— Я хочу, чтобы мы начали жить вместе, — тихо сказал Илья, когда я села в машину и неуклюже пыталась сложить мокрый зонт. На улице шёл такой ливень, что в балетках невозможно хлюпало, и весь подол платья промок, ещё когда я сделала первый шаг из салона.
Слова Ильи заставили меня замереть, разжать пальцы, выпустить злосчастный зонт из ослабевших рук и со страхом посмотреть в зелёные глаза.
— Илья… — только и могла выдохнуть я, а по телу прошёл неприятный озноб. Все нервные окончания резко получили удар током, и я, немного обескураженная и растерянная, смотрела на Илью. В кончиках пальцев поселился холод, который растекался по ладоням вверх. Я несколько раз потерла руки друг о друга, стараясь разогнать парализующий лёд, но не выходило. Попытка за попыткой не приносили успеха. Кожа покрылась мурашками, а все волоски на теле приподнялись. Внизу живота что-то екнуло и свернулось клубком неконтролируемого страха.
Город прятался за стеной дождя, а мы продолжали сидеть в заведённой машине. Я не знала, что ответить, и я боялась отвечать.
— Илья, — снова попробовала я. — Ты же знаешь, что у меня Ида, и мы…
Илья медленно впечатал ладонь в руль и покачал головой.
— Я знаю, что у тебя Аделаида. И мое предложение не адресовано одной тебе.
Я покачала головой. Поспешные решения, когда от них зависел ребёнок, никогда не были хорошими.
А вдруг все это ненадолго, вдруг найдётся десяток причин, почему через пару месяцев или лет все кончится? Я же совсем не знаю, какие планы у Ильи насчёт семьи. А ребёнок это всегда семья, пусть даже такая однобокая, как у меня, но все же.
И я не хочу, чтобы у Аделаиды было как у меня в детстве. Мама постоянно собиралась на свидания. Вытаскивала из шкафа лучшие свои платья с пайетками, с разрезом до бедра, с глубоким декольте. И бигуди. Ещё совсем старые, наверно, из молодости матери, которые она сначала грела на специальной подставке, а потом быстро, в перчатках на руках, накручивала волосы. И вот помада бордовая, не алая. Все это отложилось у меня в голове как элементы признания, что матери важнее меня мужик какой-то непонятный.
Не хочу такого для Иды.
— Илья, — осторожно начала я. — Ты же понимаешь, что для женщины с ребёнком твоё предложение звучит почти как «давай построим семью»?
Подол платья противно прилипал к коленям и дарил ощущение чего-то непередаваемого. Омерзения. Я старалась приподнимать ткань, чтобы она не облепляла ноги и не вселяла ощущение холода, которое только что улеглось в груди.
— Аглая, я это прекрасно понимаю… — со вздохом признался Илья. — А ты… Понимаешь?
Я бросила удивлённый взгляд на Илью, пытаясь понять, о каком понимании идёт речь. Пальцы отбивали непонятный ритм на руле, а жилистое запястье с проступающими венами просто гипнотизировало. Я хотела отвести глаза, но как заколдованная наблюдала за нервными и резкими движениями Ильи.
— Ты же понимаешь, что дальше так не может продолжаться? — спросил он наконец, и я обхватила себя руками, то ли желая закрыться, то ли холодея от перспективы разрушить все. Тонкий иллюзорный мир, что сотворили мы с Ильей.
— Мы просто спешим… — заикнулась я.
Эти несколько слов оказались сейчас мелодией из зажёванной пленки старой кассеты. Я понимала, насколько абсурдно они звучат, но ничего другого сказать не могла.
— Аглая, — Илья посмотрел на меня, а я уперлась взглядом в панель с открытым воздуховодом, откуда тянуло теплом. — Я отдавал себе отчёт, когда понял, что хочу быть рядом с тобой. Я понимал, что ты и Аделаида это неделимое, и сейчас я полностью хочу быть с вами. Не только как твой мужчина, который обычно на час в день, а намного больше…
Внутри я кричала, что тоже хочу этого, но не могу довериться и вот так подставить под удар дочь, которая ещё от эйфории внезапно появившегося отца не отошла, чтобы ее погружать в атмосферу полной семьи, но с другим мужским персонажем.
— Я устал. Я чувствуя себя настоящим вором, вымаливая, выклянчивая этот чертов час в день, когда даже толком ни узнать ничего не могу, ни расслабиться. Мне надоело каждый вечер думать о том, что ты не со мной…
Голос крепчал. Илья точно знал, чего хотел добиться. Я же знала, что не могу ему дать всего этого, поэтому положила ладонь на ручку двери. Потянула на себя. И вышла. Не обращая внимания на окрик. На дождь.
Холодные струи воды полоснули по плечам, заставив съёжиться.
— Аглая, сядь в машину, — догнал меня Илья и развернул к себе лицом.
— Нет, — отозвалась я, не в силах высказать, что мое недоверие слишком сильное.
— Прекрати, я отвезу тебя домой, — сказал Илья и сжал мои запястья. Дождь размывал все. И мои слёзы тоже. Рубашка Ильи пропиталась мгновенно. Волосы намокли и прилипли к лицу.
— Нет.
— Я не могу больше так, — выдохнул Илья и притянул меня к себе. Я уперлась ладонями ему в грудь, осознавая, что вот он, конец, и пришёл. — Я не могу. Я не хочу вообще отпускать тебя. Я слишком долго и сильно хотел, чтобы мы были вместе. А сейчас… Аглая, я даже право не имею на ревность…
Я подняла глаза на Илью. Сильный, уверенный мужчина стоял под дождем и выворачивал душу наизнанку, чтобы я смогла понять, что не все люди одинаковые, не все предают. Но старая закостеневшая обида и боль проросли в душе глубоко.
— Каждый вечер я знаю, что сегодня ты выбрала не меня. И я не имею права ревновать, требовать, потому что головой, — он смахнул с лица волосы. — Головой я понимаю, что он имеет право приходить, заниматься ребёнком, но… Быть с тобой он не имеет права. А ты ему позволяешь и отталкиваешь меня… И я… Аглая… я невозможно скучаю. Мне кажется, я болен. Это не одержимость, но болезнь, которая с каждым днём все сильнее разрастается внутри. Я не могу ничего подделать…
Меня потряхивало от каждого слова, словно Илья, сам того не ведая, без ножа резал меня. Своим признанием.
По лицу Ильи стекали капли дождя, и мне хотелось повиснуть у него на шее, оказаться в его руках, но такую слабость я не могла себе позволить.
— Ты не хочешь быть со мной или хочешь быть с ним?