Индульгенция. Без права на ненависть. Часть 5

Глава 22

Глава 22

Я шагнул на холодную серебряную поверхность. Руны под ногами слабо вспыхнули синим. Пустошь внутри отозвалась легкой дрожью — не страха, а предвкушения. Как клинок, вынутый из ножен для отточки.

— И что насчет проблем, которые вы упомянули? — спросил я, глядя на нее с платформы. — Светлые… От них можно ожидать чего-то особенного? Или как всегда, без какой-либо фантазии банально решат меня убить?

Упырева отступила к стене, ее фигура растворилась в тенях у края зала. Только голос донесся, четкий и ледяной:

— Зная меру твоей силы, Видар, я смогу точнее рассчитать, какую формальность следует соблюсти, чтобы их претензии… растворились. Как сознание Мозгоправского. Иногда лучшая защита — это демонстрация абсолютного превосходства. Начинай, когда будешь готов.

Я закрыл глаза. Не для концентрации. Чтобы услышать. Тишину зала. Гул рун. И ту холодную, бездонную песню Пустоты в своих жилах. Она не рвалась наружу. Она ждала. Как послушное, но смертоносное оружие.

Контролируй. Не хаос. Применение.

Я открыл глаза. Взгляд упал на один из диагностических кристаллов, мерцающих у края платформы. Просто мишень.

Я поднял руку. Плавно. Ладонь раскрылась. Легкое касание…

Тончайшая нить абсолютного холода, чернее самой черной сажи, метнулась из центра ладони. Точечный укол. Игла Нави.

Кристалл — артефакт, способный выдержать удар боевого заклятья мастера — не моргнул. Он просто… перестал существовать в точке контакта. Исчез. Без звука. Без вспышки. На его месте повисла на миг крошечная, нестабильная черная точка, которая тут же схлопнулась.

Руны на платформе под моими ногами вспыхнули ослепительно ярко, заливая зал алым светом тревоги. Где-то в стенах заурчали скрытые механизмы, перегружаясь от попытки зафиксировать и измерить то, что не имело аналогов в их базах данных.

Из тени у стены донесся низкий, одобрительный звук. Почти восхищение.

— Точечное отрицание материи… на высшем уровне? — задумчиво проговорила Упырева. Ее голос звучал… заинтригованно. — Интересно. Очень. Такой резкий рост силы — немыслимо. Причем твое тело спокойно выдерживает нагрузку.

— Это был лишь намек, Фрида Иннокентьевна, — ответил я, глядя в тень, где скрывался ее силуэт. — Чтобы проблемы знали свою меру. Прежде чем решить действовать.

Алая тревога рун погасла. В зале воцарилась тишина, теперь наполненная новым смыслом. Знанием. И предупреждением.

Ректор вышла из тени. На ее бледных губах играл едва уловимый, острый, как лезвие бритвы, намек на улыбку.

— Достаточно намека, Видар Раздоров. Достаточно. Записи испытания будут засекречены. Уровень «Воевода». Иди на свою техномагию. И помни… — ее взгляд стал тяжелым, как свинец. — … Месть Оборотневых будет громкой. Месть светляков… будет изощренной. Будь к этому готов.

Я кивнул и направился к выходу. Двери Зала Испытаний закрылись за моей спиной, отсекая холодную стерильность.

Впереди была техномагия. А потом — война. Что ж, не в первый раз.

Холод Зала Испытаний еще цеплялся за подкладку костюма, как иней, когда я толкнул дверь аудитории Техномагических синтезов. Резкая смена атмосферы ударила по чувствам. Вместо гулкой тишины — гомон голосов, скрежет металла по металлу, шипение паровых клапанов и… энергичный, громкий голос, перекрывающий всё.

— … и вот тогда, на руинах Второго Катаклизма, когда кристаллы маны вплавились в обломки квантовых процессоров, а руны заискрили на схемах! Родилось оно! Наше дитя! Наша палочка-выручалочка и бич божий! Техномагия!

Профессор Андрей Антонович Поломатов. Боярин Техномагических Наук. Живая легенда и, по слухам, ходячая катастрофа в лаборатории. Он не стоял за кафедрой. Он парил на небольшой антиграв-платформе собственного изобретения, которая то поднимала его к потолку, усыпанному хитросплетениями светящихся трубок, то резко опускала к демонстрационному столу. Его фигура в промасленном кожаном фартуке поверх академической мантии была энергична, как у двадцатилетнего. Лицо, изборожденное шрамами от давних взрывов и покрытое седой щетиной, светилось фанатичной радостью. В руках он сжимал какой-то дымящийся агрегат, похожий на помесь паяльника и волшебной палочки.

