Хрупкая связь

16

В тесном помещении слишком мало пространства и кислорода, но слишком много мужского гнева, который проникает в кровь и заставляет сердце бешено колотиться.

Оно разбухает. Мечется по телу. Дуреет!

Аслан умеет быть понимающим, спокойным и терпеливым, но я прекрасно знаю, что бывает, когда его разозлить.

Это происходит прямо сейчас.

В эту секунду.

Когда мои лопатки с силой вжимаются в стену, а кожа ощущает требовательный напор его пальцев. Я не могу ни дёрнуться, ни сбежать, ни дать сдачи. Тахаева не останавливает ни Влад, ни Сабина, ни даже тот факт, что дом полон гостей и нас могут услышать.

Его не останавливает ни-че-го!

— Пусти, придурок, — агрессивно шиплю, пытаясь высвободить локоть. Но хватка стальная. Даже если получится выдернуть руку — это бессмысленно. Высокая фигура Аслана нависает надо мной, как непробиваемая стена, отрезая все пути к отступлению. — Что ты творишь? Совсем спятил?

Я понимаю, что случилось то, чего я боялась больше всего на свете, но принять это не могу. Поэтому всячески оттягиваю момент, когда придётся открыть правду: страшную, болезненную, долгие годы тянущую меня ко дну.

— Ответь-ка на пару вопросов, — тихо, но настойчиво говорит Аслан, меняя положение и взяв в плен мои запястья. — После этого сразу же отпущу. Обещаю.

Чтобы окончательно парализовать мои движения, он заводит мои руки над головой и прижимает их к стене. Я чувствую себя маленькой и слабой, полностью обезоруженной и подчиненной. Всё, что у меня остаётся, — это слова. Ими я могу ударить гораздо сильнее, как бы мне ни хотелось избежать этого.

— Я буду кричать, Аслан. Клянусь, если я открою рот и сюда прибежит Влад с друзьями — тебе не жить. Они сотрут тебя в порошок, если ты продолжишь удерживать меня против воли.

Мой голос меняется, переходя в хныканье. Лицо Аслана приближается к моему, и его запах отчетливо проникает мне в ноздри. Он обволакивает и будоражит сознание. Пропитывает одежду, кожу и волосы. Даже в таком состоянии я зачем-то вспоминаю, что никого в жизни так не хотела.

— Кричи, — бросает Тахаев, глядя мне прямо в глаза.

— Прекрати…

— Давай, кричи. Мне похуй.

— Чего ты хочешь? — выпаливаю я. — Какие, мать твою, вопросы?

Аслан резко и прерывисто выдыхает, нащупывая пальцами мой ненормальный пульс. Я знаю, какие это вопросы. Он знает, что я знаю. Никому из нас не нужно, чтобы поднялась шумиха. Но всё слишком запутано, чтобы объяснить, особенно сейчас, когда времени в обрез и нас окружает столько людей!

— Амелия — чья дочь?

Я застываю, не в состоянии вдохнуть. Кожа становится гусиной. Я смотрю перед собой, не смея даже моргнуть, словно любое движение нарушит зыбкий баланс между прошлым и настоящим.

Какая разница?

Боже, шесть лет прошло. Какая уже, нахрен, разница?

Пусть Сабина рожает ему дочерей — она этого хочет. Действительно хочет. Она никогда не поступит с Асланом так, как поступила я. Она не станет скрывать его или стесняться, а будет ценить и уважать. Она не позволит себе играть чувствами хорошего парня. Сабина Умарова никогда не спутает привычку или удобство с настоящей любовью.

— Не знаю, — едва слышно шепчу.

— Ты хочешь выйти отсюда или нет?

— Хочу.

— Я задал вопрос, Алина. Чья. Амелия. Дочь. Она копия ты, я давно видел в соцсетях, но у неё не твой характер. И не Влада. И дата рождения — сентябрь. Если отсчитать девять месяцев, то…

— То что? — несдержанно кривлюсь. — Ами могла родиться преждевременно. Ты мог быть не единственным в тот период. А об остальном — даже смешно, Аслан. Черты характера, предпочтения и интересы могут быть результатом как генетики, так и воспитания или окружающей среды. Это может быть просто совпадением. Просто. Дурацким. Совпадением!

