Индульгенция. Без права на ненависть. Часть 5

Глава 16

Глава 16

— Видар Раздоров, — голос императора разрезал тишину, как острый нож. Низкий, без интонаций, но от этого еще более страшный. — Думаю, ты понимаешь, для чего я тебя оставил.

— Да, Ваше Величество, — коротко сказал я, ожидая первого вопроса.

И он не заставил себя ждать. Откинувшись на спинку кресла, сплетя пальцы на животе, Борис Федорович посмотрел мне прямо в глаза.

— Пустошь, Видар Григорьевич. Северная. За Карельским лесом. Рассказывай, как выжил?

Вопрос прозвучал просто, но я знал — за ним стоит все. Оценка моей силы, моей удачи, моей ценности. Для всей Империи и для него лично.

Я начал. Ровно, без лишнего пафоса, как докладывал отцу. Но здесь требовалась иная мера откровенности и, главное, умолчания. И скорей всего, фантазии. Как все было на самом деле, я говорить не собирался. По крайней мере, не сейчас. Если император хочет услышать красивую и страшную сказку — что ж, он ее получит. Все равно подтвердить или опровергнуть мои слова никто не сможет, даже Вивиан, которая угодила в лапы тенеплетам еще в самом начале маршрута.

— Я искал Границу Теней, Ваше Величество, — рассказывал я. — Зов крови. Магия Проклятий… Она течет в венах у нашего рода. Но при переходе я попал в ледяную бурю невиданной силы. Это была не обычная стихия. Древний Морозный Демон. Уходя от него, я оказался… глубже, чем планировал. Попал в зону, где пространство и время будто сходят с ума…

Он внимал мне, не перебивая, лишь пальцы слегка постукивали по темному дереву стола.

— Выжил я… благодаря родовой магии. Холод. Контроль над льдом и тьмой. Они давали слабую защиту. Но главное — умение чувствовать Пустошь, ее течения, ее… дыхание. Как чувствует моряк подводные течения. Один неверный шаг — и тебя разорвет, или сожрет тень, что не просто живет там, а является самой Пустошью.

Я описал жуткие пейзажи — сгустки искаженной реальности, свет, выворачивающий душу наизнанку, тишину, гнетущую громче любого грома. Рассказал о тварях — не из плоти и крови, а сгустках чистой энтропии, тенях прошлых катастроф. Утаил только глубину своего погружения, свой танец на грани растворения. Это было слишком… личным. Слишком близко к тому, что сделало меня тем, кто я есть сейчас.

— А потом… Потом я нашел их, — продолжил я, переходя к ключевому моменту. — Нормандский отряд. Вернее, то, что от него осталось. Сначала наткнулся на трупы. Пошел искать дальше. Нашел остальных. Точней то, что не успели сожрать твари. Из двадцати человек осталось всего трое. Двое остались там, накрытые Серой пеленой. Боги дадут, они еще живы. Спят. Если не произойдет непоправимого, мы еще успеем их вытащить. Пара месяцев у меня для этого точно есть.

Годунов наклонился вперед. Интерес вспыхнул в его глазах ярче пламени в камине.

— Троих прикрыть у меня не получилось, поэтому дальше мы пошли с Вивиан. Остальные остались там и надеюсь я сумею вернуться туда раньше, чем их защита спадет.

Я рассказал Борису о совместной борьбе за выживание. Как наши магии — ее смерть и мой серый эфир — странно резонировали, создавая хрупкий барьер против всепожирающей силы Пустоши. Как мы делились последними силами, последней водой и пищей, как вели отчаянную перестрелку с тенями, используя не только магию, но и холодный расчет, знание ландшафта безумия.

— И вы увидели… Его? — вопрос прозвучал почти шепотом. — Сердце?

Я кивнул. Сдержанно. Даже сейчас воспоминание о нем вызывало ледяной ожог в груди.

— Видели. Невооруженным глазом. Оно… Это не место. Сущность. Дыра. Точка, где мир кончается. Свет… неописуемый. Он не слепит глаза. Он выжигает душу. И звук… Тишина, что громче любого гула. Оно дышало. И с каждым «вдохом» пространство вокруг корчилось, сжималось, затягивая все ближе к небытию.

Я сделал паузу, глотнув воздух, пахнущий теперь не тленом проклятого места, а дорогим табаком императора.

— Мы были слишком близко к нему. Чувствовали, как нас тянет. Как плоть и душа начинают… расслаиваться. Потом оно атаковало. Вырвались мы лишь чудом. На последнем издыхании. Прыгнули в разлом… И очнулись уже у входа в Пустошь со стороны…

— Нормандской Империи, — констатировал Годунов, его взгляд стал острым, как шило. — На землях самой герцогини?

— Не совсем, но близко к ним. На границе её владений. Изможденные, едва живые. Но… Все же живые.

Я опустил детали первых дней, нашу растерянность, слабость. Перешел сразу к сути.

— Там нас и нашли люди её дворецкого, Рудольфа. Уже после того, как грянул гром. После того, как мы услышали нелепые обвинения. После предательства.

Я изложил схему тех событий кратко, но ясно — зависть Норфолка, слабеющий император, жажда мести принца Альберта. Фальшивые улики виновности Вивиан в отравлении. Объявление ее вне закона. Преследование. Бегство к Изабелле. Опоздание. Штурм Редмонда. Спасение под ледяным дыханьем посланцев Нави. Не упомянул детали Перехода через Царство Мертвых, лишь намекнул на «древний и опасный путь», известный моему роду. И о встрече с Мораной — ни слова. Это было только между мной и Вечностью.

— И вот они здесь, — заключил я, когда мой рассказ подошел к концу.- Под защитой моего рода и… вашей, Государь, если вы соизволите даровать им своё покровительство.

Годунов долго молчал. Он встал, прошелся к камину, постоял, глядя на пламя, заложив руки за спину. Потом повернулся. Его лицо было непроницаемым, но в глазах бушевали мысли, расчеты, оценки.

— Пустошь… Сердце Пустоты… Проведение живых через земли смерти… — он произнес это негромко, как бы пробуя слова на вес. Потом его взгляд упал на меня с новой силой. — Ты обладаешь силой, Видар, и знаниями, которые… редки. Опасны. И ценны.

Он вернулся к столу, сел.

— Эта герцогиня… Она сильная духом девушка. Пройти через такое… — он покачал головой. — И её история, и ваша… они меняют расклад. Этот их принц Альберт… Он просчитался. Сильно, — в его голосе прозвучало холодное удовлетворение. — Они останутся под защитой Раздоровых. И под моим оком. Их представление ко двору… Состоится. Официально. Как почетных гостей Империи, нашедших у нас убежище от несправедливости.

Он замолчал, снова изучая меня.

— Но будь осторожен, Видар, — его голос стал тише, но весомее. — Вы принесли в мой двор не просто сенсацию. Вы принесли искру из самого Сердца Пустоты. Искру, которая может как осветить, так и спалить. Играете с силами, которые мало кто понимает. Даже я.

Я встретил его взгляд. В моих глазах не было ни страха, ни вызова. Только спокойное признание истины.

— Мы все играем с огнем, Ваше Величество. Просто огонь бывает разный. Я научился… не обжигаться.

Годунов усмехнулся. Коротко, без веселья.

— Хорошо. На сегодня достаточно. Можешь идти. И… передай герцогине де Лоррен — Империя рада принять её. Ах, да. Объяснись с моей дочерью. А то она мне всю душу вынула, требуя сказать, куда ты пропал. Если честно, не ожидал, что у тебя получится… М-да. Но мое отцовское благословение у тебя есть. Действуй.

Я встал, поклонился и вышел из кабинета, оставляя императора наедине с картами, пламенем камина и мыслями о Пустоши, Сердце мира и человеке, который прошел сквозь оба и вернулся, чтобы изменить правила игры.

Тихий стук часов за моей спиной отсчитывал начало новой главы. Главы, где я был уже не просто сыном Раздорова, а силой, с которой считался сам Государь. И пламя, о котором он говорил, теперь горело не только в Пустоши, но и здесь, в самом сердце Российской Империи.

Холодный мрамор приемной, казалось, впитывал остатки тепла из моего тела. Тяжелые двери кабинета императора сомкнулись за спиной с тихим, но окончательным щелчком, будто захлопнулась крышка гроба.

