Ники
В прошлом году утром двадцать пятого я пидорасила квартиру. Роб ушел на работу — все как обычно, а мне предстояло генералить, чтобы на Новый год у нас было чисто, и мы встречали его «достойно». Раньше «достойно» для меня было либо дома, где декорациями занимались специально приглашенные дизайнеры, оформлявшие все в модных тонах, с толпами отцовских гостей и приглашенными музыкантами. Понятное дело, не с Сергеем Лазаревым, но отец обожал местный джазовый ансамбль, и вот они регулярно зажигали на наших вечеринках. Либо с Ди в ее совершенно укуренной компании где-нибудь в клубе или в ресторане.
Как я все помыла, Робу тогда не понравилось, хотя сейчас я прекрасно понимала, что он просто воспользовался шансом меня наказать — так, как хочется ему. А на Новый год я осталась одна с салатами и горячим, потому что у него возникла «срочная работа». Ой, близняшки.
Зато утро двадцать пятого в этом году выдалось более чем веселым, я проснулась от того, что мне что-то щекотит щеку. Последнее, что я помнила, перед тем как заснуть — это как я сходила в ванную для всех гигиенических процедур и вернулась к Амире. Мои предсказания не оправдались, девочка проспала всю ночь, зато сейчас…
— Ой.
Стоило мне открыть глаза, как она отпрянула от меня с ватной палочкой в руках и тюбиком зубной пасты в руках.
— Я хотела сделать тебе морозные узоры. Как у Снегурочки.
По всей видимости, про Снегурочку ей рассказала Мария.
Мне вдруг стало смешно. Отец рассказывал, что когда он учился в школе и ездил в пионерлагерь, там была русская народная забава измазать кого-то ночью зубной пастой. В пионерлагерях я по понятной причине не была, поэтому сегодня случился мой первый раз.
— Тогда продолжай, — плотно сжав губы, сказала я, стараясь не рассмеяться.
— Ты правда не злишься? — заморгала Амира.
— А должна? Ты же хотела сделать меня красивой.
Девочка широко улыбнулась.
— Да.
— Только сначала скажи, как ты себя чувствуешь? — Я приложила ладонь к ее лбу и с облегчением поняла, что температуры нет.
— Хорошо! Я же говорю, нам надо было ехать!
— Хорошо — потому что ты вчера спала весь день. Если бы мы поехали, все могло стать гораздо хуже, — я покачала головой.
Амира вздохнула, потом снова сунула палочку в зубную пасту и вернулась к художествам. Рисовала она достаточно долго, от усердия высунув кончик языка, а я лежала и старалась не улыбаться во весь рот. Потому что правда, приз на лучшее рождественское утро Ники Савицкой взяло именно это утро. Сегодня. Сейчас.
— Готово! — сказала Амира, и я поднялась с постели. Сходила в ее ванную, посмотрела в зеркало и с трудом удержалась от хохота.
На самом деле она постаралась: мои щеки и лоб украшали снежинки, маленькие и побольше, хорошенько прорисованные, разлапистые, пушистые. Между ними были мазки покрупнее, что-то вроде волн, видимо, изображающих сильный ветер. В сочетании с торчащими после сна волосами я если и напоминала Снегурочку, то исключительно ту, которая хорошо отпраздновала.
— Ну все, — сказала заглянувшей в ванную Амире, — сейчас оденем тебя и пойдем смотреть рождественские подарки.
Я знала, что они будут в гостиной, под елкой, которую там поставили буквально на днях. Мой, соответственно, тоже, я вчера ночью его туда отнесла.
— Ты не будешь умываться? — Она широко распахнула глаза.
— Нет. Только переоденусь, Снегурочка в пижаме — это перебор.
Хотя Снегурочка для этого дома оказалась перебором в любом случае. Аманда, увидевшая нас, просто открыла рот.
— С Рождеством! — весело сказала я и вручила ей конверт.
Мне хватило денег на небольшой комплимент — карту в «Сефору», которую я купила для нее по дороге домой в тот же день, когда собрала подарок Амире. Горничная широко распахнула глаза:
— Ники… спасибо! Я… у меня…
— Все в порядке, — я улыбнулась ей, и мы с Амирой направились в гостиную.
