Я забыл телефон дома.
Такая глупая, банальная ошибка. Выскочил утром в спешке — встреча с застройщиком в девять, опаздывал. Схватил ключи, портфель, выбежал за дверь. И только когда сел в машину, понял, что телефона нет. Но возвращаться было некогда. Подумал: ничего страшного, переживу один день без связи. В офисе есть рабочий телефон, по делам дозвонятся.
Не подумал о главном.
Лена дома. У нее выходной. И мой телефон лежит на зарядке в спальне.
Я сижу в переговорной, смотрю на чертежи торгового центра, киваю в нужных местах, отвечаю на вопросы застройщика. Но мысли где-то далеко. Весь год — целый год — я живу на грани. Плачу Вике деньги каждый месяц, плюс дополнительные расходы на Макара. Подгузники, смеси, одежда, врачи. Список бесконечен. Она присылает фотографии — мальчик растет, улыбается, начинает сидеть, потом ползать. Каждое фото — как удар ножом. Я вижу себя в его чертах: мой нос, мой подбородок, мои глаза.
Мой сын.
Которого я вижу раз в месяц, когда тайно встречаюсь с Викой в кафе, передаю деньги наличными — решил, что так будет лучше. Она приносит его с собой иногда, и я смотрю на Макара, пытаюсь не выдать эмоций. Играю роль дяди. Милого, заботливого дяди, который просто помогает сестре жены.
Лена ничего не подозревает. Или подозревает, но молчит — не знаю, что хуже.
Наши отношения превратились в театр. Я играю любящего мужа, она играет счастливую жену. Мы говорим правильные слова, делаем правильные вещи. Целуемся на ночь, болтаем о работе, ходим в кино по субботам. Но между нами невидимая стена, которая с каждым днем становится все выше.
Она чувствует. Знаю, что чувствует. Иногда ловлю ее взгляд — изучающий, грустный, полный вопросов, которые она боится задать. А я боюсь отвечать.
— Кирилл? Вы согласны с этим пунктом?
Голос застройщика вырывает меня из мыслей. Я смотрю на документ, киваю механически.
— Да, конечно. Все устраивает.
Встреча затягивается до обеда. Потом обсуждение с Андреем, потом звонки подрядчикам. День летит в привычной рутине, и я почти забываю о телефоне. Почти.
В четыре часа дня я еду домой. Лена звала меня пораньше — хочет поговорить о чем-то важном. Голос по рабочему телефону был странным: спокойным, слишком спокойным. Напряженным спокойствием человека, который держит себя в руках из последних сил.
Что-то случилось.
Я чувствую это нутром, когда поднимаюсь в квартиру. Открываю дверь ключом, вхожу. Тишина. Ни музыки, ни телевизора, ни звуков готовки. Просто гнетущая, давящая тишина.
— Лена? — зову я, снимая ботинки.
— Я здесь, — ее голос из гостиной. Ровный, пустой.
Я иду туда и замираю в дверях.
Она сидит на диване, прямо, с идеальной осанкой. Руки сложены на коленях. Волосы убраны в хвост, лицо бледное, без косметики. Глаза красные — плакала, давно и много. А на столе перед ней лежит мой телефон.
Сердце проваливается куда-то вниз.
— Забыл, — говорит она, глядя на меня. — Утром. На зарядке.
Я стою, не двигаясь. В голове лихорадочно прокручиваются варианты. Что она видела? Сообщения от Вики? Но мы переписываемся осторожно, никаких прямых упоминаний о ребенке. Или она звонила? Господи, что если она позвонила Вике?
— Думала, поставить заряжаться в другую комнату, чтобы не мешал, — продолжает Лена тем же пустым голосом. — Взяла телефон, и он завибрировал. Сообщение. Я не хотела читать, честно. Но на экране высветился текст. — Она делает паузу, смотрит мне в глаза. — От Вики. «Макару нужны новые ботинки, размер вырос. Переведешь три тысячи?»
Время останавливается.
— Я подумала, — Лена продолжает, и её голос начинает дрожать, — что это какая-то ошибка. Что она перепутала контакты. Но потом открыла переписку. — Она берет телефон, смотрит на экран. — «Макару год, хочу устроить праздник. Нужно пятнадцать тысяч на аренду кафе». «Макар заболел, срочно нужны деньги на врача». «Можешь приехать в субботу? Макар соскучился». — Она поднимает глаза. — Год переписки, Кирилл. Целый грёбаный год.
Я открываю рот, но не могу выдавить ни слова. Горло сжато тисками.
