Бегу к машине, завожу двигатель дрожащими руками. Еду по адресу, который дала Наталья, нарушаю все правила — проезжаю на красный, превышаю скорость. Мне всё равно. Главное — добраться до Лены.
Паркуюсь у больницы, влетаю в приёмное отделение.
— Макарова Елена! — выкрикиваю я дежурной медсестре. — Её только что привезли на скорой!
Медсестра смотрит в компьютер, кивает.
— Второй этаж, гинекологическое отделение. Палата интенсивной терапии.
Лечу по лестнице. Второй этаж, коридор, таблички на дверях. Палата интенсивной терапии — вот она.
Вбегаю, и медсестра останавливает меня:
— Вы кто?
— Муж! — почти кричу я. — Где моя жена? Как она? Ребёнок?!
— Успокойтесь, — медсестра берёт меня за руку, ведёт к скамейке в коридоре. — Сядьте. Сейчас врач выйдет, всё объяснит.
Сажусь, хватаюсь за голову. Не могу думать ни о чём, кроме Лены и ребёнка.
Что, если мы потеряли малыша? Что, если с Леной что-то серьёзное?
Дверь открывается, выходит врач — женщина лет сорока, в зелёном халате, усталое лицо.
— Вы муж Макаровой Елены? — спрашивает она.
— Да! — вскакиваю я. — Как она? Ребёнок?!
— Кровотечение остановили, — говорит врач, и я чувствую, как внутри всё сжимается от облегчения. — Ребёнок в порядке. Сердцебиение в норме. Но вашей жене нужен строгий постельный режим. Минимум две недели. Угроза выкидыша сохраняется.
— Можно к ней? — прошу я.
— Сейчас нельзя, — качает головой врач. — Она отдыхает после процедур. Приходите завтра утром, часов в десять.
Киваю, благодарю её. Врач уходит, а я остаюсь стоять в коридоре, не в силах пошевелиться.
Ребёнок жив.
Лена в порядке.
Но это была Вика.
Я знаю, что это была она. Что она сказала Лене? Что сделала?
Ярость начинает закипать внутри. Медленно, но неотвратимо.
Еду к Вике. Паркуюсь у подъезда, поднимаюсь на лифте.
Звоню в дверь. Долго. Настойчиво.
Наконец дверь открывается. Вика стоит на пороге в домашнем халате, волосы растрёпаны. Видит меня и бледнеет.
— Кирилл... — начинает она.
Не даю ей договорить. Врываюсь в квартиру, хватаю её за плечи, прижимаю к стене.
— Что ты ей сказала?! — рычу я ей в лицо. — Что ты сказала Лене?!
— Я... я просто... — она заикается, глаза широко раскрыты от страха.
— Она в больнице! — кричу я. — С угрозой выкидыша! Из-за тебя! Ты довольна?!
— Я не хотела... — Вика пытается вырваться, но я держу крепко.
— Слушай меня внимательно, — говорю я, и мой голос становится холодным, как лёд. — Если ты ещё раз, хоть раз, подойдёшь к моей жене, я тебя упеку за решётку. Неважно за что и какими способами. Я найду, за что посадить. Мошенничество, клевета, угрозы. Что угодно. У меня есть деньги, связи. Понятно?!
Она кивает, по щекам текут слёзы.
— Понятно, — шепчет она.
Отпускаю её, отступаю на шаг. Вика сползает по стене, садится на пол, закрывает лицо руками.
Разворачиваюсь и ухожу.
Хлопаю дверью так громко, что эхо разносится по подъезду.
В машине сажусь, сжимаю руль так крепко, что костяшки пальцев белеют. Дышу глубоко, пытаюсь успокоиться. Руки дрожат, адреналин бьёт в виски.
Вика перешла черту. Последнюю черту. И если она ещё раз приблизится к Лене, я сдержу обещание. Найду способ упечь её за решётку.
Утром приезжаю в больницу ровно в десять. Иду в палату, где лежит Лена. Она лежит на кровати, бледная, с синяками под глазами. Но улыбается, когда видит меня.
— Привет, — говорит она тихо.
Сажусь рядом, беру её руку.
— Как ты? — спрашиваю, и голос дрожит.
— Лучше, — кивает она. — Врач сказала, всё в норме. Ребёнок в порядке. Просто нужно полежать ещё несколько дней, потом выпишут.
— Что произошло вчера? — спрашиваю я осторожно. — Наталья сказала, к тебе подошла какая-то женщина. Это была Вика?
Лицо Лены меняется. Улыбка исчезает, глаза темнеют.
— Да, — говорит она тихо. — Это была Вика. Она... она сказала ужасные вещи. Что я испортила ей жизнь. Что всегда у меня было всё лучшее. Что она ненавидит меня.
Я сжимаю её руку крепче.
— А потом сказала, что знает, что я беременна, — продолжает Лена, и слёзы начинают катиться по её щекам. — И сказала, что... что Бог накажет меня. Что этот ребёнок не родится. И ушла. А у меня сразу заболел живот.
Ярость снова поднимается волной, но я держу себя в руках. Лене сейчас не нужны мои эмоции. Ей нужна поддержка.
— Я вчера ездил к ней, — говорю я. — Пообещал, что если она ещё раз к тебе подойдёт, я её в тюрьму упеку. Она больше не приблизится. Обещаю тебе.
Лена смотрит на меня, и в её глазах благодарность.
— Спасибо, — шепчет она. — Мне так страшно было. Думала, мы потеряли ребёнка.
— Не потеряли, — качаю головой, целую её в лоб. — Наш малыш боец. Он держится. И ты держись, родная. Всё будет хорошо.
Через несколько дней Лену выписывают.
Врач даёт рекомендации — постельный режим минимум две недели, никаких стрессов, никаких нагрузок. Я обещаю, что буду следить за выполнением всех предписаний.
Везу Лену домой. Дома укладываю в постель, укрываю одеялом. Приношу чай, печенье. Сажусь рядом.
— Я возьму отпуск на пару недель, — говорю я. — Буду с тобой. Андрей справится в офисе.
— Не надо, — качает головой Лена. — Я справлюсь. Просто буду лежать и отдыхать.
— Я останусь, — повторяю я твёрдо. — Не обсуждается.
Она улыбается, и это первая настоящая улыбка за последние дни.
— Хорошо, — соглашается она. — Побудь со мной.
И я остаюсь. Две недели мы проводим вместе — я работаю удалённо, Лена лежит в постели, читает, смотрит фильмы.
Мы разговариваем часами, строим планы на будущее, придумываем имена для ребёнка.
Постепенно всё налаживается. Кровотечений больше нет, врач говорит, что угроза миновала. Ребёнок развивается нормально, сердцебиение ровное.
Мы выдохнули. Наконец-то.
Через месяц Лена возвращается на работу. Я провожаю и забираю её каждый день, не позволяю перенапрягаться. Она смеётся, говорит, что я слишком опекаю её, но я вижу — ей приятно.
Вика больше не появляется.
Молчит.
Наверное, поняла, что я не шучу.
Жизнь идёт своим чередом. Работа, дом, врачи, УЗИ.
Мы счастливы.
По-настоящему счастливы.