Лукас
— Она нас бросила, потому что испугалась! — Дочь смотрела на него не по-детски серьезно. Кажется, никогда раньше Лукас не видел у Амиры такого взгляда, но… все мы рано или поздно взрослеем.
— Она ушла, потому что сделала свой выбор, — произнес он.
Возвращение в Германию, закрытие рабочих контрактов заняло у него три недели. Лукас «рассчитался с долгами», завершил работу, которую вел сам. Когда у него спрашивали, чем он занимается, он отвечал: информационными технологиями, и, в общем-то, не лгал. С той лишь поправкой, что он продавал информацию тем, кто может за нее хорошо заплатить. Он не сотрудничал только со спецслужбами (совершенно неважно, какой страны) и с крысами. В первом случае — потому что цена за такое сотрудничество всегда, в девяносто девяти процентах случаев из ста оказывалась выше гонорара, каким бы высоким он ни был. Во втором случае — потому что давать власть в руки существу без принципов — это все равно что повесить обезьяне на шею гранату и запустить ее в торговый центр.
На расследование произошедшего на острове у него ушло четыре дня, и в целом это был достаточно большой срок. Хотя цифровой след попытались подчистить, ключевое слово — попытались. Он вышел на исполнителей, и уже через них на заказчика. Которым совершенно предсказуемо оказался Ростовский, решивший отомстить ему за отказ.
Что еще было совершенно предсказуемо, так это то, что работа помогала ему не думать о Ники. До определенного момента: пока он не возвращался домой. Раньше эти стены хранили только память о Марии, но теперь добавились новые. Еще одна, такая похожая на нее внешне и такая непохожая по характеру женщина, которая сломала в нем принятое решение никогда больше не связывать свою жизнь ни с кем.
— Потому что она испугалась, — настаивала Амира.
— Нет. Потому что она не хочет жить так, как живу я. Это ее решение, и мы должны его уважать.
— Я не хочу его уважать! И ее тоже уважать не хочу! — мигом надулась дочь.
Сначала она злилась. Потом плакала. Потом снова злилась. Ей казалось, что Ники ее предала, и, наверное, со стороны ребенка все выглядит именно так, но…
— Я никогда не говорил тебе, принцесса, но моя работа действительно очень опасная. Я связан не с самыми лучшими людьми этого мира.
Твоя мама погибла из-за меня.
Этого он так и не сказал, потому что не решился. Но, в конце концов, Амира и так услышала многое.
— Не с самыми лучшими? — переспросила она. — С такими, какие пытались нас убить?
— Не с такими, но они тоже легко убивают. — Наверное, не стоило начинать этот разговор с ребенком, но он как-то сам начался. Их первый серьезный разговор за все время с того дня, как ушла Ники. Да, пожалуй, вообще за все время. — Давай не будем углубляться в эту тему, когда ты подрастешь, я, возможно, расскажу тебе больше.
— Почему не сейчас?
— Потому что сейчас ты еще слишком маленькая.
— Я не маленькая!
Кажется, ему не хватает Ники не только как женщины, близость с которой заново научила его чувствовать, но и как переводчика на девчачий. На детский девчачий.
— Хорошо, — согласился Лукас, усаживая ее к себе на колени. — Ты не маленькая, но мы сейчас говорили о Ники, давай не будем прыгать с темы на тему.
Амира шмыгнула носом.
— Я думала, она меня любит…
— Она тебя любит.
— От того, кого любишь, не уходишь!
Если бы все было так просто.
— Не совсем, принцесса, — произнес он. — В этом мире все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
— Что тут сложного?
— Она боялась, что с тобой случится что-то — случится по моей вине — и это разобьет ей сердце. Что она меня возненавидит за это.
Да, возможно было бы лучше говорить о его работе.
— Ты же сказал, что она не боялась!
— Бояться за себя и за других — это два разных вида страха. Трястись за свою… — Лукас глубоко вздохнул, подбирая слово, которое оказалось гораздо более очевидным, чем он мог себе представить. — Жизнь, или переживать за тех, кто тебе близок, кто тебе дорог — это совершенно разное. В первом случае речь идет о человеке, который думает исключительно о себе, во втором — о человеке, которому действительно не все равно. Поэтому я решил сменить работу, принцесса.
Решение пришло еще в тот день, когда он посадил Ники на тот частный рейс на Мальдивах. Но до этой минуты Лукас никому его не озвучивал, даже Йонасу. Хотя тот наверняка догадывался: судя по тому, что он закрывал проект за проектом и не брал новых.
— Ты сменишь работу и вернешь Ники? — Амира широко распахнула глаза и прильнула к нему. — Папочка, ты лучший!
Лукас прижал дочь к себе, поглаживая светлый шелк волос и думая о том, что «вернуть Ники» — это не совсем точная формулировка. Потому что эта женщина может только вернуться сама.
Ники
Я уехала в Сочи, как и планировала. Решила дать себе пару месяцев подумать о том, что произошло, о том, чего я хочу. Диана уговаривала меня погостить у них с Андреем подольше, но я отказалась. Во-первых, для меня это был не вариант: я не привыкла мешаться, а в их с Андреем уютном семейном гнездышке я точно была третьей лишней.
— На свадьбу-то хоть приедешь? — спросила Ди, когда мы с ней прощались в аэропорту.
— Если позовешь.
— Уже позвала, курица!