Мое опоздание он проигнорировал начисто. Его взгляд, острый, как шило, скользнул по мне без тени упрека или интереса — лишь как по движущемуся элементу фона. Все его существо было поглощено предметом.

— Представьте, балбесы!

Поломатов стукнул кулаком по пылающему кристаллу на столе, отчего тот вспыхнул ярче и загудел.

— Темные века! Маги прячутся по башням, технари ковыряют ржавые железяки без души! Тупик! А потом — бац! Архимаг-еретик Вольфрам фон Киберштадт и безумный инженер Ли Шао-Лунь! Встречаются в подземном бункере под Берлином, спасаясь от магического цунами! У одного — последний кристалл Арканы, у другого — чертежи квантового реактора на коленке! И что они делают? ПРАВИЛЬНО! ЛЕПЯТ ЭТО ВМЕСТЕ!

Он махнул своим дымящимся инструментом. Из его наконечника вырвался сноп искр, сложившихся в миниатюрную голограмму: два изможденных человека, склонившихся над причудливым сплавом металла и светящегося камня. Зрелище было захватывающим. Причем это было изображение из древнего архива, которому больше четырехсот лет. Даже моя Пустошь на мгновение отвлеклась от привычной холодной ярости, заинтересованно наблюдая за искрами.

— Суть техномагии, юные болваны, не в том, чтобы прикрутить к мечу мотор! — гремел Поломатов, его платформа резко взмыла вверх, едва не задев люстру. — А в синтезе! В понимании, что руна — это код! Что поток маны — это энергия! Что кристаллическая решетка арканита — идеальный проводник и усилитель для квантовых вычислений! Мы не накладываем магию на технику! Мы создаем НОВУЮ РЕАЛЬНОСТЬ, где они — ОДНО ЦЕЛОЕ!

Он указал на огромный, тихо гудящий агрегат в углу аудитории — «Мана-динамо Поломатова 4».

— Вот он! Красавец! В его сердце — кристалл Чистой Арканы, выращенный в недрах Уральских гор! Но он не просто светится! Его внутренняя структура переплетена с квантовыми процессорами! Он не хранит энергию — он ее трансформирует по заданным алгоритмам! Рунические контуры на корпусе — не украшение! Это интерфейс! С их помощью маг направляет поток, а машина — усиливает, фокусирует, вычисляет оптимальные параметры заклинания! Симбиоз! Гармония! Будущее!

Аудитория замерла, завороженная. Даже заклятые бездельники не сводили глаз с профессора и его дымящихся игрушек. Я стал пробираться к привычному месту у окна.

И тут я их увидел.

Танька, Гиви и Настя. Они сидели на моем обычном месте. Танька — все еще бледная, с запекшейся кровью на губе, но ее глаза, широко раскрытые от интереса к лекции, светились. Гиви, уже с перебинтованной головой, кивнул мне, его здоровенный кулак сжался в знак солидарности. Настя, наша техномаг-энтузиастка — я раньше и не знал, что ее привлекают всякие приборы, — сияла, как кристалл на демонстрационном столе, явно ловя каждое слово Поломатова. Они улыбались. Искренне. Радостно. Как будто утренней бойни не было. Как будто я не был монстром, разорвавшим десяток тел. Как будто я… просто Видар. Всего лишь опоздавший на лекцию.

Этот простой знак… Что-то кольнуло внутри. Не холод Пустоты. Что-то теплое, забытое, неудобное.

Но это было ничто по сравнению с тем, что я увидел дальше.

Рядом с ними, через проход, сидела Света Рюрикович.

Златовласка с лицом ангела и характером ледяной гарпии. Моя личная симпатия и, кажется, мое проклятье. Она считала меня грязным выродком, пятном на репутации ее рода, а мою силу — кощунством. Взаимно.

И вот сейчас Света… улыбалась.

Не язвительной ухмылкой. Не холодной усмешкой. А широкой, почти… радостной улыбкой. Ее синие глаза, обычно полные презрения, смотрели прямо на меня. И в них не было ни капли ненависти. Было… ожидание? Ликование? Триумф?

Я замер на полпути к своему месту. Пустошь внутри, только что заинтересованно наблюдавшая за искрами техномагии, мгновенно сжалась в ледяной комок настороженности. Ледяные иглы пробежали по позвоночнику.

Что это?

Подвох. Обязательно подвох. Самый изощренный и подлый. Может, она радуется, что Оборотневы объявили войну моему роду? Ждет, когда меня сотрут в порошок? Но эта улыбка… она была слишком… открытой. Не в ее стиле. Впрочем, если сдохну я, то и она тоже — клятва не имеет иных трактований.

