Хрупкая связь

36

Этим вечером решения принимаются быстро и спонтанно — что совсем на меня не похоже, ведь с тех пор, как я стала матерью, я привыкла всё планировать и тщательно взвешивать.

Пока Аслан едет в ближайший супермаркет, я доедаю фастфуд, полный трансжиров и холестерина, напрочь забывая о правильном питании, которого обычно придерживаюсь. Но это самый вкусный ужин минимум за последнюю неделю, потому что в нарушении правил есть ни с чем несравнимое удовольствие.

Мы держимся на расстоянии, разбирая покупки с алкоголем, сыром, виноградом и бельгийским шоколадом. Я занимаюсь посудой и нарезкой, а Аслан обустраивает место у телевизора и камина.

Дело не в романтике и не в дружеских посиделках. Мне вообще сложно определить наш статус. Больше, чем бывшие. Меньше, чем любящие родители. Я просто хочу утонуть в мягкости кресла и разгрузить мысли вином.

Не знаю, предупредил ли Аслан Сабину, что не приедет ночевать, но после первого бокала, который я залпом выпиваю за готовкой, мне становится на это плевать. Не только на это, но и на всё остальное: ошибки, прорывающуюся стервозность, эгоизм и полное отсутствие женской солидарности.

Эта дружба с самого начала была обречена. Не потому, что я не умею дружить, а потому что в наших отношениях слишком много пунктов, с которыми невозможно смириться.

— Ты что-то подсыпал собаке? — указываю на мирно лежащую на ковре Луну, которая перегородила проход из кухни.

— Нет, почему?

— Она стала вести себя тише. Смирилась с тем, что сегодня вместо хозяйки другая? Или ещё будет меня тиранить?

Аслан достаёт охлаждённую бутылку из холодильника и направляется к столу с закусками. У нас два бокала. Пить планирую не только я. Но почему-то к Аслану у меня нет тех претензий, что были к Владу.

Видимо, потому что пока он проявляет себя более собранным родителем. Это мой муж засыпал рядом с маленьким ребёнком, не слыша ни плача, ни истерик из-за лишней дозы алкоголя. Это он чуть не пропустил момент, когда Ами в новорожденном возрасте срыгнула и едва не захлебнулась, пока я просила его присмотреть за ней.

И почему-то я верю, что Аслан никогда бы так опрометчиво не поступил. В нём с самого детства была ответственность. Иногда кажется, что она заложена в его базовых настройках, а не выработалась со временем.

— Она не тиранит, — поясняет Аслан, устраиваясь в кресле и широко поставив ноги. — Луна хочет от тебя больше ласки.

— Хм-м. Ласки? Я думала, она хочет меня выгнать.

— Ласки, да.

Прежде чем начать вечер, я присаживаюсь рядом с собакой и, как это делал хозяин, чешу её за ушком.

Ретривер непонимающе смотрит, слегка приподняв голову с пола. Нюхает руку, тычется носом в ладонь. Когда шершавый язык касается моей кожи, я признаю — кажется, мы помирились.

Зацепив ногой мужское колено, я переступаю через Луну и плюхаюсь в своё кресло. Аслан как раз наполняет бокал белым вином. Один протягивает мне, второй оставляет себе, делая лишь пару-тройку глотков. Слегка откинув голову на спинку, он наблюдает, как я подношу бокал к губам.

— Как тебе вино?

— Мне подошло бы любое.

— Я не знаю, какое ты обычно пьёшь, — Аслан пожимает плечами.

— Сегодня правда любое. Это вроде ничего…

— Сложный день?

Мы смотрим друг другу в глаза, не моргая. У нашего напряжения особая атмосфера, которая отзывается внутри лёгкой вибрацией.

Когда алкоголь согревает тело, на щеках ярко проступает румянец, а по венам разливается долгожданное расслабление.

В голове больше нет ни одной связной мысли.

Ни единой, чёрт возьми…

Звук телевизора работает фоном, а потрескивающие дрова в электрическом камине отражаются на лице Аслана танцующими бликами. Я рассматриваю их с интересом, словно в них можно прочитать что-то важное.

Это что-то из прошлого — возможность сидеть на расстоянии вытянутой руки, молчать, разговаривать и напрочь отключать мозги, потому что с Тахаевым не нужно казаться сильной, дерзкой и независимой.

