Хулиган. Его тихоня

Глава 32

32.1. Душераздирающие откровения

POV Ксюша

Я совершила ошибку.

Именно об этом я думала, смотря вслед уезжающему Леше.

Поднявшись на свой этаж, я вставила ключ в замок и открыла дверь. Закрыв ее, я тяжело выдохнула и прислонилась к ней спиной.

Я совершила огромную ошибку.

На глаза навернулась слеза и я мучительно сглотнула ком в горле.

Мне не следовало выходить из машины. Мне не следовало пугаться его вспыльчивости. Я должна была остаться с ним, должна была бороться за то, чтобы остаться с ним.

Идиотка…

Слеза медленно скатилась по моему лицу.

Глупая идиотка!

Сердито смахнув слезу, я зашла в гостиную, подошла к дивану и бросила на него свою сумку. Я забралась на диван прямо с ногами и обхватила колени руками. Упершись подбородком в пространство между ними, я уставилась на черный экран телевизора, жалея, что не сделала по-другому.

Что, если я потеряла его?

О Боже…

Мои руки сжались, а затем я зарыдала, уткнувшись в колени, и начала проклинать себя.

Проклинать за то, что была такой слабой.

Я не была достаточно сильной. Я не была достаточно сильной, чтобы быть с Лешей. Ему было трудно, но вместо того, чтобы остаться с ним, я ушла только потому, что он мне так сказал сделать. Я ушла, потому что боялась его гнева.

Он отталкивал меня. Он отталкивал меня и я знала, что если не дам отпор, то действительно потеряю его…

Я не знаю, сколько времени я просидела так, рыдая навзрыд и выплакивая свое сердце. Но когда свет за окнами померк и в комнате воцарилась темнота, я наконец подняла голову, разжала руки и вытерла лицо рукавом. Затем я встала и пошла к выключателю.

Истощенная как физически, так и эмоционально, я пошла умылась и переоделась в толстовку и спортивные штаны. В животе заурчало, и хотя все, чего я хотела — это заснуть и забыть о случившемся, я последовала его велению и направилась на кухню.

Прихватив с собой телефон, я отправилась готовить себе на ужин жаркое. Поставив тарелку на стол, я села, взяла телефон и, положив его рядом с тарелкой, уставилась на него.

Надо позвонить Данилу и узнать у него адрес Леши. Если он действительно хотел, чтобы я была вместе с его лучшим другом, то он должен был мне помочь. Если надо, я буду донимать его, пока он не скажет мне его адрес.

Я продолжала смотреть на телефон, обдумывая эту идею и нехотя ковырялась ложкой в своей порции еды. Посмотрев на тарелку, я почувствовала, как у меня заныло в груди.

Ел ли сейчас Леша?

Последние несколько дней он плохо ел. Он похудел, сильно похудел. Но больше всего меня настораживали темные круги под его глазами и затравленное выражение лица.

Я закрыла глаза.

Если бы я только знала, что ему не давало покоя, что его терзало…

Звонок заставил меня открыть глаза и посмотреть на телефон. Я раздосадовано вздохнула и заставила себя ответить на звонок.

— Привет, мам, — поздоровалась я.

— Привет, Ксень. Мы с твоим отцом уже прошли регистрацию на рейс, скоро прилетим. Ты уже дома?

— Да. Приготовить вам что-нибудь на ужин?

— Нет, Ксень, мы уже поели. Да и поздно уже будет, мы прилетим и сразу спать ляжем, — ответила она.

— Хорошо.

В трубке раздалась тишина, а затем мама тихо спросила:

— Ксень, все хорошо?

Слезы навернулись мне на глаза от беспокойства в ее тоне.

— Д-да, мам, все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

На другом конце провода снова воцарилась тишина.

— Да так, просто, — ответила мама и я облегченно выдохнула. — Я позвоню тебе, когда наш самолет приземлится. Пока, милая.

