Конверт лежит на столе уже три часа. Я смотрю на него, не решаясь открыть. Хотя знаю, что там внутри. Знаю по тому, как его вручил курьер — формально, отстраненно, попросив расписаться в получении. Знаю по логотипу юридической конторы в углу.
Исковое заявление о расторжении брака.
Руки дрожат, когда я наконец вскрываю конверт. Достаю несколько листов, пробегаю глазами. Юридический язык, сухие формулировки, никаких эмоций. «Истец: Макарова Елена Владимировна. Ответчик: Макаров Кирилл Александрович. Основание: непреодолимые разногласия, утрата доверия, невозможность дальнейшего совместного проживания».
Непреодолимые разногласия.
Какое красивое словосочетание для обозначения того, что я разрушил наш брак одной гребаной ночью.
Я откидываюсь на спинку дивана — чужого дивана, в чужой квартире, которую снял три недели назад. Однушка, простая мебель, белые стены, пустота. Ничего личного, ничего родного. Просто место, где я сплю и пытаюсь понять, как дальше жить.
После того как Лена узнала правду, все покатилось с бешеной скоростью. Она не кричала, не устраивала истерик. Просто посмотрела на меня, и в ее глазах была такая боль, такое презрение, что мне захотелось провалиться сквозь землю.
«Уходи», — сказала она тихо. — «Сейчас же. Забирай вещи и уходи. Не хочу тебя видеть».
Я пытался говорить, объясняться, просить прощения. Бросился к ней, хотел обнять, удержать. Она отстранилась, как от прокаженного.
«Не трогай меня. Никогда больше меня не трогай».
Я собрал вещи за двадцать минут. Запихнул в сумку одежду, документы, ноутбук. Все остальное осталось там — наша квартира, наша жизнь, наше счастье. Вышел за порог и услышал, как за спиной щелкнул замок.
С тех пор прошло три недели. Три недели я живу в этой коробке, просыпаюсь по ночам в холодном поту и пытаюсь дозвониться до Лены. Она не берет трубку. Заблокировала меня везде — в телефоне, в мессенджерах, в соцсетях. Стерла меня из своей жизни одним движением.
Я пытался прийти к ней на работу. Дождался окончания смены, стоял у входа в клинику. