Индульгенция. Без права на ненависть. Часть 5

Глава 19

Глава 19

Проснуться утром в своей постели — что может быть прекрасней? Ну, разве что две красотки в обнаженном виде, лежащие по бокам и охраняющие твой сон. Я так растрогался, что чуть слезу не пустил. Но на сантименты времени не было.

Чмокнув своих духов в губки, я поспешил в душ. Один. Потому что если кто-то из них зайдет следом, я точно в академию опоздаю.

Кстати, надо бы уже насчет них вопрос решить, времени достаточно прошло. Пусть перебираются ко мне туда. Или нет… Я завис на минуту. Если прикинуть, у меня там скоро и развернуться будет негде. А духи, они хоть и могут становиться нематериальными, однако ж выбили себе по индивидуальной комнате в поместье. Благо, оно у нас большое и мест много.

А вот в академии мой дом существенно меньше. У меня там уже Света живет, и Танька в любой момент может зависнуть. Уверен, что Изабелла тоже предпочтет не комнату в общаге, а мой коттедж. А там и Кристина подтянется. И это если не считать всех прочих. Черт, гарем-то растет, а помещение нет! Ладно, решим, не в первый раз.

Я быстро привел себя в порядок, спустился вниз, в трапезную. Мои красотки остались наверху. Надо бы, кстати, как-нибудь поинтересоваться, чем они занимаются, пока меня нет.

За столом уже сидели отец и Вивиан. Я устроился напротив нее, вскоре подтянулась и Снежана. Чуть не вприпрыжку заскочила Белла.

— Что у нас по приему документов? –спросил я, глядя на отца.

— Сегодня девушки отправятся в имперскую канцелярию, где их зарегистрируют. А после сразу поедут в академию. Думаю, с завтрашнего дня Изабелла уже сможет приступить к учебе. Она по силе твердый дружинник, так что лишних вопросов не возникнет.

— А язык?

— Борис уже прислал браслеты с мнемонаушником. Так что пока походят с ним. Никто и не заметит — будут говорить на своем языке, а слышать все будут русскую речь. В дальнейшем, я полагаю, и обучатся. Ведь долго этим устройством пользоваться не рекомендуется — могут начаться сильные головные боли. Часов десять в день — оптимальный срок без последствий.

— Хорошо. Что с жильем?

— Общежитие, — сказала Вивиан, предупреждающе стрельнув глазами в сторону сестры. — Пусть учится общению. Да и связи надо заводить.

— Ну, и как я узнала, я могу тогда ночевать, где захочу, — вмешалась Изабелла, сразу испортив интригу. — А у Видара дом класса Идеал. Уверена, у него там собираются самые сливки местной аристократии, и для бедной девушки наверняка всегда найдется уголок…

— Найдется…

— … в его сердце и постели.

— Не шали. Мала еще ко мне в постель лезть, — шутливо погрозил я ей пальцем.

До Вивиан, кажется, только сейчас дошло, что ее банально могут обскакать. И это при том, что я в академии, как первокурсник, буду находиться шесть дней в неделю. И в это время у нее доступа ко мне не будет. Браслеты-то с внешним миром не связаны. И ей это явно не понравилось. Она чуть задумалась, кивнула своим мыслям…

— Ваше Темнейшество, а насколько сложно стать преподавателем академии? — выдала она через пару минут размышлений.

— Преподавателем? — озадачился отец, быстро просчитывая варианты. И с каждым мгновеньем его лицо светлело от открывающихся перспектив. Иметь свои глаза и уши там, где учатся юные аристократы со всей империи — разве это не прекрасно?

— Нужно соответствующее образование…

— У меня золотая медаль Йоркского королевского университета. Магистр оккультных наук. И Рыцарь темной магии. А если брать по вашей классификации, — она на миг задумалась, — темник. Плюс у меня множество вылазок в Пустоши — да, на окраины, но тем не менее. Я не теоретик, а больше практик.

— Тогда… Я уверен, что проблем с этим не будет, — ответил отец, уже выстроив в голове надежную схему.

Казалось, что еще немного, и его просто разорвет от удовольствия. Прожжённый интриган и дипломат уже явно представил, какую игру он сможет начать.

— Но вы же хотели пойти в науку?

— Уверена, что в академии это так же возможно сделать.

— Возможно. Хорошо. Я поговорю с ректором Упыревой. У нас с ней вроде наладился контакт. Завтра, уверен, мы сможем решить этот вопрос.

— Прекрасно, — с облегчением улыбнулась Вивиан и с вызовом посмотрела на сестру.