Попрощавшись, я положила телефон обратно на стол и откинулась на спинку стула. Аппетит пропал окончательно. Я прикусила нижнюю губу, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Я была настолько выбита из колеи, а мой разум переполнен болью, что я почти не услышала громкого стука в дверь. В замешательстве я взглянула на часы. Самолет, на котором должны были прилететь мои родители, еще даже не оторвался от земли.

Вытерев слезы с лица руками, я подошла к двери и открыла ее.

И тут мое тело застыло, потому что по ту сторону двери я увидела Лешу. Мой желудок сжался, когда я увидела выражение его лица.

О, нет…

Он вошел в квартиру и скатился по стене, обхватив голову руками. Его тело начало яростно содрогаться, он стал рвано дышать через нос. Этот звук был настолько болезненным, что я оторвалась от двери и поспешила к нему.

— Леш, — прошептала я, сев на колени перед ним и дотронувшись до его руки. — Леш, что случилось?

— Всё, — пробормотал он. — Всё не так.

Его слова, почти сочащиеся болью, прожгли дыру в моем сердце, отчего я сильнее сжала его руку. Но прежде чем я успела попросить его объясниться, он… заплакал.

Леша заплакал.

Это был тихий, душераздирающий плач. Он ломался прямо у меня на глазах.

У меня перехватило дыхание. Меня как будто окунули в ванну, доверху наполненную льдом.

Стиснув зубы, чтобы не заплакать, я обхватила его за плечи и прижала к себе. Он позволил мне, уткнувшись лицом в мою шею и сжав в своих стальных тисках.

Я молча поглаживала его по спине, ни о чем не спрашивая, потому что мне было страшно что-либо узнать.

— Я видел, как умирает свет в ее глазах.

— Что? — прошептала я, нахмурившись.

— Держал ее, — пробормотал он со всхлипом. — Я держал ее. Было так много крови. Она истекала кровью. А потом ее не стало.

Я резко вдохнула, когда меня настигло осознание.

Он говорил о своей матери.

О том, как она умерла.

Я сглотнула внезапный ком в горле.

Я не хотела этого слышать. Я не хотела, чтобы Леша переживал это снова. Внезапно я поняла, что мне не нужно знать о нем всё. Больше нет. Теперь я знала, что его преследовало и тяготило. Это была смерть его матери. Я должна была догадаться еще тогда… Когда увидела его перед могилой матери.

— Она спрятала меня, чтобы я не пострадал. Она спасла меня от ублюдка, ворвавшегося в наш дом ради наживы, — продолжал он. — И я услышал ее. Она плакала и умоляла. Я… Я слышал его. Он смеялся. Смеялся, пока… насиловал ее.

О, нет.

Нет, нет, нет…

Слезы покатились из моих глаз, когда в голове возник образ маленького Леши, слушающего, как насилуют его мать.

Боже, какой ужас он пережил.

Я крепко зажмурила глаза, собираясь с духом. Потому что знала, что он еще не закончил.

— Когда я вышел, она была… сильно избита и вся в крови. Было так много крови.

Груз, который он нес, был неимоверно тяжелым. Слишком тяжелым для маленького мальчика и парня, который из него вырос. Как человек мог выдержать такой вес и не развалиться на части?

— Если бы только он не бросил нас, — прохрипел он. — Если бы только… он… не бросил меня и мою мать.

— Леша, — прошептала я, мое сердце разрывалось от боли за него.

— Я ненавижу… — его тело сотрясалось от рыданий и я крепче прижала его к себе. — Я ненавижу его. Если бы он не ушел, мама была бы жива. Он бы защитил ее. Защитил…

Его дыхание стало тяжелым и частым.

— Но он бросил нас. Бросил нас, потому что поверил в то, что сказал ему его поганый брат. Что моя мать спала с ними обоими еще до того, как они поженились. Что я на самом деле не был его сыном, — он поднял голову, чтобы посмотреть на меня и я вся оцепенела, увидев его неприкрытые эмоции. — И он ему поверил.

У меня внутри все сжалось. Сердце начало обливаться кровью.

Он опустил голову и снова прохрипел:

— Он поверил ему.

— Леша…

Он начал шумно дышать через рот, будто бы пытаясь взять себя в руки.