Или… это техномагическая иллюзия? Маскировка? Но Поломатов бы заметил. Хотя…

— Раздоров! — громовой голос профессора вырвал меня из размышлений.

Я вздрогнул. Все повернулись. Поломатов, спустившись с платформы, стоял рядом со мной, держа в руках какой-то трепещущий, светящийся шар из проводов и кристаллов. Его глаза, острые и безумные, сверлили меня.

— Ты пропустил начало! Не беда! Держи!

Он сунул мне в руки этот шар. Он был теплым и пульсировал, как живой.

— Это — прототип Мана-стабилизатора! Чувствуешь резонанс? Теперь твоя задача — пока я объясняю принцип подавления обратных волн — удержать его частоту в пределах синего спектра! Не дай ему взорваться! Потренируешь концентрацию, болван!

Он хлопнул меня по плечу так, что я чуть не выронил пульсирующий шар, и взмыл обратно на платформу, продолжая греметь про квантово-рунические резонансы.

Я стоял, держа в руках потенциальную бомбу, чувствуя на себе взгляды всей аудитории. Взгляд Таньки — обеспокоенный. Гиви — сочувствующий. Насти — заинтересованный. И взгляд Светы Рюрикович.

Ее радостная улыбка стала еще шире. Почти… восторженной. Как будто она ждала именно этого. Как будто видела, как этот шар вот-вот…

Пустошь внутри заурчала предупреждающе. Ледяное внимание сфокусировалось на устройстве в моих руках. Каждая его вибрация, каждый всплеск энергии отслеживались. Концентрация? Легко. Для Пустоты это было как дышать. Шар послушно замер в моих ладонях, его свечение стабилизировалось в ровный синий цвет.

Но вопрос висел в воздухе, острее любого клинка — в чем подвох, Света? И чему ты так радуешься?

Ее сияющий взгляд казался теперь не просто странным, а зловещим. Как будто она знала что-то. Что-то очень плохое. И ждала, когда это сработает.

Лекция Поломатова гремела вокруг, но мой мир сузился до пульсирующего шара в руках и загадочной улыбки светловолосой княжны. Война с Оборотневыми казалась теперь простой и понятной разборкой по сравнению с этим тихим, улыбающимся… неведомым.

Пустошь внутри сжалась, готовая к удару. Но откуда он придет?

Шар в моих руках был не артефактом. Он был живым узлом извращенной боли. Пульсация под пальцами — не ритм, а аритмия. Стеклянная оболочка трепетала, как кожа перегретого паука. Внутри — спираль из светящегося кварца и меди, опутанная проводами, где вместо тока бесился дикий эфир. Синяя стабильность, которую я насильно удерживал волей Пустоты, была лишь тонкой пленкой над кипящим хаосом.

Не техномаг я. Не мое. Но разрушать — мое. Чувствовать распад — мое.

Поломатов гремел где-то вдалеке, парил на платформе, тыкал в голограммы. Его слова — «резонанс», «обратные волны», «калибровка» — бились в уши бессмысленным шумом. Весь мой мир сузился до трепещущего сердца шара. Он хотел взорваться. Хотел выжечь аудиторию, стереть нас в радиоактивный пепел.

Пустошь внутри клокотала раздраженно. Сожги его! Преврати в ничто. Просто. Но что-то цепляло взгляд. Не сам шар. То, что к нему тянулось.

Тончайшие нити. Почти невидимые. Не мана-потоки, не световые лучи. Что-то эфирное, змеящееся, как дым. Они шли не от платформы Поломатова. Они вились от студентов. От нескольких фигур в третьем ряду — бледных, с лихорадочно блестящими глазами. Их пальцы судорожно сжимали под партами какие-то мелкие кристаллики.

Саботаж.

Мысль ударила ледяной иглой. Не просто нестабильность. Диверсия. Кто-то намеренно вносил диссонанс, резонируя с уже шатким балансом стабилизатора через эти эфирные мостики. Каждая нить — как игла, вонзаемая в натянутую струну.

Шар вздрогнул в моих руках сильнее. Синее свечение дрогнуло, по краю поползла багровая жилка. Тепло сменилось жаром, прожгло кожу ладоней.

Секунды.

Ярость вспыхнула холодным пламенем. Не просто уничтожить угрозу. Найти источник. Отрезать. Наказать.