— Сначала я не поняла, — говорит Лена, и слёзы начинают катиться по ее щекам. Она их не вытирает. — Думала, ты просто помогаешь ей. Финансово. Как родственник. Но потом прочитала дальше. «Он похож на тебя всё больше». «Когда скажем Лене правду?». «Я не могу так жить, Кирилл». — Она бросает телефон на стол. — Я позвонила ей.
Нет.
Нет, нет, нет.
— Лена, — наконец выдыхаю я. — Подожди...
— Позвонила, — повторяет она громче, перекрикивая меня. — И спросила напрямую: «Чей ребенок?». Знаешь, что она ответила?
Я молчу.
Не могу говорить.
Не могу дышать.
— Она расплакалась, — Лена смеётся, и этот смех хуже любых криков. — Расплакалась и сказала, что это была любовь. Что вы с ней встречались больше года. Что Макар — ваш общий ребёнок, которого вы планировали. Что ты обещал уйти от меня, но не решился. — Она встает, подходит ко мне. — Это правда?
— Нет! — слово вырывается из меня. — Нет, это ложь! Лена, мы не встречались, не планировали ребенка, я не обещал уходить!
— Но ребенок твой? — она смотрит мне в глаза, и в ее взгляде такая боль, что мне хочется провалиться сквозь землю. — Макар — твой сын?
Я молчу.
И это молчание — ответ.
Лена отступает, качается, хватается за спинку кресла.
— Господи, — шепчет она. — Господи, это правда. Ты... ты спал с моей сестрой. И у тебя от нее ребенок.
— Это случилось один раз! — я делаю шаг к ней, но она поднимает руку, останавливая меня. — Лена, клянусь, один раз! Та ночь, когда ты была у матери, после корпоратива. Я был пьян, она пришла, все произошло так быстро...
— Один раз, — повторяет Лена, и в ее голосе истерика. — Один раз, и теперь у тебя сын! Год, Кирилл! Целый год ты скрывал это! Переводил ей деньги, встречался, видел ребенка! И мне ни слова!
— Я хотел сказать! — кричу я, и сам не верю своим словам. — Хотел, но боялся потерять тебя!
— Боялся? — она смеется снова, и этот смех граничит с безумием. — Так вот как ты бережешь наш брак? Лжешь, изменяешь, заводишь детей на стороне?
— Я не заводил! — отчаянно пытаюсь объясниться. — Она забеременела, сказала мне, когда было уже поздно что-то менять! Шантажировала, грозилась рассказать тебе, если я не буду помогать!
— Шантажировала, — повторяет Лена медленно. — Значит, ты жертва? Бедный Кирилл, его шантажировали, заставили платить, заставили врать жене целый год?
— Я не жертва, — говорю я тихо. — Я виноват. Во всём. Но это не то, что она тебе наговорила. Не было никакой любви, никаких планов. Только одна ночь, чудовищная ошибка, за которую я плачу каждый день.
Лена садится обратно на диван, обхватывает себя руками. Качается, как будто ей холодно.
— Моя сестра, — шепчет она. — Родная сестра. Как вы могли?
Я подхожу, опускаюсь перед ней на колени.
— Лена, прости. Господи, прости меня. Я не знаю, что на меня нашло. Я был пьян, глуп, безответственен. Но я люблю тебя. Всегда любил. То, что случилось с Викой — ничего не значит. Это не было изменой в том смысле... это была ошибка, страшная, непростительная ошибка.
— Не было изменой? — она смотрит на меня, и в ее глазах лед. — Ты спал с другой женщиной. С моей сестрой. Зачал ребенка. Скрывал. И это «не измена»?
Я молчу.
Что я могу сказать?
Она права.
Абсолютно, чудовищно права.
— Уйди, — говорит она тихо.
— Что?
— Уйди, — повторяет она громче. — Из квартиры. Сейчас. Собери вещи и уходи. Мне нужно время. Подумать. Понять, что делать дальше.
— Лена, пожалуйста, — хватаю ее руки. Она вырывается. — Не гони меня. Давай поговорим, все обсудим...
— Обсуждать нечего! — кричит она, и впервые за весь разговор её голос срывается. — Ты разрушил всё! Наш брак, мою семью, доверие! Ты спал с Викой в нашей постели, правда? — Она видит ответ на моем лице. — О боже. В нашей постели. В ту ночь, когда я была у мамы. Ты привел её сюда и...
Она бежит в ванную. Я слышу звуки рвоты. Бегу за ней, но она захлопывает дверь, запирается.