— Моя мама… она плакала, когда он ушел. Но она верила, что он вернется. Только… только она была уже мертва, когда он вернулся, потому что… потому что я не смог ее защитить.

— Леша, ты не виноват в ее смерти, — прошептала я. — Пожалуйста, не вини себя в этом.

— Он… он сказал, что это моя вина.

— Твой отец? — спросила я в недоумении.

— Он сказал, что я трус. Бесполезный, жалкий, сопливый ублюдок, потому что я не смог спасти свою мать. Я не смог ее спасти!

Он вдруг громко выдохнул и согнулся пополам. Он схватился за грудь, начав задыхаться, а я начала паниковать.

— Леша! — я попытался поднять его голову, но он мне этого не позволил. — Леша, пожалуйста, посмотри на меня! Ты ни в чем не виноват! Пожалуйста, не вини себя!

Он продолжал задыхаться, а потом начал хрипеть и от этого жуткого хрипа у меня волосы на коже встали дыбом. Он стряхнул мои руки и попытался встать. Его лицо было красным от нехватки кислорода. Ужас пронзил меня.

— Леша! — закричала я, когда он повалился на пол. — Леша, что с тобой происходит?!

Я упала на колени рядом с ним. Он тяжело дышал, задыхался, хватая воздух ртом. А я не знала, что мне делать, будучи напуганной до смерти. Леша тем временем продолжал задыхаться и хрипеть.

— Сделай глубокий вдох, Леша! — убеждал я его, всхлипывая. — Дыши, прошу тебя! Я позову на помощь, хорошо?

Его глаза медленно открылись и он прохрипел между короткими вдохами:

— Не… не… оставляй… меня…

— Это я должна говорить тебе это! — огрызнулась я, в ужасе озираясь по сторонам.

Входная дверь с грохотом распахнулась. Я резко вскинула голову и всхлипнула от облегчения, увидев на пороге отца Леши. Он взглянул на нас и выражение его лица стало поистине мрачным.

— Что с ним?! — спросила я, когда он опустился на колени рядом с телом сына.

— У него приступ астмы, — пробормотал он. — Черт, я забыл ингалятор.

Приступ астмы?

— Надо позвонить в скорую! — сказала я, но мужчина покачал головой.

— Нет времени!

Сергей Владимирович подхватил сына под мышки и поднял его. Глаза Леши были закрыты и он был так слаб, что отцу пришлось почти на руках вынести его из дома. Я последовала за ними к машине, припаркованной рядом с Лешиной, и забралась рядом с ним на заднее сиденье. Пока его отец звонил в больницу, рассказывал диспетчеру ситуацию и вел машину, я сжимала руку Леши, пытаясь успокоить себя. Он все еще издавал эти жуткие хрипы, но дышал уже намного реже.

Наконец мы добрались до больницы. Сергей Владимирович сразу же выскочил из машины, успел открыть дверь и вытащить Лешу, как из больницы выскочила бригада людей с белых халатах с каталкой. Я беспомощно цеплялась за нее, пока Лешу увозили вглубь больницы. Слезы бежали по моим щекам, когда я смотрела на бледное лицо Леши.

Дыши, Леша…

Пожалуйста, дыши!

Медсестра преградила мне путь и я оказалась в объятия Сергея Владимировича, который сдерживал меня от порыва наплевать на все и броситься вслед за удаляющимся Лешей. Каталку с ним прокатили за двойные двери и скрыли от моих глаз.

Я сделала глубокий вдох, втягивая страх и выпуская боль на выдохе.

Дыши, только дыши!

32.2. Невыносимое ожидание

Я сидела на скамье, сцепив руки, и смотрела на часы на стене.

С ним все будет в порядке, с Лешей все будет хорошо — как мантру проговаривала я про себя.

Сергей Владимирович отправился на поиски врача после целого часа, проведенного в приемной. И как же мне было жаль, что я не могла пойти вместе с ним. Тогда мне не пришлось бы сидеть здесь, ничего не зная и изнывая от беспокойства.

