Измена. Ты разбил мне сердце

Глава 5

Звонок раздается в три часа ночи.

Я вздрагиваю, просыпаюсь, хватаю телефон с тумбочки. Рядом Лена ворочается, бормочет что-то сквозь сон. Экран слепит глаза — Вика. Я быстро встаю, выхожу в коридор, принимаю вызов.

— Да? — шепчу я, закрывая за собой дверь спальни.

— Кирилл, это я, — голос Вики дрожит, она задыхается. — Начались схватки. Я в роддоме. На Лесной, номер шесть. Приезжай.

Сердце колотится так, что я слышу его стук в ушах.

— Сейчас? — выдыхаю я. — Вика, я не могу просто взять и...

— Приезжай! — она повышает голос, потом стонет. — Господи, больно. Рождается твой сын, Кирилл. Твой! Ты должен быть здесь!

Она бросает трубку.

Я стою в темном коридоре, сжимая телефон так крепко, что пальцы белеют. Девять месяцев. Девять долгих месяцев я жил с этим грузом, переводил деньги, врал жене, умирал от каждого звонка и сообщения от Вики. Девять месяцев я надеялся, что когда этот день настанет, я буду готов.

Но я не готов.

Совсем не готов.

— Кирилл? — голос Лены из спальни. — Что случилось?

Я быстро придумываю отговорку, возвращаюсь в комнату. Лена сидит в кровати, включает ночник, щурится на меня.

— Андрей звонил, — говорю я, и ложь слетает с языка так легко, что меня самого тошнит. — На объекте прорвало трубу. Затопило подвал. Нужно срочно ехать, пока не случилось хуже.

— В три ночи? — она хмурится. — Может, подождать до утра?

— Нет, — качаю головой, уже натягиваю джинсы, ищу рубашку. — Там оборудование дорогое, документация. Если вода доберется... это катастрофа. Я должен ехать сейчас.

Лена смотрит на меня долго, и я боюсь, что она не поверит. Но она просто вздыхает, откидывается на подушку.

— Хорошо. Будь осторожен. Напиши, когда разберешься.

— Обязательно, — я целую ее в лоб, хватаю ключи от машины и выбегаю из квартиры.

На улице темно и холодно, октябрьский ветер хлещет по лицу. Я сажусь в машину, завожу мотор дрожащими руками. Еду через пустой ночной город, нарушаю скорость, проскакиваю на желтый. Роддом на Лесной — это двадцать минут от нашего дома. Двадцать минут, чтобы собраться с мыслями, понять, что я сейчас делаю.

Но мысли не собираются. В голове хаос.

Я паркуюсь у роддома, выхожу из машины.

Огромное здание, большинство окон темные, только на втором этаже горит свет. Я иду к входу, но дверь закрыта. Нажимаю кнопку домофона.

— Да? — скрипучий женский голос.

— Я... — я запинаюсь. — К роженице. Виктории.

— Вы кто ей?

— Брат, — выпаливаю я первое, что приходит в голову.

Дверь открывается с жужжанием. Я вхожу, поднимаюсь на второй этаж. Коридор залит холодным белым светом, пахнет антисептиком. Где-то далеко слышны приглушенные голоса, чей-то стон.

Медсестра выходит из одного из кабинетов, видит меня, хмурится.

— Вам сюда нельзя.

— Меня позвали, — говорю я быстро. — Роженица. Виктория. Где она?

Медсестра смотрит на меня оценивающе, потом вздыхает.

— Второй бокс. Но вы будете ждать здесь, — она показывает на пластиковые стулья вдоль стены. — Когда роды закончатся, вас позовут.

Я сажусь на жесткий стул, холодный пластик обжигает даже через джинсы. Коридор пуст, только я и тиканье старых часов на стене. Три тридцать пять. Я приехал за десять минут.

Из-за двери доносятся приглушенные звуки — голоса врачей, какое-то движение. Я смотрю на эту дверь и думаю: там, сейчас, за этими несколькими метрами стены, рождается мой ребенок.

Мой.

С Леной у нас так и не получилось. Три года мы пытались. Обследования, анализы, врачи. Все показатели в норме — и у меня, и у нее. Просто не складывалось. «Идиопатическое бесплодие», сказали специалисты. Красивое слово для «мы не знаем, почему». А теперь вот. Один раз. Одна проклятая ночь. И ребенок.

