Измена. Без права на дочь (СИ)

Глава 15

Самое страшное в беременности это не роды.

Меня пугало одиночество.

Я одна ходила на первое УЗИ и не могла ни с кем разделить радость от первых шевелений дочери в животе. Мне просто хотелось кричать, когда Ида толкнула меня впервые, а я не знала, кому кричать. И если в самом начале пути я храбрилась, работала, куда-то бежала, что-то делала, то к двадцатой неделе меня стало всё угнетать. В выходные дни я лежала, почти не шевелясь, на диване и смотрела в стену. Каждое движение дочери в животе я воспринимала, как боль от невозможности поделиться счастьем.

Я хотела, чтобы рядом был кто-то, кому ребёнок был так же небезразличен, как и мне.

Влада рядом не было.

Я не могла ему позвонить и сказать, что вот сегодня у нас три пинка было, а ещё она, как рыбка, просто плавает. Мне хотелось, чтобы вечерами большие ладони ложились мне на живот и прислушивались к каждому движению. Но нет.

Рядом были мои соседи. Толичка приходил и рассказывал, что вот когда у него сестра беременная ходила, то молола всё, что под руку подвернётся, а раз я не ем, то дохлой к родам буду как селёдка солёная. Валерия Ивановна тоже приходила. Перебирала детские вещи, которые я потихоньку стала собирать, и качала головой, а потом приносила пироги с ягодами. Или вот ватрушки с творогом. А ещё она вязала из тонкой пряжи пинетки и нашла где-то отрезы тканей для пелёнок. Ниночка приносила книги по воспитанию новорождённых и вишнёвое варенье. А Варвара рассказывала долго и многословно, что вот у неё подружки с детьми и с ними гулять интересно, а ещё младенчики обычно розовые и пахнут молоком.

Я не была физически одна. Соседи, которые ближе, чем семья, были рядом. И я до сих пор не знаю, как их благодарить, но вот мамы со мной не было.

Я не могла позвонить матери и рассказать, как мне тяжело, как я устала и как мне одиноко без Влада, потому что со мной не общались и, скорее всего, высмеяли бы. За мою бесхребетность, за мою нерешительность, за мои слёзы.

Мне так сильно не хватало мамы, когда я ходила беременная, что я убедила себя, что сирота. Так не надо было надеяться на чудо и звонок среди ночи о том, что по мне соскучились. Можно было не притворяться, что мне ни капельки не интересно, как там дела у матери, ведь я сирота, у меня нет матери.

Но она была.

И зачем-то появилась спустя несколько лет.

Я смотрела, как мама суетится в комнате, перекладывая вещи Аделаиды и мои, чтобы освободить себе место в шкафу. Как она приносит тарелки с кухни и садится обедать прямо в комнате, как она брезгливо поджимает губы при виде общей ванны.

Смотрела и не понимала: как у сироты вдруг появилась мать.

— А зачем ты приехала? — спросила я, устав отыгрывать роль хорошей дочери. Мама уронила сушку в чай с молоком и вытаращилась на меня, словно впервые видела.

— А разве нужна причина, чтобы увидеть своего единственного ребёнка и внучку? — всплеснула руками мать и вернулась к чаю.

— Спустя несколько лет? — задала я самый очевидный вопрос.

— Аглая, ты как маленькая, — отмахнулась мать. — Люди ругаются, мирятся, но это не значит, что я совсем перестала тебя любить. Да, ты не послушалась меня. Родила. Но от этого моей дочерью ты быть не перестала.

— Больше трёх лет ты не помнила об этом.

Меня бесила вот эта показная равнодушность к ситуации. Что мама пытается просто сделать вид, как будто не было этих лет. Не было моих слёз, когда я не знала, что сделать, чтобы укачать трёхмесячную дочь, не знала, что это не самое страшное, а вот зубы…

Мне так не хватало какого-то материнского совета, что со временем у меня атрофировались вообще все привязанности к матери.

— Девичья память, — кокетливо дёрнула плечом мать и вытащила печенье Аделаиды. Я хотела было уточнить, что не стоит, но мать как специально быстро открыла упаковку. Ну всё. Если Ида не захочет их съесть в ближайшие пару дней, то можно будет выбросить, зачерствеют. Ну или самой доедать.

— Не веди себя как маленький ребёнок. Прекрати дуться и лучше расскажи, ты нашла себе кого-нибудь?

Кого я найду? У меня что, на лбу написано, что я в поисках? Зачем мне мужчина, если я прекрасно всё могу сама? Зачем мне эта головная боль?

— Нет и не собираюсь. А ты? Петенька ещё в фаворитах? — чисто из-за поддержания беседы уточнила я и глянула на часы, скоро четыре. Надо собираться в садик.

— Да, но это утомляет, — мать закатила глаза. — А когда у тебя дочь из садика вернётся?

Господи, почему так тяжело?

— Скоро, — сказала я и встала. Прошла в коридор и стала собираться. Надо выдохнуть, а то сейчас будет скандал, а мне не хотелось бы при дочери начинать его, поэтому проветрю голову, заодно остыну.

Что за день? Илья ещё этот, который мне психику пошатнул. Как сговорились, честное слово.

Обратный путь из садика с Идой был долгим и весёлым. Дочь рассказывала, быстро тараторя, как на гимнастике сегодня у Машеньки порвалась чешка и она плакала, а потом учительница музыки зашила её, и все радовались. Я тоже радовалась, что Аделаида просто вынесла собой из меня всю панику. Я поднимала дочь на руки и крепко прижимала к себе, а Ида в это время норовила стянуть с меня резинку для волос.

А возле подъезда стоял с букетом и огромным медведем Влад.