Прошло еще полчаса. Я смотрела на часы и продолжала молиться. Пришла медсестра, спросила, не нужно ли мне чего-нибудь, но я лишь покачала головой. Мне нужен был только Леша.

— Ксюша.

Я вскочила на ноги, когда вернулся Сергей Владимирович. У него было настолько мрачное выражение лица, что у меня сжалось сердце и со свистом ухнуло в самый низ.

— К-как Леша? — спросила я, затаив дыхание.

— С ним все в порядке. Он останется здесь под наблюдением на несколько дней.

Слезы навернулись мне на глаза, когда на меня нахлынуло неимоверное облегчение.

— Слава Богу, — выдохнула я со всхлипом.

— Слава Богу, — шепотом повторил за мной его отец.

Он наблюдал за мной какое-то мгновение, а затем заключил в свои поддерживающие объятья. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Когда мне удалось перестать плакать, я отстранилась от него и вытерла лицо от слез руками.

— Уже поздно, Ксюша, — сказал мне Сергей Владимирович. — Я отвезу тебя домой.

— Могу я… — я стушевалась. — Могу я увидеть его?

— Мне жаль, — он покачал головой. — Но сейчас нельзя.

— А завтра? Могу я завтра его увидеть? — торопливо спросила я.

Его губы дрогнули и я почувствовала болезненный укол в груди. Они с Лешей были так сильно похожи.

— Конечно, можешь. Ты поможешь мне убедиться, что он больше не наделает глупостей.

Я со слезами на глазах усмехнулась и он похлопал меня по плечу. Еще раз заверив меня, что с Лешей все будет хорошо, что медсестры о нем позаботятся, он повез меня домой.

Сидя в его машине, я попыталась расслабиться. В конце концов, с Лешей ведь все было хорошо. А уже завтра я его увижу. Но когда воспоминания о случившемся вновь нахлынули на меня, я позорно шмыгнула носом. Перед глазами все начало расплываться.

— Ксюша, — обратился ко мне Сергей Владимирович, когда я снова начала плакать. — Ксюша, я же сказал тебе — с ним все будет хорошо.

— Я даже не знала, что у него астма, — пробормотала я со слезами на глазах.

— Его астма вызвана травматическим стрессом, Ксюша. По крайней мере, так мне сказали врачи.

— Травматический стресс?

Он издал низкий печальный вздох, а затем мягко ответил:

— У него ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство.

Я напряглась и уставилась на него. А затем рвано втянула воздух и прислонилась головой к окну.

Дыхание сбилось и по лицу пуще прежнего потекли слезы.

— Не плачь, Ксюша, — пробормотал Сергей Владимирович. — Леша не нравится, когда ты плачешь.

— Откуда вы знаете? — всхлипнула я.

— Потому что он мой сын, — ответил он и я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он смотрел на дорогу с каким-то отрешенным выражением лица. — Мне никогда не нравилось, когда Маша плакала. Уверен, ему это тоже не нравилось.

— Вы бросили его, — сказала я ему обвиняющим тоном. — Вы бросили их.

Он выдохнул, и я увидела, как мука исказила его черты.

— И я всегда буду жалеть об этом, каждую секунду своей жизни.

Я прикусила губу и посмотрела на свои руки, покоящиеся на коленях.

— Как вы узнали, что Лешу у меня? — спросила я.

— Мы вместе ужинали и я сказала кое-что, что… расстроило его. Леша стремительно уехал, а я поехал за ним и понял, что он отправился к тебе. Я не стал входить, думал, что он успокоится, решил подождать его снаружи. А потом услышал твой плач.

— Вы должна перестать его расстраивать, — отозвалась я нахмурившись.

— Я не знаю, как с ним справиться, — проворчал он. — Когда я уезжал, он был милым, веселым, любящим ребенком, который был высокого мнения обо мне. А когда я вернулся, он уже был озлобленным подростком, ненавидящим меня всем своим сердцем. Я не знал и до сих пор не знаю, что делать, чтобы он принял меня обратно. Я все время все порчу. Кажется, я всегда говорю что-то не то, когда дело касается его.

— Вы сказали Леше, что это он виноват в смерти вашей жены? — резко спросила я.

Мой гнев подкрепил мою храбрость и я вспомнила, что Леша сказал мне перед тем, как потерял сознание.

Сергей Владимирович посмотрел на меня с неприкрытым удивлением.

— Что?

— Вы сказали своему сыну, что это он виноват в смерти вашей жены? — спросила я, сузив глаза.

Он пристально посмотрел на меня, а потом сказал:

— Я никогда не говорил ему этого. Я никогда не винил его. Он был всего лишь ребенком.

— Но он сказал…

Его вдруг осенило и я вздрогнула от ужасного выражения, появившегося на его лице. Он перевел взгляд на дорогу, сжимая руль так сильно, что костяшки пальцев почти побелели. Его челюсти сжались, а на щеке задергался мускул.

— Должно быть, это был мой брат, — резко ответил он. Затем он издал низкий, рычащий звук, выплескивая свой гнев. — Должно быть, это был он!

Мой временный прилив храбрости покинул меня и я поджала губы. Атмосфера в машине стала напряженной и в ней мы закончили наш путь.

Высадив меня у моего дома, Сергей Владимирович сказал, что мы увидимся завтра в больнице, чтобы навестить Лешу. Затем он уехал, а я стала подниматься в квартиру, с нарастающим внутри гневом на этого незнакомому мне дядю Леши.

Была и его вина в том, что Леша так страдал.

Я открыла дверь в квартиру и едва успела переступить порог, как столкнулась с громадной фигурой отца. Я попятилась назад и остановилась, увидев гнев на его лице.

— Где ты была?! — прорычал он.

Я молча наблюдала, как в коридор вышла мама, со смесью гнева и беспокойства на лице.

— Ты оставила квартиру открытой! Ты оставила свой телефон! — продолжил папа, повышая голос с каждым словом. — Ты оставила свою сумку! Ты хоть представляешь, как мы волновались?! И ты вышла на улицу в такой одежде?!

— Леша в больнице, — пробормотала я в свое оправдание.

Папа захлопнул рот и гнев улетучился мигом с его лица.

— Что?

— Леша в больнице, — повторила я.

И тут же разрыдалась.

32.3. Тяжесть прощения

POV Леша

— Это ты виноват!

Я почувствовал, как скула рассеклась, когда дядя ударил меня кулаком по лицу.

— Это ты виноват в том, что она умерла! — прорычал он и снова ударил меня.

Я рухнул на пол и почувствовал, как дядя дважды ударил меня ногой по спине.

— Это был мой шанс! Это был мой шанс наконец-то быть с ней! Я наконец-то избавился от своего проклятого брата, но ты, мать твою, — еще один удар обрушился на меня, разлив во рту неприятный металлический привкус, — ты, никчемный ублюдок, позволил ей умереть!

— Хватит! — взмолился я сквозь алую дымку боли. — Пожалуйста, хватит!

Меня снова ударили по лицу, потом еще один удар обрушился на мой живот.

— Папа, прекрати!

Побои прекратились. Меня дернули за волосы, заставив подняться на ноги, и я вздрогнул, когда искаженное ненавистью лицо дяди приблизилось к моему.

— Как… как ты меня назвал? — спросил он.

— Я… я слышал… — всхлипнул я. — Что… что папа ушел, потому что ты — мой настоящий папа.

Он зло засмеялся, и от этого звука у меня застыла кровь в жилах. Затем дядя ударил меня коленом в живот и снова повалил на пол, злобно прорычав:

— Я, блять, солгал!

*****

Я распахнул глаза и судорожно втянул воздух. Мои глаза лихорадочно забегали по сторонам. Когда я увидел, что находился не в подвале своего дяди, а в больничной палате, то расслабился и откинул голову обратно на подушку.

Блять.

Я глубоко вдохнул через кислородную маску на лице.

Бля-я-ять…

Я крепко зажмурился и сделал еще один вдох.

