Хозяин Священной Колыбели

Глава 15

Виктран

– Ты спокоен. Даже слишком... В чем секрет?

Мы с Аджаем находились на границе Погребенного города. Я специально открыл тропу чуть дальше от нужной точки входа.

– Нет никакого секрета. Мы обязаны вернуться с отличными вестями – иного исхода быть не должно. Потому стоит сосредоточиться на выполнении задания, а не думать о постороннем.

– Сложно не думать о постороннем, – последнее слово друг выделил особой ехидной интонацией. – О долге перед семьей, перед страной, перед возлюбленной женщиной, которую так долго искал… Что, если удача откажет мне, и я не вернусь?

– Если бы я знал тебя меньше времени, решил бы, что ты подался в ряды плакальщиц [1] .

– Тьму тебе на язык [2] , – Аджай фыркнул, а затем, запрокинув голову, громогласно рассмеялся.

Что ж, у каждого из нас есть свой способ снять напряжение. Смех – не самый худший вариант. Если друг таким образом пытается расслабиться, чтобы позже быть собранным и максимально готовым к любому повороту – кто я такой, чтобы ему в этом отказывать.

Но друг был прав. Я был слишком спокоен. Будто под сильнейшим зельем, заряженным магией… И такое свое состояние я знал преотлично, а значит… Скверно. Все этот пахло очень дурными событиями…

Я и изначально знал, что увеселительной прогулкой поход в Погребенный город не назвать, в противном случае не делал бы всех приготовлений и подстраховок, вот только…

За ходы службы на корону мое тело стало отличным индикатором – перед тем, как приступить непосредственно к делу, я либо превращался в ледяную статую, исполненную спокойствия, и казался верхом собранности и дисциплины, либо чувствовал внутреннюю щекотку – легкое, едва уловимое состояние опьянения, хотя не делал и глотка хмельных напитков.

Если я ощущал второе – это означало, что само задание окажется довольно легким, и из него я совершенно точно выйду без потерь и сохраню всех членов своей команды. А вот если первое…

Именно таким спокойном я был в Нармаде, когда ушел в разведку за Дамруком. Итог известен. Я стал обладателем радрака, а потом…

– Аджай, меняем план.

– Тебя что-то смущает? Я бы сказал, что сейвеху на редкость хороша погода, магических завихрений куда меньше, чем в тот раз, когда я вошел в город. И пахнет не жженой землей, а скорее… тленом?

– Именно. Нас ждут, Аджай. И приятным этот прием не станет. Меняем план.

– Код? – друг встал прямо передо мной, спиной к точке запланированного входа.

От нас до нее было примерно восемь-десять шинов [3] .

Он просто не мог видеть то, что видел я. Над разгоряченной солнцем землей поднимался дымок… Он то стремился ввысь, то вновь пригибался к земле, путался с редкой травой и тек между камнями, высекая чернильно-черные искры.

Меньше магических завихрений?

О нет, их немало… Взору Аджая не доступных, но открытых для того, кто впитал в себя силу бога.

– Черный, Аджай. И тебе придется полностью довериться мне.

У нас давно существовала условленная система обозначений для того или иного плана действий. Изначально предполагалось, что действовать мы станем по плану, имеющему обозначение красного кода. Черный цвет означал то, что задействовать все ресурсы придется сразу. И без какой-либо самодеятельности – черный код не допускал для Аджая и тени возможности на какие-либо шаги без моего контроля.

– А были сомнения на этот счет? – мрачно уточнил он. – С момента, как ты раскрыл новую суть, ни тени сомнений или недоверия с моей стороны быть не могло. Мне все еще дорог этот мир, и все так же, как и семь ходов назад, я продолжаю считать его прекрасным.

– Ты всегда был верен своему слову. Код черный, Аджай, – напомнил я, вновь оглядываясь на застывший ровно на границе туман. Искр стало больше, гораздо. – Пора окропить землю кровью.