— Лена, открой!
— Уйди! — кричит она из-за двери. — Пожалуйста, просто уйди!
Я стою в коридоре, прислонившись лбом к двери. Слышу, как она плачет, задыхается от рыданий. И ничего не могу сделать.
Иду в спальню, набрасываю в сумку вещи. Движения механические, мысли хаотичны.
Куда я пойду? К Андрею? В гостиницу? Какая разница.
Выхожу из квартиры. Дверь ванной по-прежнему закрыта. Я останавливаюсь около нее.
— Я люблю тебя, — говорю я тихо. — Прости меня. Пожалуйста.
Ответа нет. Только всхлипы.
Я ухожу.
На улице темнеет. Ноябрьский вечер, холодный, промозглый. Я сажусь в машину, кладу голову на руль. Достаю телефон, смотрю на него как на врага.
Звоню Вике. Она берет трубку после первого гудка.
— Кирилл...
— Что ты ей наговорила? — рычу я. — Про любовь, про планы? Какого чёрта, Вика?!
— Я испугалась! — она плачет. — Она позвонила, начала кричать, требовать правды. Я не знала, что говорить! Попыталась сгладить, сделать так, чтобы все выглядело... лучше...
— Лучше?! — кричу я. — Ты всё разрушила! Полностью! Мой брак, мою жизнь! Зачем ты это сделала?!
— Не знаю! — рыдает она. — Прости! Я не хотела! Просто растерялась!
Я бросаю трубку.
Не могу слышать ее голос.
Не могу говорить с ней.
Сижу в машине в темноте и понимаю — это конец. Всё, что я строил, к чему шел, что берёг — разрушено.
Я столько прятался, врал, изворачивался. И все равно правда нашла выход.
Она всегда находит.
Звоню Андрею.
— Кирилл? Ты где? У нас завтра встреча с...
— Можно я переночую у тебя? — перебиваю я.
Пауза.
— Что случилось?
— Лена узнала про мою измену.
Долгая пауза.
— Приезжай, — говорит Андрей наконец. — Адрес помнишь?
— Помню.
Еду к нему через весь город. Останавливаюсь на светофоре, и взгляд падает на витрину детского магазина. Там стоит коляска — точно такая же, которую я покупал для Макара. Синяя, дорогая, красивая.
Мой сын.
Я так и не стал ему отцом. Был просто спонсором, тенью, человеком, который переводит деньги и исчезает. А теперь даже это под угрозой. Что будет с Макаром? Лена потребует, чтобы я прекратил помогать Вике? Или наоборот — заставит признать отцовство официально, платить алименты через суд?
Не знаю. Не могу думать. Голова раскалывается.
Приезжаю к Андрею. Он открывает дверь, смотрит на меня, качает головой.
— Ты выглядишь паршиво.
— Чувствую себя соответственно.
Он пропускает меня внутрь, ведёт на кухню, наливает рюмку. Я выпиваю залпом, и он наливает еще.
— Рассказывай, — говорит он, садясь напротив.
И я рассказываю. Всё. С самого начала. Ту ночь, беременность, шантаж, деньги, ребенка, страх, ложь. Жизнь на грани. Как забыл телефон, как Лена прочитала переписку, позвонила Вике, как все рухнуло в один момент.
Андрей слушает молча, не перебивает. Когда я заканчиваю, он выпивает свою рюмку, долго смотрит на меня.
— Ты идиот, — говорит он наконец.
— Знаю.
— Колоссальный, всепланетного масштаба идиот.
— Знаю!
— Но, — он наклоняется вперед, — ты еще можешь все исправить. Не до конца, не полностью, но хоть как-то.
— Как? — спрашиваю я безнадежно. — Лена выгнала меня. Вика все испортила. Как я могу что-то исправить?
— Правдой, — говорит Андрей просто. — Скажи Лене всю правду. Без прикрас, без попыток оправдаться. Расскажи, как было на самом деле. Что ты чувствовал, почему молчал, как жил этот год. Может, она не простит. Скорее всего, не простит. Но хотя бы будет знать правду. Настоящую, а не ту, что наплела Вика.
Я смотрю на него, и впервые за весь этот кошмарный день чувствую что-то похожее на надежду.
— Думаешь, это поможет?
— Не знаю, — честно отвечает он. — Но попробовать стоит. Потому что хуже уже не будет.
Я киваю, наливаю себе ещё. Он прав. Хуже уже некуда. Все карты раскрыты. Осталось только сказать правду.
Всю правду.
И надеяться, что этого будет достаточно.