Ирония какая-то космическая.

Время тянется мучительно медленно. Каждая минута кажется часом. Я смотрю на часы — три сорок. Три сорок пять. Из-за двери слышны голоса — спокойные, профессиональные команды. Иногда короткий стон.

В три сорок семь из-за двери доносится громкий вскрик, потом возня, быстрые команды врачей. Я встаю, делаю шаг к двери, но останавливаюсь.

И вдруг — новый звук. Тонкий, пронзительный. Детский плач.

Мой сын.

Я опускаюсь обратно на стул, закрываю лицо руками.

Он родился. Прямо сейчас, в трех метрах от меня, за этой дверью. Мой ребенок сделал первый вдох, издал первый крик.

Проходит еще пять минут. Десять. Я сижу, уставившись в пол, и слушаю приглушенные голоса из бокса. Плач ребенка стихает. Слышно движение, щелканье медицинских инструментов, чей-то тихий смех. Кажется, все хорошо. Роды прошли успешно.

Дверь открывается.

Выходит та же медсестра, в руках у нее поднос с инструментами. Она видит меня, кивает.

— Можете войти. Но ненадолго. Роженице нужен отдых.

Я встаю на ватных ногах, иду к двери. Толкаю ее.

И замираю на пороге.

Вика лежит на кровати, бледная, измученная, волосы темными прядями прилипли ко лбу. Но на ее лице — улыбка. Такая мягкая, счастливая улыбка, какой я никогда раньше у нее не видел.

А на ее руках — сверток. Белая пеленка, из которой выглядывает крошечное сморщенное личико.

Мой сын.

Я делаю неуверенный шаг в бокс. Вика поднимает взгляд, видит меня. Улыбка становится шире.

— Кирилл, — шепчет она. — Ты приехал. Познакомься. Это Макар.

Макар.

Она хотела назвать его Макаром. Говорила мне месяц назад, когда в очередной раз просила денег — теперь уже на кроватку. «Если мальчик, назову Макаром. Это имя моего деда».

Я не возражал. Какое мне дело до имени?

Но сейчас, глядя на этого крошечного человека, я понимаю — мне не все равно. Совсем не все равно.

— Хочешь подержать? — Вика смотрит на меня, протягивает сверток.

Я отступаю на шаг.

— Нет. Я... я не умею.

— Научишься, — она улыбается слабо, устало. — Это твой сын, Кирилл. Держи.

Я не могу отказаться. Врач и медсестра смотрят. Я беру ребенка — он такой легкий, такой невесомый. Помещается на моих руках полностью. Пахнет чем-то сладким, теплым, живым.

Макар открывает глаза — серые, мутные, еще не сфокусированные. Смотрит куда-то мимо меня. Морщит носик, зевает. Крошечный рот, крошечные пальчики. На одной ручке уже надет браслетик с биркой — «3420 г, 03:47».

Три часа сорок семь минут утра. Время рождения моего сына.

— Красивый, правда? — шепчет Вика.

Я не отвечаю.

Не могу.

В горле стоит ком.

Я смотрю на этого ребенка и думаю — как же так получилось? Как одна ночь, одна чертова ошибка привела к этому? К живому человеку на моих руках?

— Отдай, — Вика протягивает руки. — Мне нужно покормить.

Я возвращаю ей Макара. Медсестра помогает Вике устроиться, показывает, как правильно приложить к груди. Врач заполняет какие-то бумаги.

— Я пойду, — говорю я хрипло.

— Подожди, — Вика останавливает меня взглядом. — Доктор, можно нам пять минут наедине?

Врач смотрит на меня, на Вику, пожимает плечами.

— Пять минут. Потом роженице нужен отдых.

Они выходят. Мы остаемся вдвоем — втроем. Вика, я и Макар, сопящий у нее на груди.

— Спасибо, что приехал, — говорит Вика тихо. — Знаю, это было рискованно. Но мне было важно, чтобы ты был здесь.

— Я не должен был приезжать, — отвечаю я резко. — Лена проснулась. Пришлось врать про аварию на объекте.