– Моя шея и плечи готовы, – усмехнулся он, оттягивая воротник. – Наскучит полет – приземляйся.

Шутник…

Я улыбнулся краем рта. И этот человек буквально пару минут назад жаловался на отсутствие спокойствия и являл собой пример уныния?

Друг преображался на глазах. Черты его лица заострились, по смуглой коже побежала золотистая вязь. Родовая королевская магия во всей красе… Дар, прозванный черным золотом. Сильнейшее сродство с землей и всем, чем она богата…

Что ж… пора перевоплощаться и мне.

Последующие десять минут я думал о том, как Зурар понял, что мы придем сейвеху. Я перевоплотился в ворона и делал первый облет, выбирая точку входа. Более благоприятную для меня и напарника. И думал… Зорко следя за обстановкой.

Потому что я был не в той ситуации, чтобы позволить себе отмахнуться от чутья. А оно предупреждало – нас ждали. К нашему приходу готовились.

Возможно, дело было в моей новой силе? Бог, пусть и заточенный много ходов назад, остается богом, он мог ощутить мою магию рядом с границей своих вынужденных владений.

Конечно, полноценным хозяином этого города он не стал. Ловушки по периметру алтаря, в котором Зурар заключен – дело рук Священной Пары, и все же… Если бог Хаоса нашел одну лазейку, кто сказал, что не нашел еще тысячу для того, чтобы выпустить свою силу? К тому же из видений, посланных богами, я знал, что Погребенный город изначально выглядел далеко не так и не был столь враждебным местом. Запечатаны были сам алтарь и часть территории, на которой он находился – все остальное оставалось доступным для людей и зверей.

Аджай рассказывал, что в Погребенный город с завидным постоянством уже много ходов раз в три вехимана тянулась вереница путников... Смертников. Кого-то успевали перехватить и отправить прочь, а кто-то входил в город… Чтобы уже никогда не вернуться.

И если бы предшественники Аджая на троне хоть немного обдумали ситуацию, хоть немного заинтересовались тем, отчего люди с таким постоянством пытаются прорваться в этот город, который сулит смерть каждому, в ком не течет королевская кровь – выставили бы более мощную защиту. Покрыли бы периметр сигнальными заклинаниями, чтобы не допустить добровольных жертв. Впрочем, вряд ли все из них были именно таковыми. Что-то мне подсказывало, что без ментального внушения не обошлось. Да и будь задействована только добровольность – Зурар набрал бы мощь гораздо раньше.

Будучи в Колыбели, я все время пытался вычислить того, кто являлся менталистом, но так и не смог ответить на этот вопрос. В столице, где укрывали королеву, его присутствие ощущалось стылым следом. Он словно чуял момент, когда я открывал тропу ко дворцу. Заранее чуял – а потому исчезал, оставляя за собой лишь следы. Более того, я прокручивал в голове все имена и лица, виденные мной до событий в Нармаде. Пытался понять, кем был этот человек. Один из советников короля? Я проверил каждого. Открывал тропы тысячи раз в разные концы мира, выяснил чуть ли не все обо всех, кто был близок к королевской семье за последние тридцать ходов… И не нашел!

И теперь мучился вопросом: а что, если эта тварь гораздо старше, чем я предполагаю? Гораздо могущественнее? Могло ли так быть, что менталист так же, как и мы с Анастейзи, разделил силу бога? Не в том объеме, который предоставил нам Ахадэриан, но все же!

И что, если менталист не один, а их несколько? И тогда нелогичные поступки, которые никак не вписывались в общую картину, встанут на свои места. Что, если их двое? Один – молодой, имеющий свои планы на силу Зурара, и второй – старый, упрямо идущий к своей цели воскресить господина, а потому не обращающий внимания на игры первого.