С ним вообще никогда не нужно было казаться. Потому что он принимал меня любой.

Зато теперь я точно знаю, что это была любовь. Самая настоящая. Трогательная, щемящая и хрупкая. Сейчас она трансформировалась во что-то другое, потому что у этой любви осталось незабываемое продолжение.

— Можно сказать и так, — отвечаю, прокручивая в руке тонкую ножку бокала. — Не думаю, что у тебя легче, судя по разрывающемуся телефону.

— Он уже не разрывается.

— Выключил?

— Нет, — усмехается Аслан. — Урегулировал ситуацию.

Это неудивительно, потому что среди нас двоих я никогда не была правильной — в отличие от него. Он контролирует каждую мышцу на лице, каждое движение и взгляд, но в его контроле порой случаются короткие, секундные сбои, которые трудно не заметить.

— Сабина знает, что я здесь?

— Догадывается.

— Больше не защищай меня перед ней, — задумчиво прошу. — Я далеко не самый хороший человек и вовсе не идеальный стилист. Иногда я поступаю нечестно и неправильно по отношению к окружающим. Наверное, мне нужно было самой принять ответный удар.

— Если ты намекаешь, что платье было испорчено намеренно — давай, пожалуйста, так, чтобы я этого не слышал.

— Я испортила образ твоей невесты.

— Алина…

Упираясь ступнёй в кожаную обшивку кресла напротив, я почти сползаю в своём.

— Я. Его. Испортила. Слышишь?

— Зачем?

Аслан перехватывает меня за щиколотку, пригубливая вино. Эта грубость непривычна: его хватка становится требовательной, а взгляд исподлобья — продолжительным и тяжёлым. Я не знаю, что со мной, но когда его пальцы сжимаются на коже, а тепло прикосновений разливается по телу, как жидкий огонь, я не чувствую дискомфорта. Камин, у которого мы сидим, ненастоящий, но мне кажется, что я плавлюсь. По-настоящему, мать вашу, плавлюсь.

— Дурацкое скачкообразное настроение, — медленно растягиваю слова. — Оно преследует меня уже не первый месяц. Я пытаюсь с ним бороться, но иногда не справляюсь.

— Больше смахивает на ревность.

— Ты говоришь чушь, — несдержанно фыркаю.

— Сейчас не похоже, что ты не в духе. Немного капризничаешь, но не пакостишь.

— Это всё из-за медитаций и массажа, на который мы ходили с Лерой. Помнишь Леру?

— Да, разумеется.

— Мы до сих пор дружим.

Кивнув, Аслан отпускает мою щиколотку и расслабленно кладёт руку на подлокотник. Не уверена, прозвучали ли мои слова убедительно, но ногу я не убираю — будто намерена дразнить его дальше, хотя это совсем не так.

— Я рад, что рядом с тобой остались хорошие, преданные люди.

— Лерка знала обо мне всё — с тех пор, как ты улетел. С самого начала.

— Как она вообще? — интересуется Тахаев.

— Встречалась с парнем, собиралась за него замуж, но оказалось, что она у него была не единственной. Ой, там целая драма.

Я облизываю сухие губы и бегло скольжу взглядом по красивой мужской фигуре. На моём безымянном пальце сверкает дорогое обручальное кольцо. Примерно через неделю у Аслана оно тоже появится.

От этого осознания за рёбрами жжет. Не просто покалывает, а разъедает внутренности каплями кислоты.

Это останавливает от необдуманных поступков и ставит блок на любые неприличные мысли, но нет-нет, да в голове прорываются вопросы: хотела бы я ещё хоть раз почувствовать на себе эти сильные руки? А губы на шее и груди? А на секунду задохнуться под тяжестью мощного тела?

Ответ накаляет кровь, дезориентирует и лишает покоя, потому что никогда ещё троекратное «да» не звучало так ошеломляюще.

— Я никуда не тороплюсь, — произносит Аслан, чуть склонив голову набок.

Не понимаю, насколько это интересная история, но я трачу добрых полчаса, чтобы в красках рассказать её от начала и до конца. Как мы с Лерой взламывали телефон Ивана. Как шпионили за ним после работы. Как устраивали грандиозные разборки в гостиничном номере, где Леркин хахаль трахал свою коллегу.

Нам правда некуда спешить: вина ещё много, а ночь длинная. Я не чувствую сна ни в одном глазу — только долгожданную передышку от будничной суеты.

