— Я рада, что я с тобой познакомилась, Ники. — Амира вылезла из-под кровати и уселась на ковре, скрестив ноги по-турецки. — У тебя есть планшет? Можем посмотреть мультики.

Я бросила взгляд на телевизор на стене.

— Планшета нет, но если мы включим детский канал, нас с тобой живо рассекретят. Потому что наушников у меня тоже нет.

Амира смешно вытянула губы трубочкой.

— Да. Ты права. Что тогда будем делать?

— У меня есть блокнот и ручка.

— И даже телефона нет?! Ты странная!

— И не говори, — согласилась я. — Но можем поиграть в одну игру с тем, что имеется.

— В какую?

Я посмотрела в удивительные ярко-зеленые глаза. Увидела бы в какой-то рекламе, ни за что бы не поверила, что это не линзы.

— Смотри, — я дотянулась до лежавшего на кровати блокнота, — я буду рисовать кого-нибудь, а ты будешь угадывать, из какого это мультика или фильма. А потом будем меняться. Кто угадает больше героев, тот победил.

— Давай! — оживилась Амира. — Только чур я первая! И из взрослых фильмов не рисовать!

Лукас

1. Зубная щетка.

2. Спортивный костюм.

3. Кроссовки. 36 русский.

4. Коврик для йоги, массажные мячи, мфр-ролл.

5. Книги (?)

6. Бесшовное белье. 70А, XS

7. Скетчбук и карандаши. Классические и цветные. Или графический планшет.

8. Караоке.

Он сам просил Аманду прислать список ему на утверждение, но сейчас с трудом мог поверить в то, что было написано. Изящным женским почерком на одном крохотном листочке было выведено всего восемь пунктов. Восемь, мать его, пунктов — ни одна из его любовниц не написала бы так мало, если бы можно было выбрать все, что угодно. И уж тем более вряд ли бы кто-то из них попросил коврик для йоги. С другой стороны, им не приходилось сидеть запертыми в четырех стенах, потому что они — чьи-то guilty pleasure.

Напоминание о той, что когда-то владела его сердцем. О той, которая забрала его с собой если верить ей на Небеса, если не верить — в небытие. Лукас никогда не считал себя романтиком, но рядом с Марией раскрывались его самые светлые стороны. Рядом с ней он заново учился улыбаться. Рядом с ней он впервые задумался о том, что готов завести семью. Рядом с ней он научился любить.

Чтобы потом все это разбилось об острые грани реальности. Он смахнул фото со списком из памяти телефона, как смахнул из сознания так не вовремя вернувшиеся воспоминания, и посмотрел в сторону панорамных окон. Его офис находился на восемнадцатом этаже, и отсюда город был виден как на ладони. Украшенный к Рождеству, придавленный тучами к земле, Франкфурт казался словно разделенным на две части.

Там, внизу, собирались праздновать Рождество.

Здесь, под тяжестью серого, почти черного неба — падение Люцифера.

— Мне звонил Ростовский, — сообщил Йонас. — Спрашивал, когда ты сможешь дать ему ответ.

Лукас перевел взгляд на своего заместителя.

— Никогда. Мы не будем с ним работать.

Йонас прищурился:

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

С некоторых пор Лукас встречался со всеми партнерами лично. С некоторых пор он не доверял никому, кроме собственного чутья. И оно, это чутье, подсказало, что Олега Ростовского надо слать нахер. Русский мат отлично вписывался в характеристики некоторых клиентов. Нет, Лукас никогда не примерял белое пальто, на нем слишком отчетливо выделялась кровь, но именно поэтому он мог выбирать. С кем ему работать, а с кем нет.

Йонас вздохнул. Стукнул ладонью по столу и поднялся:

— Сам скажешь, или мне его набрать.

— Сам.

— Хорошо.

Йонас едва успел выйти за дверь, как на дисплее высветилось имя Греты. Няня имела право ему звонить только в экстренных случаях, и за те короткие мгновения, когда он включал громкую связь, Лукас ощутил, как ледяной камень в его груди крошится в пыль.

