Индульгенция. Без права на ненависть. Часть 5

Глава 14

Глава 14

Колеса роскошных автомобилей Раздоровых бесшумно катили по идеальному полимерному покрытию Имперского проспекта. Я сидел напротив отца, посматривая в окно, от скуки изучая машины сопровождения. Его каменное лицо, изборожденное шрамами и вечной складкой недоверия под левым глазом, было непроницаемо. Но я чувствовал его взгляд — не на сверкающих небоскребах за тонированными стеклами, а на них. На сестрах де Лоррен, прижавшихся друг к другу на мягком кожаном диване. Их глаза, широко распахнутые, ловили каждую деталь за окном, как будто они были узниками, впервые увидевшими солнце после долгой тьмы, которая называлась Нормандской империей.

— Вивиан! Смотри! — Изабелла, забыв про всякую чопорность, ахнула, тыча пальцем в стекло. — Это же… железные повозки? Настоящие! И так много! А не эти вонючие телеги с клячами, что вечно застревали в грязи у нас на Рыночной! И летающие… как их?.. платформы!

Она показала на бесшумно скользившую над потоком машин полицейскую машину.

— Маголеты, — поправил я сухо. — Для экстренных служб и высших чинов. Гражданским запрещено.

Вивиан молчала, но ее взгляд, острый и умный, скользил по сверкающим фасадам зданий, по безупречно одетым прохожим, по голографическим вывескам, мерцающим над бутиками. Ни тени грязи, ни клочка рваной одежды, ни одного голодного взгляда. Все дышало чистотой, порядком и… холодной эффективностью.

— Улицы… — прошептала она наконец. — Они… сияют. Нет ни луж, ни мусора… Ни… ни этих жалких попрошаек на углах. У нас… — она сглотнула, — … последние годы они умирали прямо на ступенях собора Святой Элизы. И всем было все равно.

— Борис терпеть не может уродства. Видимого. Считает, что нищета и грязь — признак слабости власти. Вот и велел вылизать столицу до блеска. Но за каждым сверкающим фасадом есть свои тайны. Но да, с голодом и мором он справился. Железом, огнем и биотехом, — отец хмыкнул, его низкий голос пророкотал, будто оползень сошел.

— Биотех? — Изабелла насторожилась.

— ГМО-культуры в агрокуполах, синтетическое мясо в пищепринтерах, — пояснил я, видя тень страха в глазах Вивиан. — Никто не голодает. Цена… иная. Но это не ваша забота.

— А это что?

Изабелла снова привлекла внимание, указывая на прохожего, который жестикулировал, разговаривая с воздухом. На его запястье мерцал тонкий серебристый браслет.

— Он с ума сошел? Или… О боги, это же коммуникаторы! Настоящие! У нас такие есть только у герцогов, и то — огромные, дребезжащие коробки, которые работают через раз!

— Коммуникационные браслеты, — кивнул я. — Стандартная экипировка гражданина Империи. Связь, навигация, доступ к инфосети, идентификатор личности, электронный кошелек…

Я заметил, как Вивиан с завистью потерла свое запястье, где висел золотой браслет, украшенный драгоценными камнями. Мне показалось, что она охотно бы заменила его на подобный гаджет.

— И средство тотального контроля, — добавил отец мрачно. — Каждый шаг, каждое слово в публичном пространстве — на учете. Борис и Олег любят знать все о своих подданных.

— Контроль… — тихо повторила Вивиан. Ее взгляд скользнул по безупречным лицам прохожих. — Но они… выглядят счастливыми. Сытыми. Спокойными. У нас такого спокойствия не было даже во времена Покоя, сто лет назад. Всегда страх. Всегда грязь и борьба за кусок хлеба.

— Сытое спокойствие раба лучше голодной свободы бунтаря, — философски изрек отец, разглядывая отполированный ноготь. — Наши императоры это прекрасно понимают. Проще накачать народ дешевым хлебом, зрелищами, иллюзиями и уверенностью в завтрашнем дне. Пока они сыты и развлечены, они не задают лишних вопросов. И не замечают цепей.

Наше авто свернуло на Шелковый бульвар. Тут роскошь била через край. Витрины сверкали бриллиантами и нанотканями, по тротуарам неспешно прогуливались дамы в невероятных нарядах с биолюминесцентными элементами, кавалеры в безупречных костюмах-хамелеонах. В воздухе тонкий аромат дорогих духов смешивался с запахом озона от проезжающих мимо машин, блестящих ярким хромом.