Я вижу, как в чёрных радужках, слившихся со зрачком, мелькают самые разные эмоции — от нетерпения до надежды, от понимания до презрения.

Дерзкая стерва во мне снова прорывается наружу. Не только Влад получает словесных пощёчин, но и Аслан, потому что я буду до последнего защищать себя и свою дочь. Как могу и умею.

— Теоретически… Алина, теоретически Ами может быть моей? — задаёт очередной вопрос Тахаев.

Зажившие шрамы начинают ныть, будто их вскрыли заново, когда в тоне проскальзывает что-то между горечью и отчаянием.

Мне сложно. Мне кажется, что я вот-вот окончательно сломаюсь после этого долгого, бесконечного дня.

— Пожалуйста, давай не здесь.

Беготня детей в коридоре и по лестнице заставляет напрягаться каждый чёртов раз. Мои ладони потеют, виски мокнут. Губы, наоборот, становятся адски сухими. Я быстро облизываю их и отвожу взгляд, не в силах выстоять под жестким давлением.

— Алина…

— Обсудим в другой раз, — почти умоляю.

— Одно, блядь, слово. Просто скажи. Да или нет?

Тишина комнаты оглушает и тяжёлым грузом давит на плечи. Аслан разжимает мои запястья, слегка качает головой и глубоко вдыхает густой, насыщенный воздух. Я не знаю, какого ответа он ждёт, но набираюсь решимости и сразу признаюсь. Я никогда не хотела, чтобы Аслану было плохо. Я… думала, что поступаю правильно.

— Теоретически — да.

Буквально в нескольких сантиметрах от моей головы кулак с глухим стуком врезается в декоративную венецианскую штукатурку, сопровождаясь яростным «Сука». Я вздрагиваю и мгновенно прижимаю руку к губам, подавляя крик.

Перед глазами плывёт от дикого страха, потому что в этот момент я вижу Аслана таким, каким никогда раньше не видела: взбешённым, на грани, готовым окончательно потерять контроль, который держится на волоске.

— Отец не Влад. Мы с ним поженились уже после того, как я узнала о беременности. Тогда было слишком поздно для аборта, — растерянно лепечу, хотя меня уже никто не спрашивает. — Я собиралась избавиться от Ами, потому что не была уверена, что ребёнок от тебя, а не от случайной связи.

— Продолжай.

Обонятельные рецепторы улавливают металлический запах крови. Меня начинает мутить, но я заставляю себя удержаться.

— Я не хотела тебя ждать. Хотела вытравить и забыть, потому что ты был в моей голове постоянно, а я не верила в любовь на расстоянии.

— Я не верил в то, что у нас что-то получится, — откровенно признается Аслан. — Хотел. Но не верил.

— Ну вот…

Это цепляет, хотя я прекрасно понимаю, о чём идёт речь. У нас не получилось. Мы не справились. Я не справилась.

— Ты пропадал со своей командой. Тебе больше не было интересно со мной. У нас были разные часовые пояса. Мне не хватало тебя, твоего внимания, твоих чувств. Я хотела, чтобы всё было как раньше, или никак. Но тебе было не до меня. Ты сам подталкивал меня найти кого-то, если я в чём-то сомневаюсь.

— Как я должен был запретить тебе гулять, встречаться с другими или ходить на свидания? Просто, блядь, как?

— Я и не мечтала, что у нас будет любовь до гроба. Даже на ум такое не приходило.

— Хорошо.

— Я не хочу ни о чём жалеть.

— И не надо, конечно, — то ли ёрничает, то ли правда поддерживает Аслан.

Сердце совершает кульбит, не зная, как иначе справиться с грузом признаний. Я была недостаточно взрослой и сознательной, чтобы по достоинству оценить перспективы и ситуацию.

Билеты в Штаты, которые были куплены на то лето, до сих пор хранятся у меня на почте в папке «Важные».

Но они были уже после.

Я так и не улетела.