Ей уже не терпелось развернуть свои подарки, которых под елкой было просто море. Я улыбнулась, когда она устремилась к ярким красочным коробкам и устроилась на диване: гостиная Лукаса сегодня напоминала какую-то сказочную картинку. Из-за задернутых штор не было видно, что происходит на улице, зато на елке и по всей комнате в полумраке мерцали огоньки. Они отражались в коробках, в мишуре, которая блестела над камином, ярко-красные носки, прикрепленные к ней, напоминали о Рождестве в каком-нибудь голливудском фильме. Мне невыносимо захотелось завернуться в плед, пить какао с зефирками и смотреть что-нибудь уютно-веселое.
— Смотри! Смотри, что папа мне подарил!
Амира то и дело подбегала ко мне с куклами, с книжками, с какими-то наборами для кукольного дома и всеми этими прибамбасами для «Винкс», и с каждой минутой все больше напоминала мне меня.
А потом она нашла мой подарок.
— Ники, это от тебя? Ой! Ой! — Она заглянула и увидела то, что я сооружала для нее, и бросилась мне на шею: — Это так мило! Так мило! Спасибо! Я это буду есть все праздники, потихонечку, чтобы папа не ругался!
Как раз в этот момент в гостиную вошел Лукас. Подозреваю, он не выкинул меня в окно только потому что увидел «Снегурочку».
— Что это такое? — сурово спросил он, когда обрел дар речи.
Относилось это к сладкому подарку или ко мне, не представляю, но я предпочла прокомментировать зубную пасту у себя на лице.
— Снегурочка, — пожала плечами я.
— Это я рисовала! — Амира бросилась теперь уже к нему. — Спасибо, папочка! А еще мы нарисовали для тебя комикс!
Он меня точно в окно выкинет, судя по взгляду.
С другой стороны, здесь первый этаж, лететь недалеко.
— Комикс?! — спросил Лукас таким тоном, как если бы Амира сообщила, что мы заказали ему стриптизершу.
— Комикс! Вот! — Амира снова подбежала ко мне, подхватила лежащий на диване планшет и бросилась обратно к нему. — Ники, Ники, пойдем! Будем дарить вместе!
Я, которой очень не хотелось вылететь из окна или хотя бы из этой комнаты во время очередного приступа мизантропии Лукаса, вздохнула и поднялась. Несмотря на то, что сегодня этот донельзя категоричный и отмороженный ИИ выглядел почти по-человечески — серый джемпер, уютные домашние брюки, я не обманывалась. Это просто защитный окрас, чтобы я расслабилась, так ему будет проще меня сожрать.
— Вот! Это комикс про суперпапу! — воскликнула Амира, и Лукас взял из ее рук планшет.
Я старательно наблюдала за его лицом. Хотя, возможно, это было смертельно опасно и стоило уже прятаться за елку или хотя бы за Амиру. Или вообще, сославшись на неотложные дела, под каким-то благовидным предлогом ретироваться из гостиной и оставить отца с дочерью вдвоем.
Тем не менее я успела увидеть, как в изумлении приподнимаются его брови, делая его лицо по-настоящему человеческим, и как в глазах тают арктические льды. Я понятия не имела, о чем он думал в этот момент, но я подумала о том, что если в нем такое есть, вот это вот, настоящее — и не суть важно в каком процентном соотношении, значит…
— Спасибо, — сказал Лукас, перебив мой несостоявшийся вывод. — Спасибо, Амира.
На здоровье.
Мне почему-то стало так по-детски обидно, видимо, потому что все эти психологи-хренологи правы, и за творческую часть внутри нас отвечает внутренний ребенок. Который, между прочим, это тоже рисовал.
— Я отлучусь, — сказала я. — На пару минут.
Навсегда.
Или, хотя бы, до конца дня.
— У меня есть для тебя подарок, — сообщил Лукас. Он в принципе общался со мной в таком ключе: информировал или приказывал, другого не дано.
Подавись ты своим подарком.
Если только это не билет в Россию с моими настоящими документами.
— Хотя вообще-то это подарок для вас двоих. — Лукас сунул руки в карманы и улыбнулся крайне заинтригованной Амире. Да что там, я сама, несмотря на все, была более чем заинтригована. — Когда ты поправишься, принцесса, мы втроем полетим на Мальдивы. На неделю.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Папочка, ты лучший!