— Это… как из фантастических романов, — прошептала Изабелла, прилипнув лбом к стеклу. — У нас даже императорский дворец выглядел как мрачная крепость. А тут… просто невероятно! Все сияет!

— Позолота на гнилом дереве, — проворчал отец, но Изабелла его уже не слушала.

— Видар, а что это за магазин?

Она тыкала пальцем в очередную сверкающую витрину.

— Там платья светятся! А вон там… Это же иллюзорные скульптуры? Они двигаются! А люди… все такие красивые! Ни морщинки!

— Косметология на уровне воевод и генной терапии, — ответил я, чувствуя, как устаю от нескончаемого потока восторга. — Стандарт для среднего класса и выше. Красота и молодость — товар. Доступный. Как и все здесь. За плату.

— За плату?

Вивиан встрепенулась. Ее умный взгляд стал аналитическим.

— А что с теми, кто не может заплатить? Где они? Их просто… нет? Или они не смеют показываться в таких местах?

Я обменялся быстрым взглядом с отцом. Вивиан схватывала суть быстрее сестры.

— Они… в других районах, — уклончиво сказал я. — Работают. На заводах, в сервисных зонах. Живут в… функциональных кварталах. Чисто. Без излишеств. Но сыто. И под неусыпным оком браслетов. Борис не терпит трущоб в центре. Они портят картину. Простолюдинам сюда так просто не попасть. Чтобы заслужить право жить в центре столицы, надо очень постараться и иметь много денег.

Наступило молчание. Восторг Изабеллы немного поугас, сменившись задумчивостью. Вивиан же смотрела на улицы столицы уже не с восхищением, а с трезвой, почти холодной оценкой. Они видели фасад Империи — блестящий, технологичный, сытый. И начинали угадывать мощные, холодные механизмы, скрытые за этим фасадом. Механизмы контроля, поддерживающие этот искусственный рай.

— Видар, — тихо спросила Вивиан, когда впереди показались позолоченные ворота Императорского Парка и футуристические силуэты Малого Дворца из самоочищающегося стекла и полированной стали. — Что нам ждать там?

Она кивнула в сторону дворца.

— И что нам говорить? О Нормандии? О том… как мы сюда попали? О твоей роли?

Ее глаза искали в моих ответа. Доверия? Или просто инструкции по выживанию?

— Правду, — сказал я четко, чувствуя, как холодная тяжесть власти внутри меня сгущается, готовясь к встрече. — Но дозированную. Вы — знатные беженки из павшей Нормандии. Ваше поместье было разграблено мародерами в хаосе после смерти вашего императора. Вас спас я, Видар Раздоров, явившись из Пустоши. Вы — мои гости, вы под защитой Рода Раздоровых. О Нави, о том, что вы там видели, о… — я сделал микроскопическую паузу, — … о масштабах помощи, которую вы получили после… Молчите. Борис не оценит. Это знание сделает вас мишенью. Здесь и сейчас. Ясно?

Они обе кивнули, бледные, но собранные. Даже Изабелла потеряла на мгновение свой дерзкий блеск.

— А про… — Изабелла заколебалась, но любопытство пересилило. — Про то, что у вас тут рай, а у нас было… дерьмо? Можно про это сказать? Чтобы польстить?

Отец фыркнул, а я почувствовал, как ледяная маска моего лица дрогнула в намеке на улыбку.

— Можешь, — ответил я. — Но будь готова, что император спросит — а почему же ты, герцогиня, не смогла уберечь свою вотчину от превращения в это самое «дерьмо»? И почему теперь ищешь милости у того, чей порядок тебе так нравится?

Изабелла смущенно смолкла. Вивиан же взглянула на меня, и в ее глазах мелькнуло что-то сложное — благодарность, страх и… понимание. Она видела не только блеск Империи, но и стальную хватку, стоящую за ним. Хватку, воплощенную, в том числе, и во мне.

Кавалькада машин бесшумно остановилась у сверкающего входа во дворец. Двери растворились беззвучно. Теплый, ароматный воздух, смешанный с легким гулом голосов и музыки, хлынул внутрь. Церемониймейстер в безупречном футуристическом камзоле с легким поклоном ожидал нас.

— За мной, — сказал я, выходя первым.

Моя тень, отброшенная ярким светом дворцовых прожекторов, легла длинной и холодной. Охрана Рода — три десятка бойцов в черных тактических экзокостюмах с эмблемой Раздоровых на плече — мгновенно заняла позиции, их шлемы с оцифрованными визорами сканировали периметр. Демонстрация силы и лояльности.

Я подал руку Вивиан. Ее пальцы, тонкие и прохладные, легли на мою. Чувствовалась легкая дрожь, но и решимость. Изабелла встала рядом, подняв подбородок, пытаясь придать лицу надменное спокойствие знатной дамы, а не беженки из мира-отброса. Отец вышел последним, его присутствие нависло тяжелой, недоброй тенью.

Мы переступили порог. Ослепительный свет, музыка, смесь дорогих ароматов и сотни оценивающих взглядов обрушились на нас. Малый прием императора Бориса начинался.

— Помните, — тихо сказал я, ведя сестер вперед по сияющему полимерному полу, — вы в пасти дракона. Улыбайтесь. Восхищайтесь техникой. И не верьте ни единой его улыбке. Особенно искренней. Императорская искренность — самая опасная ловушка. К нам он более чем лоялен, но вы не мы. И кто знает, какие планы у него на вас. Милость власть предержащих изменчива.

Мы вошли в будущее, которое для них было сказкой, а для меня — полем боя в роскошной оправе. Игра началась. Ставкой были их жизни, мой статус и холодные тайны Нави, спрятанные за ледяными стенами моей души.

Распахнутые створки поглотили нас, как пасть исполинского зверя. Теплый, насыщенный ароматами амбры и экзотических цветов воздух обволок лицо. Музыка — не назойливая, а струящаяся, как жидкое золото, — лилась откуда-то сверху, смешиваясь с приглушенным гулом светских бесед. И сразу — блеск. Ослепительный, почти болезненный.

Изабелла ахнула, замерев на пороге. Вивиан лишь сжала мою руку чуть сильнее, но ее широко раскрытые глаза говорили больше слов.

— Боги… — выдохнула Изабелла. — Это… не дворец. Это чертог черного солнца!

Она не преувеличивала. Зал Приемов поражал не столько размерами — хотя они несомненно были грандиозны, — сколько качеством роскоши. Стены — не просто мрамор. Казалось, они выточены из цельных глыб черного нефрита, в которые были вживлены мерцающие жилки чистого золота и серебра, создавая фантастические, подвижные при свете узоры — то ли карту звездного неба, то ли жилы какого-то исполинского существа. Колонны, уходящие в затерянную в дымке высоту, были обвиты тончайшей золотой филигранью, изображающей драконов и фениксов, чьи глаза светились крошечными рубинами. Пол — полированный обсидиан такой глубины, что казалось, ступаешь по ночному небу. А под ногами в этой черной глади мерцали созвездия из вкрапленных алмазов.

Люди — придворные, дамы, военные в парадных мундирах с голографическими нашивками — казались ожившими статуями из этого же драгоценного камня. Ткани их нарядов переливались неземными цветами, биолюминесцентные элементы на аксессуарах пульсировали мягким светом. Улыбки — безупречные, отрепетированные. Движения — плавные, лишенные суеты. Все дышало невероятным, подавляющим богатством и… холодным совершенством.

— Ничего подобного… даже в старых хрониках… — пробормотала Вивиан, ее голос дрожал. Она смотрела не на бриллианты, а на стены, на эти вплавленные золотые жилы. — Какая… жуткая красота. Она давит.

Отец шел чуть сзади, его тяжелый взгляд скользил по сверкающему убранству без тени восхищения, лишь с привычной мрачной оценкой. Он услышал слова Вивиан.

— Красота? — хрипло усмехнулся он, его голос, грубый и неотесанный, резал утонченную атмосферу зала. — Красоты тут, герцогиня, кот наплакал. А вот силы…

Он кивнул на стены, на колонны, на самую фактуру камня.

— Вот это — да. Это дворец не строился. Он вырос. За одну ночь. Как гриб поганка после дождя.

Мы медленно двигались сквозь толпу к дальним дверям, за которыми, как я знал, нас ждал сам император. Охрана Рода, выделяясь угрюмой чернотой своих экзокостюмов среди сверкающей толпы, расчищала нам путь. Изабелла, забыв страх, жадно ловила каждое слово отца.

— За одну ночь? Но это же невозможно! — прошептала она.

— С кирками и тачками — да, — отозвался отец. Его глаза, маленькие и колючие, как щепки, сузились. — А с темной магией, да еще и с мясом… все возможно. Было это… лет четыреста назад. Основателю династии Годуновых, пра-пра-прадедушке нашего нынешнего «солнышка» Бориса, захотелось резиденции. Не просто крепости. Символа. Чтобы враги ср… пугались, а подданные трепетали. Нанял он ковен. Не каких-то деревенских колдунов. Серьезных чернокнижников. Мастеров смерти и перерождения.

Он понизил голос до леденящего шепота, который, однако, был отлично слышен нам в образовавшейся вокруг нас небольшой зоне тишины. Придворные старались не приближаться к мрачному патриарху Раздоровых.

— Говорят, — продолжил отец, — пригнали они сюда тысячи людей. Пленных с войн. Преступников. Да и просто… лишних. Согнали на это самое место. А потом начался ритуал. Не буду вдаваться в подробности, барышням такое слушать рано…

Он бросил колючий взгляд на побледневшую Изабеллу, но та лишь жадно слушала.

— Но суть… Магия смерти. Чистейшая. Они не строили. Они переплавили. Живых — в энергию. Камень — в послушную глину. Кости, плоть, души… Все пошло в топку. Всю ночь земля здесь стонала и плакала кровавой росой. А наутро…

Отец широко, беззубо ухмыльнулся, обведя рукой сверкающий зал.

— … вот он, красавец, стоял. Готовенький. Тепленький еще от ужасного жара ритуала. Каждый камень тут…

Он для наглядности стукнул каблуком по обсидиановому полу.

— Каждый из них пропитан смертью. Каждая золотая жилка в стенах — это прожилка чьей-то отчаянной мольбы. Дворец не просто стоит на костях. Он состоит из них. И он… живой. В своем роде.

Вивиан вздрогнула, невольно отстранившись от ближайшей колонны. Ее лицо стало пепельным. Изабелла же смотрела на стены теперь не с восхищением, а с диким любопытством, словно пытаясь разглядеть замерзшие лица в черном нефрите.

— Он… живой? — прошептала Вивиан.

— Чувствует, — кивнув, ответил отец с мрачным удовольствием, — особенно таких, как мы. Раздоровых. Магов проклятий, коими тут все стены пропитаны. Наши предки кровью поливали эти земли задолго до Годуновых. И смерть… Смерть он чувствует особенно чутко.

Его взгляд скользнул по мне, и в нем мелькнуло что-то нечитаемое. Напоминание? Предостережение?

— Говорят, в ночной тишине можно услышать, как здешние камни что-тошепчут. Жалуются. Или проклинают. Борис любит эту историю. Говорит, это придает месту… характер.

Я молчал. Но чувствовал. Острее, чем когда-либо. После Ледяной Купели Мораны, после вплетения чистого холода смерти в саму ткань моего духа, этот дворец… отзывался.

Черный нефрит стен казался мне не камнем, а окаменевшей тьмой. Золотые жилы — не украшением, а пульсирующими артериями давно забытой боли. Пол под ногами не просто сверкал алмазами — он втягивал тепло, жизненную силу, как губка. Легкий, почти неощутимый гул, стоявший в воздухе, был не музыкой, а многоголосым стоном, загнанным глубоко внутрь камня, но не умолкшим.

Отец был прав. Дворец был жив. И он признавал во мне родственное начало. Холод смерти. Он тянулся к нему, как к роднику в пустыне, и одновременно отшатывался, чуя иную, более древнюю и грозную силу, чем та, что вложена в его камни.

— Уютное местечко, — фыркнула Изабелла, пытаясь скрыть дрожь в голосе бравадой. — Напоминает дом бабушки. Только у нее в подвале призраков было поменьше.

Мы подошли к огромным, двойным дверям из черненого серебра, на которых был вычеканен хищный двуглавый орел Империи. По бокам стояли гвардейцы в зеркальных доспехах с энергетическими алебардами. Их лица под поднятыми забралами были бесстрастны, как маски.

Церемониймейстер, щеголь в ослепительно белом камзоле с голографическими вензелями, склонился в идеальном поклоне.

— Его Императорское Величество Борис Годунов ожидает вас в Изумрудной Гостиной. Пожалуйте за мной.

Ну, мы и пожаловали. Надеюсь, будет интересно и я не слишком сильно получу за то, что не сдержал обещание…