— Коза, — не осталась в долгу я, и мы обнялись.
Мы с ней окончательно помирились на следующий день, когда я попросила прощения за то, что вела себя как резиновое изделие номер один, Диана выдала шуточку в своем стиле на тему, кто старое помянет, тому очко порвут. В общем, все между нами стало почти как в старые добрые времена, когда мы были совершенно безбашенными малолетками и творили такое, что у всех волосы вставали дыбом на всех местах. Хотя справедливости ради, рядом с Ди я всегда была дилетанткой (на тему выходок).
Ну а во-вторых, очень сложно искать себя, когда вокруг тебя другие, вот я и решила пожить уединенно там, где меня никто не знает, где я смогу просто часами смотреть в одну точку и медитировать на тему: «Кем я хочу стать, когда вырасту».
Я сняла небольшую квартиру в Красной поляне, подальше от горнолыжек, крупных отелей и Розы Хутора. Туда я тоже выбиралась, когда мне становилось совсем тоскливо, но в основном бродила по тихим улочкам, наслаждаясь лаем собак и молчанием гор. Горы на меня подействовали исцеляюще: нет, они не сняли тоску по Амире и Лукасу полностью, не проходило и дня, чтобы я не думала о том, как могли бы сложиться наши отношения и наша жизнь, если бы я не сбежала тогда с Мальдив.
Не проходило ни дня, чтобы я не вспоминала, как желала самой чудесной девочке в мире спокойной ночи, и какие горячие ночи были у меня на Мальдивах (совершенно точно не связанные с местным климатом). Но, вместе с тем, я не чувствовала себя пустой. Я чувствовала себя благодарной за то, что в моей жизни было такое время, и пыталась понять: смогла бы я преодолеть то, о чем говорила Лукасу?
Смогла бы пересилить свое нежелание рисковать всем, что обрету: близостью, самыми родными людьми, каждый день просыпаясь со страхом, что могу потерять их сегодня? И как мне жить, если я никогда больше их не увижу?
В процессе познания себя я позвонила отцу и спросила его о матери, правда ли то, что она мне рассказала. Он, хотя и удивился — и моему звонку, и тому, что я с ней встречалась (я не стала вдаваться в детали, просто озвучила сам факт), все же подтвердил.
— Да, я посчитал, что так будет лучше для тебя, — сухо произнес отец. — Это все, что ты хотела мне сказать?
И в этом был он весь. Он настолько не принимал иную точку зрения, что странно, как у него вообще получалось вести бизнес и играть во все эти игры. Потому что в отношении семьи у отца всегда было только черное и белое, и никаких оттенков. Либо шлюха, либо святая, либо любимая дочь, либо с глаз долой.
— Я рассталась с Робом, — сказала я, — но тебя это вряд ли заинтересует. Ты ведь вычеркнул меня из своей жизни в точности так же, как в свое время маму.
Он долго молчал, и я ждала, что, возможно, он скажет что-то вроде: «Где ты? Давай увидимся», но все, что сказал отец, это:
— Давно пора было.
На этом мы с ним и попрощались, и я как никогда отчетливо поняла, что это был наш последний с ним разговор. Я действительно была для него важна, но еще я должна была быть для него удобной. Такой, какой меня хочет видеть он, непохожей на мать, в чем-то совершенной. Даже когда я косячила, он подгонял мои косяки под свой идеальный образ меня, а когда не смог подогнать — привет, Роб — на этом все и рассыпалось.
Мамин номер у меня тоже был — еще один подарок от Лукаса, но я им так и не воспользовалась. Хотела пару раз, когда лежала, рассматривая невысокий бревенчатый потолок: владелец квартиры, которую я снимала, был эко-френдли, и у него в квартире все было из экологически чистых материалов. Исключение — электрический чайник, стиральная машинка и прочие атрибуты современной жизни, но я не стала об этом упоминать, когда мне рассказывали, как важно выключать свет, если ты вышла из комнаты, и закрывать кран, пока ты намыливаешься.
Еще я купила себе планшет и рисовала. Начала с зарисовок гор и улицы, на которой жила, а потом перешла на одежду. Поразительно, но Диана открыла в себе таланты дизайнера, а я раздумывала над тем, чтобы открыть собственный бренд одежды. Мне нравилось собирать необычные конструкции из привычного, а потом делать их удобными. Например, комбинезоны для сноуборда. Или дутики. Которые обычно выглядят так, как будто ты нажрала с десяток килограмм на зиму, чтобы не сдохнуть от холода.
Туристический сезон в Красной поляне был в самом разгаре, поэтому я старалась по минимуму «выбираться в люди», но этим вечером мне откровенно захотелось погулять там, где не только я, мои мысли о том, как могло бы быть, и ветер.
Гуляя по набережной Мзымты в толпе туристов, я куталась в вышеупомянутый дутик, рассматривала огни сетевых отелей и канатных дорог и чувствовала себя невыносимо одинокой. Попытавшись сбежать от собственных чувств в толпу, я обманула сама себя. Снова.
Потому что оказавшись этим вечером здесь, все, о чем я могла думать — это о том, как здорово было бы пройтись по этой набережной с Лукасом и Амирой. А потом посидеть в одном из моих любимых ресторанов, за столиком у камина. Глядя на то, как за окнами идет густой снег, и чувствуя себя по-настоящему счастливой.