Я стоял, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух был густым, словно пропитанным запахом старой власти и ледяной угрозы. Слова Годунова — «я слежу», «ты — мои глаза и уши» — висели в ушах, как набат. Расплата приняла форму долга. Долга страшного и неясного.

Пальцы сами нашли коммуникационный браслет на запястье. Прикосновение к холодному металлу немного вернуло меня к реальности. Я нажал руну связи с отцом.

Голос, прозвучавший в уме после короткой паузы, был привычно сдержанным, но я уловил тончайшую нотку напряжения:

«Видар? Где ты?»

«Вышел от Его Величества. На выходе из приемной.»

Мысль шла с трудом, словно сквозь вату.

«Иди к Северным вратам внутреннего двора. Мы ждем у экипажей. Гвардейцы проводят.»

«Иду.»

Как по команде, двое стражников в черных латах с кровавыми акцентами императорской гвардии отделились от тени колонн. Безмолвные, как статуи, они встали по бокам, указывая направление лишь поворотом головы. Их присутствие, раньше бывшее просто частью дворцового антуража, теперь ощущалось как физическое давление. Каждый шаг отдавался эхом в слишком тихих коридорах. Я ловил на себе их бесстрастные взгляды — да, они знали. Знают все. И докладывают.

Машина с гербом Раздоровых стояла у самых ворот. Отец уже сидел внутри, его профиль в окне был резким и непроницаемым. Вивиан и Изабелла оживленно переговаривались, сидя напротив. Лицо Изабеллы все еще сияло от счастья и предвкушения обучения в академии. Вивиан выглядела спокойнее, но в ее глазах, встретивших мой взгляд, читалась тень понимания — она догадывалась, что мой разговор с императором был тяжелым.

— Видар! — радостно воскликнула Изабелла, когда я сел рядом с отцом. — Ну как? Все благополучно?

— Все решено, — ответил за меня отец, его взгляд скользнул по моему лицу, мгновенно считывая состояние. — Император подтвердил свое решение. Теперь — практические вопросы.

Он слегка постучал костяшками пальцев по перегородке, сигнализируя водителю.

— Нам нужно снабдить герцогинь всем необходимым. Пополнить гардероб, приобрести все для жизни и учебы. Отправляемся в «Версаль».

«Версаль» — не просто магазин. Это целый дворец роскоши в самом сердце аристократического квартала, место, где золото — самый дешевый металл, а цены могли сразить наповал даже видавших виды графов. Мысль о шопинге после кабинета Годунова казалась сюрреалистичной.

Машины поехали. Я молчал, глядя в окно на проплывающие мрачные фасады правительственных зданий, сменяющиеся затем яркими витринами торговых улиц.

Отец и Вивиан обсуждали детали обустройства, Изабелла восхищалась незнакомым городом. Я чувствовал себя чужим в этом разговоре, как призрак, застрявший между мирами — миром ледяного страха перед императором и миром… платьев.

Мы только въехали на широкую площадь перед сияющим мрамором «Версаля», когда коммуникационный браслет отца едва заметно завибрировал. Он нахмурился, поднес руку к виску. Его лицо стало еще суровее.

— Проклятье! — тихо выдохнул он, не предназначенное для других.

Затем добавил уже гораздо громче:

— Меня срочно вызывают обратно. Во дворец. Дело не терпит отлагательств.

Он повернулся к нам.

— Видар, остаешься с герцогинями. Поможешь им с выбором. Охрана будет рядом.

Его взгляд, брошенный на меня, был краток, но невероятно емок.

— Не подведи. И помни, о чем говорил император.

Отец вышел из экипажа, сел в другую машину и умчался прочь, оставив нас втроем под бесстрастными взглядами все тех же гвардейцев у входа в «Версаль».

Внутри нас встретил ошеломительный каскад света, запахов дорогой кожи, шелка, духов и чего-то неуловимого — аромата денег и избранности. Роскошь здесь была другой, нежели во дворце Годунова. Ярче, навязчивее, почти кричащей.

Изабелла ахнула, схватив сестру за руку. Вивиан лишь подняла бровь, но и в ее глазах зажегся азарт охотницы.

— Ну, Видар, — сказала она, обернувшись ко мне, и в ее голосе вдруг зазвенела игривая нотка, так непохожая на ту, что звучала в кабинете императора. — Ты теперь наш единственный кавалер и главный судья. Приготовься!