— Герр Вайцграф… — голос Греты дрожал. — Герр Вайцграф, Амира исчезла.

Он мигом забыл и про список, и про только что состоявшийся разговор. В его доме не было камер: Лукас как никто иной знал, что это не столько преимущество, сколько слабость. Потому что взломать можно любую систему. Потому что какую бы ты ни ставил защиту, всегда найдутся те, кто превратят ее в оружие. Против тебя.

Камеры были только по периметру дома, и на них Амира не засветилась. Последний раз эта идиотка Грета видела ее, когда «на минутку» взяла телефон, чтобы ответить матери. Со дня смерти Марии он ни разу в жизни не чувствовал такого вымораживающего внутренности отчаяния, как будто вместо крови сердце качает хладагент.

Он был дома спустя полчаса, и там уже все стояли на ушах. Проверили каждый уголок, но Амиры нигде не было. Его служба безопасности была такого же белого цвета, как и Грета, на которую он вообще не смотрел. Боялся придушить ненароком, а эта дура еще и бежала за ним, рассказывая, что она не виновата, что Амира очень непослушная и любит прятаться.

Прочесали весь сад, заглянули в каждую комнату, включая комнату прислуги: Амира словно сквозь землю провалилась.

— Она не могла выйти на улицу, — оправдывался охранник, глядя ему в глаза. — Иначе мы бы увидели ее на камерах. Само собой разумеется, если бы ее кто-то забрал с собой…

— Какие водители уезжали сегодня в город? — перебил его Лукас.

С некоторых пор он привык видеть врага в каждом, и даже стоявший перед ним мужчина сейчас был под подозрением. Да, он полностью сменил команду, уничтожив тех, кто был виновен в смерти его жены, но…

— Рудольф и Макс, — отчитался охранник. — Но вряд ли она бы пошла в гараж…

— Свяжитесь с ними. Немедленно, — прорычал Лукас. — Пусть возвращаются.

Впервые за долгое время он почти утратил над собой контроль, когда Грета сказала:

— Мы не обыскивали комнату вашей новой… горничной.

Все все прекрасно понимали, и в ее голосе сейчас сквозило презрение.

— То есть? — рявкнул на няню уже охранник. — Вы же говорили, что были там.

— Да, я была… то есть я заглядывала, и Амиры там не было, но обыск мы не проводили, потому что она сказала…

Лукас не стал слушать ее блеяние, он поймал себя уже на этаже, когда рванул дверь в комнату, отведенную Ники. Та оказалась заперта.

— Амира!

От удара щеколда вылетела, и Лукас увидел дочь, сидящую на постели рядом с Ники. Амира изумленно смотрела на него и хлопала глазами, и он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, чтобы схватить ее на руки, ощупывая и убеждаясь, что с ней все хорошо, что на ней ни царапины.

— Па-ап, а ты с работы вернулся пораньше?

— Что она здесь делает? — чувствуя ворочающуюся внутри холодную ярость, произнес Лукас.

Те, кто слышали от него такие спокойные интонации, обычно пытались слиться со стенкой, но эта… женщина только пожала плечами.

— Она сбежала от своей няни, и мы рисовали.

Рисовали?! Они рисовали?!

Лукас передал Амиру подбежавшему охраннику на руки:

— Отнесите ее к себе в комнату, — произнес он. — Я сейчас подойду.

— Пап…

Он захлопнул дверь и наклонился к Ники.

— Ты ничего не слышала? Что происходит за дверью?

— Ты про вопли твоей няни-расистки?

— Я про поиски моей дочери по всему дому. Ты ничего не слышала?

Сейчас Лукас готов был вцепиться ей в горло.

— Я включила телевизор, — она кивнула на какую-то передачу, — мы не прислушивались, за дверью постоянно кто-то ходит…

Договорить она не успела: его ладонь выстрелила вперед, как змея. Он сдавил хрупкое горло, глядя в расширенные глаза:

— Еще раз приблизишься к моей дочери — я тебя уничтожу.