— Вот ты су… жучка!!! — возмутилась та. — Ну, мы еще посмотрим, кто лучше — «день» или «ночь».

— Кажется, за тебя, Видар, начинается настоящая битва. Еще немного, и я окажусь в отстающих.

— Снежка, вот только не начинай, -недовольно поморщился я. — Сказал же, что не брошу. Ты по любому идешь вне очереди.

— Обещаешь? — улыбнулась она.

— Слово.

— Эй, а за что это ей такие привилегии⁈ — возмутилась Изабелла.

— За то. Мы с Видаром многое вместе перенесли. И через многое прошли. Он меня спас, и в моей преданности нет сомнений. Так что утритесь и завидуйте.

— Эх, а утро так хорошо начиналось, — с тоской посмотрел я на разгорающийся скандал.

Отец же наоборот смотрел на это одобрительно. Ну еще бы, раздор — это же хорошо! Это для него, да и что скрывать, для меня — энергия. А ее тут было разлито очень уж много.

Колеса «Волхва» мелко дрожали под нами, выбивая ритм по мокрому шоссе. За окном мелькали осенние клены — багряные, золотые, как языки пламени, облизывающие серое небо Москвы.

Снежана сидела рядом, ее пальцы бесшумно барабанили по колену, взгляд был прикован к дороге.

Тишина в салоне была густой, тягучей, как смола. Я ее ненавидел. Особенно перед битвой. Особенно когда внутри меня бушевала та сила — холодная, чуждая, добытая в кромешном мраке Пустоши. Она звала. Требовала выхода.

— Так и будем молчать, Снежка? — сорвалось с губ. Я был готов к очередной драке и тело чуть дрожало, уверенное, что скоро я дам ему волю.

— Ого. А ты весь в предвкушении? — удивилась она. — Готовишься бить морды?

— Ну, так я же на сто процентов уверен, что они опять будут лезть. Оборотневы с их тупыми силовыми чарами, Ликанские со стаями, Перевертышевы с подколками из теней. Придется поиграть в ветеринара. Кастрировать бешеных псов и волчищ, а после усыпить — разве это не достойное дело?

Снежана повернула голову. Ее глаза, синие, как зимний лед, изучали меня без осуждения, но и без одобрения.

— Опять сломя голову полезешь в драку, не разобравшись в раскладе? Вижу это и чувствую. Но вываливать все козыри сразу? Это… опрометчиво.

— Опрометчиво? — фыркнул я. Адреналин от предвкушения битвы смешивался с серой энергией внутри. — Это называется устрашение. Я врежу так, чтоб у них челюсти отвисли, чтоб земля под ними затряслась! Чтоб вспомнили и запомнили: Видар Раздоров — это не тот парень, с которым безопасно связываться. И ему всегда есть, что сказать и чем ударить. Таких, как я, больше нет и, наверное, уже не будет.

Машина мягко взяла поворот, въезжая на знакомую аллею, ведущую к чугунным воротам Нейтральной академии магии имени Создателя.

Снежана вздохнула, терпеливо, как учительница с непонятливым учеником.

— Страх — ненадежный союзник, Видар. Он быстро превращается в ярость, в желание уничтожить источник этого страха любой ценой. Если ты выйдешь и продемонстрируешь все, что принес из Пустоши, прямо сейчас, в первой же стычке — они не просто испугаются. Они сплотятся. Созовут старших. Найдут специалистов по запретным энергиям. Начнут искать твою слабость с удвоенной силой. Ты станешь для них не просто врагом, а главной угрозой, которую нужно нейтрализовать в первую очередь, всеми доступными средствами. И не только они.

— А что, сейчас я для них цветочек? — огрызнулся я. — Они и так знают, что я не подарок. Знают, что у меня зубы острые. Просто не знают, насколько.

— Именно!

Снежана резко повернулась ко мне, и в ее глазах вспыхнул холодный огонь стратега.

— Их незнание этого — твой щит. Твое преимущество. Пусть думают, что ты просто чуть сильнее, чем раньше. Пусть недооценивают. Пусть лезут с привычной наглостью. А ты… терпи. Копай. Собирай информацию. Узнавай их новые приемы, их слабые места, их союзы. А потом, когда они расслабятся, когда решат, что ты — просто выскочка, но все тот же старый Видар… Вот тогда ты нанесешь удар. Решающий удар. Из тени. Используя всю мощь Пустоши, но так, чтобы у них не было шанса опомниться или подготовиться. Это не трусость, Видар. Это тактика. Выживание.