Пустошь отозвалась мгновенно. Мое восприятие резко сменило фокус. Не шар. Нити. Хрупкие, ядовитые щупальца, впивающиеся в его энергетическое поле. Я увидел их точки исхода — дрожащие кристаллы в руках трех студентов. Увидел слабые, но злонамеренные импульсы воли, бегущие по нитям.

Контроль? Нет. Перехват.

Я не стал рвать нити. Это лишь ускорило бы взрыв. Я направил Пустоту по ним. Как ледяную иглу по капилляру. Обратно. К источнику.

Не гасить. Не блокировать. Отразить. С усилением.

Весь нестабильный, дикий заряд эфира, который они так старательно вгоняли в шар, я схватил волей Нави, сжал в три раскаленных до бела иглы и — толкнул обратно по эфирным нитям. Со скоростью мысли. С точностью хирурга, знающего, где бьется сердце.

Эффект был мгновенным и ужасающим.

Трое в третьем ряду вздрогнули, как от удара током. Их глаза выкатились, рты открылись в беззвучном крике. Потом — вспышка. Не из шара. Из них самих.

Яркое, ослепительно-белое пламя вырвалось из их глаз, ртов, ушей. Оно не горело — оно пожирало. Плоть вспучивалась, чернела, рассыпалась в пепел за микросекунды. Запах — не просто горелого мяса, а озона, сожженной маны и… кальцинированных костей. Три факела. Три коротких, пронзительных вопля, оборвавшихся так же резко, как и начались. Потом — три кучки дымящегося пепла на скамьях. И тишина. Гробовая.

Шар в моих руках мгновенно успокоился. Синее свечение стало ровным, глубоким, почти умиротворенным. Тепло сменилось приятной прохладой. Угроза миновала. Аудитория замерла в шоке. Кто-то ахнул. Кто-то застонал. Танька вцепилась в рукав Гиви.

— ЧТО⁈ — рев Поломатова потряс зал. Его платформа с грохотом рухнула на пол рядом со мной. Он выскочил, не обращая внимания на тряску, его безумные глаза метались от дымящегося пепла к шару в моих руках, потом — ко мне. Понимание вспыхнуло в его взгляде, ярче любой голограммы.

— БОЛВАНЫ! ИДИОТЫ! КРЕТИНЫ С КВАРЦЕВЫМИ МОЗГАМИ! — нет, он кричал не на меня. Он орал на пепел. Топал ногами, разбрызгивая тлеющие остатки. — САБОТИРОВАТЬ МОЙ ПРОТОТИП⁈ ПРЯМО НА ЛЕКЦИИ⁈ ДА ВЫ ЗАСЛУЖИЛИ СГОРЕТЬ! ЗАСЛУЖИЛИ! ПУСТЬ ВАШИ ДУШИ ЗАЛИВАЮТ КИСЛОТОЙ В ТЕХНОМАГИЧЕСКОМ АДУ! ТВАРИ!

Его ярость была страшной, но… направленной. Не на меня. На тупость и подлость, которая едва не уничтожила его детище и пол-аудитории. Он выхватил у меня шар, прижимая его к груди, как ребенка, бормоча что-то про «идеальную обратную связь» и «мощь прямого отражения».

А потом мой взгляд нашел Свету.

Ее радостная улыбка исчезла. Бесследно. Будто ее и не было. Ее лицо было мертвенно-бледным. Губы — плотно сжаты в тонкую белую ниточку. Глаза, широко раскрытые, смотрели не на пепел, не на орущего Поломатова. На меня. В них не было ненависти. Была паника. Чистая, животная, неприкрытая. Как у кролика перед удавом. Она поняла. Поняла, что я все видел. Что ее саботаж (а это был ее саботаж, я чувствовал это костями) не просто провалился. Он обернулся против ее пешек с ужасающей, демонстративной жестокостью. И я знал.

Я позволил себе улыбнуться. Только легкий, ледяной изгиб губ. Улыбка хищника, увидевшего страх в глазах добычи. Улыбка, которая говорила без слов: Я знаю. Ты следующая.

В ее синих глазах паника сменилась ужасом. Настоящим, глубинным. Она резко отвела взгляд, вжавшись в спинку скамьи, стараясь стать невидимой.

Пустошь внутри тихо заурчала, довольная. Поломатов продолжал орать на пепелище, восхваляя «эффективность экстренного решения». Шар в его руках сиял ровным, послушным синим светом.

Война с Оборотневыми? Проблемы со светлыми? Все это вдруг показалось… простым. Понятным.

А вот холодный ужас в глазах Светы Рюрикович… Это была новая игра. Более опасная. Более интересная.

И я только что сделал первый ход.