Подсовывать Сарвенду Радану нелогично для того, кто желает убрать все препятствия для возрождения бога. Убивать бывшую герцогиню Дарремскую и ее сына – тоже! Клятва, которую дал предыдущий король отцу Радана, продолжает действовать! И станет необратимой в случае, если герцог Дарремский до конца своей жизни так и не обзаведется двумя наследниками мужского пола! Иными словами, все, в ком будет течь королевская кровь, не смогут ни малейшего вреда причинить тем, в ком будет хоть капля крови герцога Дарремского. Впрочем, возможно, дальним родственникам навредить смогут, но убить – нет. А вот прямым потомкам – вообще ничего, что может хоть как-то ухудшить их жизнь, сделать не смогут. И каким бы могущественным ни был их бог, пусть и в теле, рожденном смертной, а законы бытия и он нарушить не сможет. Клятву обойти и у него не выйдет.

Я устал строить догадки и, вероятно, так и не смог понять, давались ли мне Священной Парой подсказки. И все же теорию о том, что орудовали два менталиста, в какой-то момент разошедшихся во мнениях и приоритетах, нельзя было сбрасывать со счетов.

Туман на земле тем временем уплотнялся, в нескольких местах искры сбивались в небольшие шары. И продолжали сбиваться, пока по линии границы в разных ее частях не начали образовываться безопасные коридоры. Они не выглядели прямо широкими коридорами, скорее, небольшими тропками, которые как бы услужливо подсвечивались черными искрами. И, видимо, решив, что я не сумел это разглядеть, искры тлетворной силы стали сгущаться в шары, уплотняя рисунок троп…

Какие мне еще нужны доказательства того, что нас ждали? И даже приглашали войти!

Впрочем, нет, ждали только меня. Аджай был не нужен.

О том, что я выберу эту веху для визита в Погребенный город, до последнего не знал никто. Даже Анастейзи. И если бы не некоторые откровения отца, то вполне вероятно, что я оттянул бы поход в город еще на пару вех…

Его забытые воспоминания, которые вот уже вехиман мучили аргерцога… Ментальные следы и отпечатки чего-то, с чем мне не доводилось сталкиваться доселе, оплетали и его, и матушку, будто паутина. Озеро не могло сразу очистить от всего, что пагубно влияло на отца. Возможно, позже, когда Ахадэриан вернет часть себя, сила забурлит, но пока с теми, на ком имелись более могущественные следы, лечение проходило медленно, постепенно, очищая и убирая последствия не сразу, как, например, это было с подопечной Анастейзи – немой девушкой Алайной.

Я не хотел думать о родителях, как о предателях. Я и мысли не допускал о том, что они могли быть на стороне менталиста. Хотя, конечно, жажду отца владеть еще большим, помимо того, что он имел, не учуять не мог. Я и не ведал, что он настолько корыстен и честолюбив. Меня воспитывали в понятиях благородства и достоинства, присущих аристократам. На наших землях аргерцог воздавал всем по справедливости – и наказания, и награды. Так отчего же он вдруг стал столь жадным, отчего заимел по всему королевству, и не только по нашему, столько имущества? Для чего?!

И почему матушке такое его поведение не показалось странным?

Да, я повзрослел рано. И рано начал уходить из родного дома на задания во благо короны. И все же! Что стало переломным моментом? Что подтолкнуло отца сойти с пути, который он когда-то освещал для меня? Ведь не может лгать тот, кто с детства вдалбливал в мою голову, что сила и богатство – это не только привилегия, но и ответственность. Мы – те, кто стоит высоко по праву рождения, кто владеет магической силой – в ответе за тех, чьи жизни в наших руках.

Да, он не был столь категоричен, как та же Анастейзи. И не относился к низшему сословию с тем же уважением, что и к человеку с аристократической кровью. Но и тираном, каким являлся ее муж, тоже никогда не был.

Она – словно идеал любого вассала, вымысел и заветная мечта, которую невозможно достичь. И все ж реальна и материальна... Женщина, наделенная куда большей властью, чем остальные, которая зорко следит за тем, чтобы ее людям хорошо жилось. Чтобы не просто не было бесчинств и притеснений, а чтобы все получили достойную награду за свой талант и труд. И чтобы жили не как животные, ютясь по углам, лишенные, по ее выражению, минимальных человеческих удобств.