Я сжал кулаки. Темная сила внутри отозвалась волной холода, пробежавшей по жилам. Она жаждала действия, немедленного и громкого. Аргументы Снежаны были ледяными глыбами логики, против которых мое желание «врезать сразу» казалось детской вспышкой гнева. Но… Черт возьми, это было справедливо! Они годами травили других, унижали, пытались сломать. Почему я должен прятаться, когда у меня наконец-то есть сила дать сдачи по-настоящему?

— Понимаешь, Снеж… — начал я, с осторожностью подбирая нужные слова. — Каждый раз, когда я жду, когда я слышу про их пакости, внутри что-то умирает. Эта сила… она не для того, чтобы прятать. Она как клинок. Его нужно обнажить, чтобы враг видел его остроту и дрожал. Иначе зачем она?

— Клинок, спрятанный в ножнах, зачастую опаснее обнаженного в руке, — парировала она спокойно. — Потому что о нем забывают. А когда он внезапно блеснет — уже слишком поздно. Твоя сила — не просто меч, Видар. Это… катастрофа. Ее нужно применять точечно. Смертоносно. А не тратить на демонстрацию силы перед школотой.

Мы так и не пришли к согласию. Спор завис в воздухе, тяжелый и неразрешенный, как туман над рекой. Моя жажда немедленного восстановления справедливости и ее холодный расчет так и не нашли точки соприкосновения. Тем временем «Волхв» плавно подкатил к величественным, всегда немного мрачным чугунным воротам академии. И тут мы увидели это.

Обычная утренняя суета у ворот сменилась чем-то другим. Густая толпа студентов сбилась в плотное, неспокойное кольцо. Слышался гул голосов — гневных, насмешливых, испуганных. Энергия висела в воздухе — колючая, агрессивная, пахнущая озоном перед грозой и пылью от гудящего эфира. Назревала драка. Большая.

Я инстинктивно напрягся, темная сила внутри встрепенулась, как хищник, учуявший кровь. Снежана резко положила руку мне на запястье. Ее пальцы были холодны.

— Видишь? — прошептала она, ее ледяные глаза сканировали толпу, выискивая знакомые лица враждующих кланов. — Они уже рвутся в бой. Без нас. Готов ли ты к этому? Прямо сейчас? Со всем арсеналом напоказ? Или… Все-таки подождем? Посмотрим, кто с кем?

Я впился взглядом в кипящую массу у ворот. Где-то там были Оборотневы с их звериной яростью, Ликанские с первобытной мощью, хитрые Перевертышевы. Мои враги. Сердце бешено колотилось, сливаясь с настойчивым зовом Пустоши. Покажи им! — кричало что-то внутри. Заставь дрожать!

Но в ушах звенели спокойные, неумолимые слова Снежаны: «Ты станешь главной угрозой… Нейтрализовать всеми средствами… Клинок в ножнах опаснее…»

Я сам не знал, что сейчас сделаю. Сила рвалась наружу, требуя триумфа или падения. А холодная рука Снежаны на моей напоминала о тени, о выжидании, о ударе исподтишка. Ворота Академии зияли перед нами, как пасть. А за ними бушевала маленькая война. И мне предстояло решить — войти в нее как громовая туча, или как невидимый клинок.

— Черт… — выдохнул я, открывая дверь «Волхва». В воздух ударил запах магии, пота и злобы. — Пошли, Снежка. Посмотрим, кто сегодня с кем дерется. А там… видно будет.

Решение пока не было принято. Битва внутри меня — между яростью Пустоши и холодным разумом стратега — только начиналась. И первое поле боя ждало прямо за воротами.

Воздух гудел, как растревоженный улей. Толпа — плотная, пьяная от предвкушения крови — сомкнулась перед нами живой стеной. Локти, спины, взвизги и матерные заклинания, от которых звенело в ушах.

Я рванул вперед, плечом пробивая дорогу, не чувствуя ответных ударов. Сила из Пустоши клокотала под кожей, леденящая и неистовая. Сейчас. Сейчас они увидят.

Снежана шла следом, ее пальцы впились в мой рукав — предостерегающе, настойчиво. Но я уже ничего не слышал, кроме звона собственной ярости.

И вот — центр бури.

Просвет в толпе открылся, как рана. И я увидел их.

Танька. Маленькая, ярая, с разбитой губой и взглядом, полным бешеного вызова. Ее одежда была порвана на плече, обнажая царапины. Рядом — Гиви, огромный, как скала, но дышащий тяжело, с подбитым глазом и рассеченной бровью. Они стояли спиной к спине, островком отчаяния в кольце звериной ненависти.