Я снова был в больнице. Должно быть, у меня случился еще один приступ. И, видимо, серьезный, раз я остался здесь.

Уставившись в потолок, я стал перебирать воспоминания. Я уже собирался поднять руку, чтобы снять маску, но с запозданием осознал, что ее окутывало тепло. Я повернул голову и увидел Ксюшу, спящую у моей кровати и накрывшую мою руку своей.

Мои глаза расширились.

Что она здесь делает?

А затем я вспомнил.

Я пришел к ней домой, рассказал об изнасиловании моей матери, а потом у меня случился приступ и я упал в обморок прямо в ее прихожей.

Блять, я, должно быть, сильно напугал ее.

Она начала шевелиться и я наблюдал, как она медленно пробуждалась и поднимала голову. Она сонно моргнула и зевнула. А встретившись со мной взглядом, она импульсивно улыбнулась с моментально нахлынувшими на глаза слезами.

— Привет, — хрипло пробормотал я из-под маски.

— Привет, — тихо сказала она, счастливо улыбнувшись.

— Как долго я здесь?

— Уже два дня.

Ее губы задрожали и она прикусила нижнюю губу. Она пыталась сдержать слезы и как же больно мне было видеть это.

— Прости, что тебе пришлось это увидеть, — пробормотал я.

— Не думай об этом, Леш, — она сжала мою руку. — Просто поправляйся, хорошо?

Я хотел попытаться ради нее.

Я смотрел, как она вытирала слезы, которые не могла сдержать, и слушал, как она тихо всхлипывала. Она наклонилась, чтобы поцеловать меня, но потом отстранилась улыбнувшись.

К черту все, я хотел попробовать еще раз ради нее.

Она подарила мне счастье. Она заставила меня снова научиться улыбаться. Снова смеяться. Чувствовать.

Она дала мне надежду.

Но я просто растратил ее впустую. Кажется, я был безнадежен.

В этот момент в палату вошла медсестра. Увидев, что я очнулся, она позвала врача и выпроводила Ксюшу из палаты. Ксюша не хотела оставлять меня, но врач заверил ее, что это не займет много времени, и она все-таки вышла.

Врач и медсестры начали меня осматривать, но я не замечал ни их самих, ни их манипуляций. Они собирались делать все то же самое и говорить все то же самое, что и во все предыдущие разы.

Психиатр диагностировал у меня посттравматическое стрессовое расстройство, когда я не мог спокойно спать по ночам, крича и плача по матери. После похорон мамы я некоторое время жил у бабушки, которая заставила меня пройти курс терапии.

Поначалу я не понимал, что это было такое.

Было ли то, что я испытывал, — болью и опустошением?

Может, я был болен? Или я умирал?

Мне нравилась мысль о смерти. Потому что в этом случае я мог бы воссоединиться с мамой. Но врачам эта идея не нравилась. Поэтому они говорили со мной. Много говорили. Пытались заставить меня рассказать о своих чувствах. Пытались заставить меня открыться. Как будто они могли понять меня. Как будто они могли понять, каково это.

Они смогли лишь приглушить мою боль. Но не заставить ее полностью исчезнуть. Они не могли меня вылечить.

Они не могли избавить меня от кошмаров. Они не могли остановить навязчивые воспоминания. И чем больше они пытались, тем глубже я погружался в отчаяние и разрушение.

Бабушке надоело заботиться обо мне, поэтому, когда кое-кто ей предложил отдать меня, она с радостью отказалась от опеки. Этот кое-кто забрал меня от всей этой бесполезной чепухи. Но этот кое-кто и также сделал мне хуже, разрушив меня до основания…

Когда наступил обед, приперлись мои друзья. Благо они не прибежали ко мне в слезах. Но они были безумно громкими и раздражающими. Зато я был благодарен им за то, что они не спрашивали меня, что случилось. Они просто вели себя так, будто ничего не произошло.

Я ненадолго уснул, а когда проснулся, то увидел, что Даня пытался очаровать медсестру приятной беседой, Череп ковырялся в аппаратах рядом с моей кроватью, а Влад просто сидел на диване и играл в свою приставку.