«Виктран, помыться в теплой воде и одеться по сезону – это не привилегия аристократии, это право любого человека!»

Тогда она что-то еще эмоционально добавила про разницу между детьми и взрослыми, и что лентяев она привечать не станет, а вот всем остальным – в лепешку расшибется, но создаст нормальные условия… И не будет Коробочкой и Плюшкиной [4] .

Про коробочку я ничего не понял. Впрочем, и про плюшку тоже… А спросить времени не нашлось, все внимание заострилось на других задачах.

Я усмехнулся, привычно зажмурившись от волны тепла, что разошлась от груди по всему телу только от воспоминания о возлюбленной.

От нее не ускользает ни рвение, с которым трудятся ее крестьяне, желая услышать доброе слово в свой адрес, ни их попытки угодить и лишний раз вызвать улыбку на ее усталом лице. Люди приняли Анастейзи полностью и безоговорочно. Она для них своя – разделившая труд, пищу, горе и радость. Способная понять их чувства и желания. Та, что не брезгует их долей, не оглядывается на свое происхождение. И пусть я прекрасно понимаю причину такого отношения, но для них это сродни чуду.

Меня приняли, но скорее потому, что чувствовали силу, знали о моем происхождении и видели мое отношение к их Хозяйке. Да, настороженно, но, вместе с тем, и не пытались оспаривать приказы. А уж когда дело заходило о благополучии госпожи и ее удобства… Как они кинулись учиться у материнских служанок правильному обслуживанию госпожи в купальне! С таким равнением, что впору позавидовать. И научились же, и времени на это много не затратили!

А уж как досталось кузнецам!.. Я и сам их потрепал знатно, напомнив, что с легкостью, какая никому никогда не будет доступна, не только верну их обратно, туда, откуда они пришли, но и лишу всякой надежды на то, что они смогут и дальше заниматься кузнечным ремеслом. Неблагодарность, с коей они отнеслись к Стейзи, взбесила. Отъелись, почувствовали безопасность и возгордились собственными умениями… Словно они были единственными кузнецами в Колыбели, и замену им не найти. Сам я их и пальцем не тронул, но препятствовать праведному гневу деревенских не стал. Прибить не дал – и на том пусть благодарны будут. Нескоро они расположение местных вернут. Это раньше им и почет от жителей деревень был, и еду им готовили, и в домах прибирались, и воду таскали. Теперь сами все делать будут. И работать каждый за троих. Идиоты...

А все же… Каким образом Зурар понял, что я буду здесь? Могло ли так быть, что он не ждал именно в эту веху, а был наготове с того самого момента, как я понял, что в утробе королевы находится его сущность? Он не мог не знать, что я пойду латать дыры в его ловушке. Это было очевидно. Как и должен был понять, что я не могу допустить рождения того ребенка.

Да, это вполне возможно. Столь древнее существо шаги не на вехим, на хода просчитывает!

Я вернулся к сосредоточенному Аджаю и, вместо того, чтобы приземлиться на его плечо, прямо в полете вернулся к человеческой форме. И категорически заявил:

– Я иду один.

[1] Плакальщицы в этом мире – надоедливые люди, постоянно жалующиеся на свое окружение и долю. Обыкновенно применялось только к женскому полу.

[2] Местная идиома – аналог выражения «Типун тебе на язык».

[3] Шин – метр.

[4] Герой, в отличие от героини, незнаком с произведением Н.В. Гоголя «Мертвые души». Анастейзи упоминает двух ярких персонажей – Степана Александровича Плюшкина, чей образ стал аллегорией всепоглощающей скупости, и Настасью Петровну Коробочку, чья сущность натуры характеризуется скопидомством, недоверчивостью, упрямством, суеверностью и просто глупостью.