И началось. То, чего я в глубине души боялся больше, чем Теневых Гончих Пустоши. Шопинг с двумя ослепительными девушками, внезапно освобожденными от гнета ожидания и полными решимости оторваться по полной.

Мы миновали отделы мебели и фарфора, устремившись прямиком к храму тканей и кутюрье — залам вечерних туалетов.

Изабелла, как прекрасный мотылек, порхала между стойками, выхватывая платья самых невероятных цветов — от небесно-голубого до пламенеющего рубина. Вивиан двигалась медленнее, с достоинством, пальцы ее скользили по тяжелому шелку, бархату, оценивая фактуру и крой.

— Видар! Смотри!

Изабелла вынырнула из-за ширмы первой. На ней было платье цвета весенней зелени, легкое, воздушное, с россыпью крошечных жемчужин по корсажу. Она крутанулась, заставляя юбку взметнуться колоколом. — Я — как лесная фея?

Она была ослепительна. Юной, сияющей, полной жизни.

— Прекрасно, Изабелла, — пробормотал я, чувствуя, как предательски теплеют уши.

— Фея? Слишком легкомысленно для Императорского бала, — раздался спокойный голос Вивиан. Она вышла из своей примерочной.

Мир сузился до нее.

Платье, выбранное ею, было цвета глубокой ночи — черный бархат, но не мрачный, а сияющий, как усыпанное звездами небо. Оно облегало ее фигуру, подчеркивая каждую линию, а затем расширялось внизу мягкими волнами. Вырез был сдержанным, но безупречным, а на плечи был накинут шифоновый шарф цвета темного серебра, переливающийся при каждом движении. Никаких кричащих украшений — только тонкая серебряная нить с небольшим сапфиром у горла, повторяющим цвет ее глаз.

Она не крутилась. Она просто стояла. Царица ночи. Достоинство, власть и невероятная, сдержанная женственность.

— Ну? — спросила Вивиан, глядя прямо на меня. В ее глазах светился вызов и… азарт? — Кто красивее? Лесная фея или… Темная звезда?

Я открыл рот, но слова застряли у меня в глотке. Изабелла была прекрасным весенним цветком. Но Вивиан… Она была силой самой природы. Галактикой, заключенной в бархат. Она была той самой Пустошью, что манила и пугала одновременно — непостижимой, величественной, вечной.

— Это… несправедливое сравнение, — выдавил я наконец, чувствуя, как гвардейцы у входа в зал внезапно очень заинтересовались моим ответом. — Вы обе… невероятны. Но по-разному. Изабелла — это свет дня. А вы, герцогиня… — я запнулся, встречая ее пронзительный взгляд, — Вы — сама ночь. И в этом ваша сила.

— Ну, значит, я буду сиять на балу днем, а Вивиан — ночью! Так и быть, признаю ее победу… пока, — Изабелла надула губки, но беззлобно. Она снова скрылась за ширмой, очевидно, в поисках нового «доспеха».

Вивиан не отвела взгляда. Легкая, едва уловимая улыбка тронула ее губы.

— Ночь, говоришь?

Она сделала шаг ко мне, и запах ее духов — что-то холодное, как горный воздух, с легкой горчинкой полыни — смешался с ароматом бархата.

— А ты, Видар Раздоров, не боишься темноты?

Вопрос висел в воздухе. В нем было что-то большее, чем просто кокетство. Намек? Проверка? Или просто игра?

— После Карельской Пустоши? — я попытался ответить с той же легкостью, но голос слегка дрогнул. — Теперь темнота стала для меня… знакомым соседом. Но она все еще таит сюрпризы.

— Как и я, — тихо сказала Вивиан, и ее глаза блеснули загадочно. — До бала неделя, Видар. Найди себе что-нибудь… достойное. Черное и серебро, пожалуй, подойдет. Чтобы не потеряться в моей ночи.

Она повернулась и пошла к консультанту, оставив меня стоять среди роскоши и шепота шелков с бешено колотящимся сердцем и ощущением, что я только что прошел еще один, куда более опасный, чем даже с императором, разговор.

А гвардейцы у выхода все так же неподвижно стояли, их тени длинными полосами ложились на сияющий паркет — вечные, неотступные свидетели…