— В общем, теперь у Леры появилось много энтузиазма и свободного времени. Мы стараемся встречаться хоть раз в неделю — на пилатесе или где-нибудь ещё. Сегодня, например, выбрались в СПА, где долго обсуждали тебя.

Аслан трёт бровь, растягивая губы в улыбке. Лучшее, что он может сделать, — перевести разговор в шутку.

— К чему интересному пришли?

— Что из тебя получается неплохой отец. И, наверное, выйдет хороший муж. А ещё Леру волновало, заметил ли ты мою новую грудь.

Честно говоря, и меня. К слову, Аслан не теряется и сразу отвечает:

— Я видел изменения, конечно.

— Я вставила импланты полтора года назад, — киваю.

— Вот как.

— Когда родилась Ами, у меня было полно грудного молока, но прикладывать её разрешили не сразу. Приходилось сцеживаться и мучиться. Я была настойчивой и упрямой, хотя мне не раз намекали, что современные смеси ничем не уступают по составу. Но я продолжала, даже когда Амелия была в реанимации, а молоко убывало от стресса. Потом я резко сбросила послеродовой вес, а через год свернула кормление. И мне захотелось, чтобы грудь снова была как прежде — красивой и упругой.

Аслан задумчиво слушает, не притрагиваясь к вину. В его взгляде нет и намёка на безразличие — напротив, он кажется погружённым в каждое моё слово. И в сравнения тоже. Его взгляд обжигает даже сквозь слой белой майки.

— С ними разве можно кормить? — спрашивает Тахаев, указывая рукой.

— Мне поставили имплант под мышцей, не затрагивая ткани и протоки. Но я не планирую больше рожать.

— Нет?

— Пф-ф… Нет, никогда, — резко вспыхиваю, переключившись на болезненную тему. — Влад хочет, конечно. Но ты даже не представляешь, каким потрясением для меня было забеременеть в восемнадцать. Я осталась одна, и каждый день был как сражение — с собой, с обстоятельствами, с новой реальностью, в которую меня швырнуло без предупреждения. Я боялась, что не справлюсь и не смогу дать Амелии всё, что она заслуживает. Эти воспоминания до сих пор иногда всплывают, и я точно знаю: больше я через этот ад не пройду.

Сделав ещё один быстрый глоток, я занимаюсь фруктами и протягиваю Аслану виноградину, аккуратно проталкивая её между его твёрдыми губами.

— А ты хочешь детей? — спрашиваю.

— Я хочу ещё, да.

— Я сделала полный апгрейд после родов, чтобы не было пути назад. Почти убрала шов от кесарева, довела фигуру до идеала и обзавелась новой грудью.

— Не знаю, насколько это удобно — ходить с инородными предметами, но в том, что это красиво, можешь даже не сомневаться.

— Спасибо. Мужчины всегда обращают внимание.

— Уверен, так и есть.

— А муж говорит, что по ощущениям её не отличить от настоящей.

Вместо того чтобы долить мне вина, Аслан забирает у меня бокал и ставит его рядом со своим. Его плечи рывком опускаются вверх и вниз, а руки действуют чётко и без промедления. Я планирую возмутиться, но вместо этого смелею и спрашиваю совершенно другое:

— Хочешь потрогать?

Тепло в карих глазах внезапно сменяется ледяным, пугающим холодом, а рваный выдох рождает у меня в животе странное ощущение — будто всё внутри вспыхивает и замирает одновременно.

Аслан Тахаев стал моей прихотью, глупостью и увлечением. Моим первым и верным другом, моей первой любовью, первым мужчиной и отцом моей единственной дочери. В этой характеристике слишком много всего, чтобы хотеть, чтобы он остался… последним.

Сердце дико колотится, когда Аслан подаётся вперёд и решительно отодвигает бокалы в сторону. Я пытаюсь вернуть свой, касаясь его запястья, покрытого жёсткими тёмными волосками. От одного невинного прикосновения по нервам пробегает ток.

У него горячая и упругая кожа. В нём столько сдерживаемой силы, что оставаться равнодушной просто невозможно. Напор, желание и влечение пленяют больше любого алкоголя.

— Блядь… Я немного запутался, — сипло произносит Аслан, мотнув головой. — Это вопрос от Леры или твоё предложение?