— Извини, — она не выглядит особо раскаявшейся. — Но это твой сын. Ты должен был увидеть, как он родился.

— Нет, — качаю головой. — Не должен. Мы договаривались, Вика. Я плачу деньги, ты молчишь. Я не отец. Я никто.

— Но ты — отец, — она смотрит на меня упрямо. — Хочешь ты того или нет. Макар — твой сын. Твоя кровь. И тебе придется с этим жить.

Я сжимаю кулаки, чувствую, как внутри закипает злость.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я сквозь зубы. — Я плачу. Каждый месяц. Больше, чем мы договаривались. Ты выжимаешь из меня деньги на каждую мелочь. Что еще?

— Я хочу, чтобы ты признал, что он твой, — говорит Вика, и в ее голосе сталь. — Хотя бы для себя. Потому что если ты продолжишь притворяться, что его не существует — это разрушит тебя. И меня. И его.

— Ты угрожаешь мне? — спрашиваю я тихо.

— Нет, — она качает головой. — Я просто говорю правду. Кирилл, у тебя теперь есть сын. Живой, настоящий мальчик. Или ты будешь платить и участвовать в его жизни, или я расскажу Лене все. Весь твой выбор — как именно ты будешь отцом для Макара.

Шантаж.

Снова.

Всегда.

— Сколько? — выдыхаю я. — Сколько тебе нужно, чтобы ты заткнулась и оставила меня в покое?

Вика смотрит на меня долго, и в ее глазах я вижу разочарование.

— Дело не в деньгах, Кирилл. Дело в том, что ты отец. Мне нужна поддержка. Настоящая поддержка, а не только деньги на карту раз в месяц.

Я стою и пытаюсь переварить ее слова. Она хочет, чтобы я участвовал. Чтобы приходил, видел ребенка, играл в отца.

Но как? Как я объясню это Лене? Как объясню, почему я вдруг так интересуюсь сыном ее сестры?

— Ты спятила, — шепчу я. — Это невозможно.

— Тогда я расскажу всё сестре, — Вика повторяет спокойно, как приговор. — Сегодня же. Позвоню ей и скажу правду. Что ты изменил ей со мной. Что Макар — твой сын. И пусть она решает, что делать дальше с вами обоими.

Паника накрывает меня с головой. Она не блефует. Я вижу это в ее глазах. Она реально позвонит Лене, если я откажусь.

— Дай мне время, — говорю я отчаянно. — Подумать. Придумать, как это устроить. Но не звони Лене. Пожалуйста.

Вика смотрит на меня, потом на Макара, потом снова на меня.

— Неделя, — говорит она. — У тебя есть неделя. Придумай, как ты будешь участвовать в его жизни. Иначе я все расскажу.

Дверь открывается, входит медсестра.

— Время вышло. Роженице нужен отдых.

Я киваю, иду к выходу. Оборачиваюсь напоследок. Вика сидит на кровати, держит Макара, смотрит на меня. На ее лице нет торжества, нет злости. Только усталость и какая-то грустная решимость.

Я выхожу из роддома в холодное октябрьское утро. Небо начинает светлеть, первые лучи солнца пробиваются сквозь тучи. Город просыпается. Где-то едут машины, где-то открываются магазины, где-то люди идут на работу.

А у меня родился сын.

Макар.

Три килограмма четыреста граммов настоящей, живой угрозы моему браку.

Я сажусь в машину, кладу голову на руль. И впервые за все эти месяцы я плачу. Рыдаю от бессилия, от страха, от чудовищной несправедливости всего происходящего.

Как я в это вляпался? Как одна ночь разрушила всю мою жизнь?

Телефон вибрирует. Сообщение от Лены: «Как там? Справились с аварией? Я волнуюсь».

Я смотрю на это сообщение, вытираю слезы, набираю ответ: «Всё под контролем. Скоро буду дома. Люблю тебя».

Ложь. Сплошная ложь. Ничего не под контролем. Все разваливается на части.

Я завожу машину, еду домой. Солнце поднимается выше, город оживает. Люди улыбаются, болтают, пьют кофе. У них обычное утро.

А у меня родился сын, о котором никто не должен знать.

И я понятия не имею, как жить дальше.