Ксюша засуетилась надо мной, когда увидела, что я проснулся. А когда она заметила, как Череп начал возиться с аппаратом искусственной вентиляции легких, то набросилась на него. Череп выглядел ошеломленным и даже отступил от нее на шаг, подняв руки вверх. Она никогда не разговаривала с ним громче, чем шепотом, и то, что она сейчас повысила голос, ошеломило нас всех.

Ей было тяжело. Я это видел. Она пыталась быть сильной ради меня, но я видел, что она была на пределе.

Я сделал это с ней. Я взвалил на нее свою ношу. Свою боль. Свое горе.

И теперь она была готова на все, чтобы спасти меня от самого себя.

Даже если это истощит все ее силы.

*****

Я шумно втянул воздух, открыв глаза. В тот же миг, когда я это сделал, в глаза ударил свет и я сорвал с лица маску.

Блять. Еще один кошмар.

Дрожа всем телом, я потянулся за стаканом воды, стоявшим на прикроватной тумбе. Чужая рука добралась до него быстрее меня и я поднял глаза. Мой отец стоял рядом с кроватью и держал в руках стакан воды. Он наклонился, чтобы помочь мне сесть и протянул стакан. Мои руки дрожали, пока я жадно глотал воду.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил отец, забирая у меня стакан и возвращая его на место.

Я уставился на него. Его не было рядом, когда я проснулся утром, и, когда мой взгляд метнулся к часам на стене, я увидел, что была уже почти полночь. Затем я снова перевел взгляд на отца.

В его глазах плескалась боль при виде меня. Он сидел ссутулившись от усталости. В детстве я восхищался им и уважал его, потому что он казался мне непобедимым и сильным. Его ничто не могло сломить.

И все же он был здесь. Сломанный и разбитый.

Мне стало интересно, выглядел ли он так же, когда услышал новость о смерти жены. Я опустил взгляд на свои все еще дрожащие руки и спрятал их под одеяло. Потому что для меня самым опустошающим и худшим моментом в жизни стал тот момент, когда я держал этими самыми руками избитое, истекающее кровью тело своей матери.

Когда мне удалось выбраться из гардеробной после нескольких минут жуткой, пугающей тишины, я со всех ног побежал туда, где находилась мама. Первое, что я увидел — это кровь. Очень много крови.

Затем я увидел свою мать.

— Мамочка, — закричал я, опускаясь на колени рядом с ее телом. — Мамочка!

Она открыла глаза. Из уголка ее рта потекла кровь, когда она посмотрела на меня и вымученно улыбнулась.

— Леша… — она закашлялась кровью.

— Помогите! — закричал я. — Кто-нибудь, помогите!

— Леша, сыночек…

— С тобой все будет хорошо, мамочка, — заверял я ее. — С тобой все будет хорошо.

— Я люблю тебя, малыш, — прошептала она. — Никогда не забывай, что мама тебя очень любит.

— Пожалуйста, не говори так! — всхлипывал я, вытирая кровь с ее губ. — Пожалуйста!

— Я… я не хочу тебя бросать. Прости, но я… не думаю, что я смогу остаться с тобой. Прости, что я не смогу увидеть, как ты растешь, — она начала болезненно всхлипывать и я положил ее голову к себе на колени. — Прости меня, сыночек.

— Кто-нибудь, помогите! — кричал я, прижимая ее к себе. — Помогите!

— Прости своего папу, ладно? — она попыталась улыбнуться мне. — Он… он не хотел нас бросать.

— Мама… Мамочка, нет.

— Я люблю тебя, Сережа, — по ее щеке скатилась слеза, а глаза остекленели. — Я лю… люблю тебя.

— Мамочка! — она становилась все холоднее в моих руках, отчего я запаниковал и громче закричал: — Помогите! Помогите нам!

Мама сделала прерывистый вдох, а затем прошептала:

— Живи, Леша.

А потом ее не стало. И я мог только кричать, срывая голос и обнимая ее обмякшее тело.