— Я рассказывала тебе, что время от времени переписывалась с одним парнем, а потом согласилась пойти с ним на свидание. Хотела вызвать у тебя ревность, спровоцировать. Но это оказалось катастрофической ошибкой. Мне никогда не было так плохо, как после той встречи, клянусь. Вся спесь слетела сразу же — в ванной. Затем последовали скандальный развод родителей, смерть отца и полная прострация. Новость о беременности прозвучала, как гром среди ясного неба. Срок был уже слишком большим, хотя я всерьёз собиралась избавиться от Ами, думая, что смогу отмотать всё назад.

Аслан больше не смотрит мне в глаза, а я, почему-то, рассматриваю его подрагивающие ресницы и выплёскиваю поток информации, который долго держала в себе.

Мы ничего друг другу не обещали. Ни любви, ни честности, ни преданности. У меня была свобода. У меня, чёрт возьми, были полностью развязаны руки, чтобы вдоволь убедиться в том, что мне не «кажется». Но эти методы оказались не просто недейственными — они стали разрушительными.

— Дальше, — торопит Аслан.

— Я советовалась с Диной, но она так пристыдила меня за то, что я собираюсь разрушить тебе жизнь, что мне стало невероятно стыдно за этот поступок. Я не призналась. Дина была права. Она оберегала тебя, как могла, от любой негативной информации. Я считала, что это расплата за мои ошибки — невозможность быть с тобой. Думала, что мне не может повезти и отец ребёнка точно не ты. Данные УЗИ разнились от срока к сроку, потому что я не запомнила дату последней менструации. Я не стала на этом зацикливаться. К тому же, если бы выяснилось, что отец — другой, я сомневаюсь, что смогла бы справиться и принять дочь. Я решила ничего не выяснять. Так было проще. Это помогало отключиться.

Аслан молчит, изредка стреляя в меня глазами, а мне так гадко на душе, что горечь разливается за рёбрами, оставляя неприятный осадок.

— Амелия родилась маловесной и слабой. С кучей диагнозов, которые мы преодолели только к трём годам. Часть из них — из-за меня, потому что я плохо питалась и не соблюдала рекомендации врачей. Я решила, что будет несправедливо, если я не смогу дать ей материнское тепло, которого не дала мне моя мать. Ты бы видел её в реанимации — два килограмма веса, вся в трубочках и со шрамом на животе. А у меня внутри пустота…

В дверь уборной начинают стучать. Я вздрагиваю, обнимая себя руками за плечи. Запястья до сих пор кажутся онемевшими после крепкой хватки. Не удивлюсь, если на коже останутся синяки.

— Это твои триггеры — не мои, — строго говорит Аслан, не отступая ни на сантиметр и нарушая дистанцию. — У тебя было достаточно времени, чтобы полюбить Амелию за пять лет.

Мне кажется, будь его воля — он бы меня придушил. Ему плевать на мои чувства, ошибки и решения. На то, что я дала шанс на новую жизнь не только себе. Даже на то, что я не хочу знать проклятую правду!

— Ты собираешься жениться. У меня семья с Владом — он хороший отец, заботится об Ами и любит меня, — быстро произношу я. — Не стоит травмировать ребёнка. Не нужно всё рушить. Уже слишком поздно.

Стук с обратной стороны усиливается. Кто-то из детей хочет пробраться в туалет. К счастью, не взрослый. Но времени остаётся всё меньше.

— Я не собираюсь рушить, Алина. Но я хочу знать. Имею право.

— Аслан…

С груди вырывается жалобный стон. Смотреть на него мне адски больно. Озвучивать то, что я собиралась хранить в себе до конца жизни, ещё больнее. Стабильность, которая помогала мне держаться на плаву долгие годы, трещит по швам под мощным напором, а каждое слово раскурочивает старые рубцы почти что до мяса.

— Я заеду к тебе в студию, чтобы обсудить, что делать дальше, — говорит Тахаев, растирая ладонями лицо и пытаясь прийти в себя. Он бросает на меня обескураженный взгляд напоследок: — Завтра. Один.

— У меня выходной.

— Придётся поработать.

Я зажмуриваюсь и сползаю на пол, когда Аслан уходит. Слёзы прочерчивают влажные дорожки на лице. Отдаляющиеся шаги, голоса гостей и хлопок двери звучат, как в вакууме.

Кажется, всё наконец закончилось, но я точно знаю — на самом деле всё только начинается.