Напротив — они. Десяток оборотней из клана Оборотневых. Еще в человечьем обличье, но уже на грани. Зубы обнажены до десен — длинные, желтоватые клыки. Глаза — узкие, горящие хищным золотом щели. Мускулы вздулись под кожей, готовые лопнуть. Пахло псиной, дикостью и немытой агрессией.

Их вожак, здоровяк с шрамом через всю морду (еще человеческую, но уже не совсем), шагнул вперед. Его голос был низким рыком, резавшим гул толпы:

— Теперь вы познаете всю боль, «Мранные». Сегодня вы наконец сдохнете!

Гиви напрягся, готовый броситься в безнадежную атаку. Танька стиснула кулаки, ее тело сжалось, как пружина. По краям круга другая толпа — наши, из «Мранных», — яростно рвалась вперед, но их сдерживала чуть меньшая, но более организованная группа. Видимо, подручные Ликанских или Перевертышевых, наслаждающиеся зрелищем. Крики сливались в адский хор:

— Да разнеси их, Димка!

— Отпустите, черти! Они же на двоих!

— Суки, подождите, щас вам всем будет хана!

Яркая, звериная ненависть вонзилась мне в мозг. Она смешалась с моей собственной, с холодным гневом Пустоши, который уже лился по жилам, как жидкий азот. Я видел ярость в глазах Таньки. Видел кровь на лице Гиви. Видел торжествующую злобу на мордах оборотней.

— Стая!!! БОЙ!!! — рев вожака Оборотневых прозвучал как приговор.

Они ринулись. Когтистые лапы, оскаленные пасти слились в один темный, стремительный комок смерти, летящий на моих друзей.

Не сегодня.

Мое гулкое рычание было тише шороха листа, но оно прорезало воздух с тем де скрежетом, как лезвие по стеклу. Я шагнул. Не сквозь толпу — сквозь пространство. Тень сгустилась, холодный ветер Пустоши дунул на секунду — и я был там. Между Танькой и Гиви. Прямо перед несущейся лавиной клыков и когтей.

Время замедлилось до ползучей капли смолы.

Я увидел, как золотые зрачки Оборотнева расширились от шока. Увидел, как инстинктивный ужас сменил злобу на мордах его стаи. Увидел, как Танька ахнула, а Гиви выдохнул: «Видар⁈»

Моя рука поднялась сама собой. Не для сложного жеста, не для заклинания. Просто ладонь вперед. Но пространство тяжко застонало, откликаясь на мой жест. Воздух вокруг моей руки сгустился, стал видимым — черно-фиолетовая, мерцающая вуаль Пустоты. Холод, исходящий от нее, был абсолютным. Он вымораживал звук, дыхание, саму мысль. Листья на ближайших кленах мгновенно покрылись инеем.

Внутри меня бушевал ураган. Темная сила рвалась наружу, требовала выпустить все. Разорвать, испепелить, обратить в ледяную пыль. Отправить в Навь всех этих шавок. Сейчас. Немедленно. Их страх был нектаром. Их гибель — справедливостью.

— Видар! Не надо! Не всех! — услышал я сдавленный крик Снежаны где-то позади. Ее голос был тонким лезвием, вонзившимся в туман ярости.

Димка и его стая замерли в прыжке, как плохо смазанные марионетки. Их рычание оборвалось. В глазах — чистейший, первобытный страх перед Неизвестным, перед этим Холодом, перед силой, которая пахла концом. Они чувствовали Навь на кончиках своих клыков.

Я стоял. Ладонь, излучающая леденящую Пустоту, была направлена в упор на вожака. Дрожь бешенства сотрясала меня изнутри. Сила пела в крови, звала к разрушению. Один жест. И их не станет.

Но в мозгу, сквозь рев Пустоши, пробивались слова Снежаны: «Главная угроза… Нейтрализовать всеми средствами…» И я видел не только ненависть перед собой. Я видел десятки глаз вокруг — Ликанских, Перевертышевых, нейтралов. Видел, как они впиваются в меня, в эту черно-фиолетовую завесу смерти у моей руки. Они запоминали. Оценивали.

Показать все? Прямо сейчас? Перед всей академией?

Клинок был обнажен. Но был ли он направлен точно? Или я готов был рубить вслепую, обрекая себя на войну со всеми?

Я сжал зубы до хруста. Холодная ярость и ледяной расчет схлестнулись в последней, мгновенной схватке где-то в глубине души. А потом меня накрыло…