— Леш? — тихо позвал меня отец, выводя из транса.

Я вскинул голову и посмотрел на него.

— Что? — резко спросил я.

Отец опустил взгляд и тяжело вздохнул.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он поникшим голосом.

Только когда эти слова прозвучали из уст отца, я понял, что это именно я окончательно сломил его.

Жар прилил к моему лицу, затем к груди. Я сделал глубокий вдох, но давление в груди все продолжало нарастать. Я пытался сдержаться. Но стресс, боль, эмоции, копившиеся последние недели, стали невыносимыми.

Я сломал его. Он сломал своего отца.

Я прижал руки к лицу и согнулся пополам. Затем я окончательно потерял самообладание и разрыдался.

Отец не был виноват в смерти матери.

Это была моя вина.

В тот вечер мы должны были отправиться к бабушке праздновать у нее Новый год, но я сильно заболел. Если бы я не заболел, вор, вломившийся в наш дом, забрал бы только наши вещи, а не жизнь моей матери.

Я не должен был прятаться. Я должен был защитить ее. Я мог найти выход. Я не должен был сидеть и позволять этому гребаному маньяку расправляться с моей матерью.

Я почувствовал, как отцовские руки сомкнулись вокруг меня, и еще один всхлип вырвался из моей груди, когда я тихо заплакал, уткнувшись в его рубашку.

— Леша, — прошептал отец срывающимся голосом. — Сынок.

— Я не смог защитить ее, — пробормотал я. — Я не смог защитить маму.

— Не думай больше об этом, сынок.

— Я не должен был винить тебя. Он обманул нас. Обманул нас всех. Но он был прав. Я позволил маме умереть.

— Нет, — прошептал он, сильнее сжав меня. — Леша, ты не позволил маме умереть. Это не твоя вина. Забудь все, что тебе сказал этот ублюдок! Не позволяй ему травить свою жить!

— Ты можешь меня простить? — спросил я, вглядываясь в суровое, сердитое лицо отца. — Ты можешь меня простить?

На лице отца промелькнула тень боли и я почувствовал, как его пронзила новая вспышка.

— Прощать нечего, — прошептал он. — Это моя вина, что все это случилось. Прости меня, сынок. Прости, что я ушел. Прости, что заставил тебя пройти через все это. Теперь я здесь. Я больше никогда тебя не брошу. Пожалуйста… пожалуйста, прости меня.

Мать просила, чтобы я простил его. Она верила, что он вернется. Уже не ради нее. Но ради меня.

Я подвел ее. Да, я жил, но был живым трупом, собственной тенью. Я пытался жить нормально, но у меня не получалось. Я не хотел. Как я мог хотеть жить, когда она умерла по моей вине? Я даже решил обвинить в ее смерти своего отца.

Винил и ненавидел его. Винить его было легче, чем чувствовать пожирающую меня заживо вину. И отец позволил мне это. Потому что он любил меня настолько, что готов был смириться с этим, лишь бы мне стало легче.

Но мы больше не могли так поступать друг с другом. Мы больше не могли избегать разговоров и тратить время на прошлое. Нам нужно было оставить его, иначе мы никогда не освободимся от этой боли, сколько времени бы не пройдет.

— Прости меня… папа.

В глазах отца заблестели слезы, а его плечи затряслись, когда он беззвучно заплакал.

Он опустился на стул рядом с моей кроватью, склонил голову и продолжил плакать. Ведь прошло уже много лет с тех пор, как я в последний раз называл его папой.

Я принял решение.

Я попытаюсь стать с ним семьей.

Для своей мамы. Для отца. Для себя.

Пришло время начать все сначала. С чистого листа. Пора было двигаться дальше, жить без тяжести траура, окутывающего нашу жизнь.

Этого хотела бы моя мать.

Я вдохнул, выдохнул, а затем спросил:

— Сделаешь кое-что для меня?

Отец поднял на меня свои покрасневшие глаза.

— Все что угодно, сынок, — горячо заверил меня папа.

Не отводя от него взгляда, я спросил:

— Ты заберешь меня отсюда?