Сначала меня оглушило криком Амиры, затем накрыло чистой, яркой, искренней детской радостью. Так только дети умеют радоваться — открыто, горячо, позабыв обо всем, что было до, не думая о том, что после, наслаждаясь моментом по полной. Амира с разбегу запрыгнула на Лукаса, повисла на нем, а он подхватил ее на руки и закружил.
В этот момент я отчетливо почувствовала себя лишней. Такие моменты не предназначены для посторонних глаз, а если они вдруг случаются, то посторонние глаза должны самоликвидироваться в рекордно короткие сроки. Тем более что я прекрасно понимала, что, несмотря на то, что это «подарок для нас двоих», это подарок для Амиры. Которая хотела, чтобы я поехала с ними.
Поскольку я уже предупреждала, что отлучусь на пару минут, сейчас просто позорно сбежала, воспользовавшись моментом. Мне кажется, я так даже на тренажерах с повышенной кардионагрузкой не бегала, как сейчас. Мне действительно хотелось остаться одной и поныть. Пусть даже «поныть» всегда казалось мне бессмысленным, равно как и жалость к себе.
Но я действительно, пожалуй впервые за все это время, себя жалела. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы меня так же подхватывали и кружили, понятное дело, не как ребенка, а как любимую женщину. Захотелось, чтобы мне дарили подарки, но только мне, а не чтобы порадовать кого-то другого.
Поэтому я заперлась на замок, сползла по другую сторону кровати и подтянула колени к груди. Напрочь забыв о том, что у меня все лицо в узорах из зубной пасты, уткнулась в колени носом. Может, это было дико, мелочно и пафосно, что я не могу просто порадоваться за ребенка, у которого удалось Рождество, но сейчас я не могла. Признавать хорошие чувства легко, признавать такие — не очень, но я злилась.
На Лукаса за то, что сказал про этот подарок «для вас» и дал мне дурацкую надежду.
На себя, за то, что это услышала и поверила.
И даже на Амиру за то, что она уговорила отца, чтобы я путешествовала с ней. Этакая няня на выезде.
Вот так ты держишься, держишься, держишься — когда рвутся все связи с близким окружением, друзьями, с родным отцом. Когда родной город приходит только во снах и с каждым днем все сильнее стирается из памяти. Когда ты узнаешь про измену мужа, которого боготворила. Когда тебя увозят в никуда бугаи на крутой тачке, чисто как в девяностых. Когда у тебя отбирают документы и привозят в качестве постельной игрушки, которая — ха — даже толком не нужна, с тем же успехом Лукас мог трахать любую шлюху. А потом срываешься из-за такой мелочи.
Я хлюпнула носом, ругая себя последними словами. Кем я только не была — и мягкотелой дурой, и зацикленной на себе эгоисткой, и сукой, и много кем еще, и, когда эпитеты закончились, я сползла на пол, свернулась клубком у кровати и судорожно, рвано вздохнула.
Было в доме Лукаса кое-что хорошее, определенно: я знала, что ко мне никто не придет и не увидит в таком состоянии. Поэтому я могла позволить себе расклеиться настолько, насколько это вообще возможно.
На этой мысли в дверь постучали. Сначала спокойно, затем — уже более требовательно.
— Ники, открой, — скомандовал Лукас своим привычным отмороженным голосом.
— Иди в жопу, — ответила я.
Могла себе позволить. В конце концов, моей жопе не страшно, она всякое повидала во время знакомства с Робом.
— Я выломаю дверь.
— Давай, повесели прислугу. С таким графиком как у тебя они наверняка очень давно были в цирке.
Громыхнуло — и я подскочила. С тем, что Лукас отлично справляется с дверями и замками грубой силой, я уже была знакома не понаслышке. Поэтому сейчас сжала кулаки, готовая чуть ли не драться, но он меня обескуражил:
— После этой поездки я верну тебе твои документы, — неизменно безразличным голосом произнес он. — И тебя. Туда, куда пожелаешь.
После чего, ни слова не сказав больше, развернулся и вышел. Оставив меня справляться с тем, что я только что услышала.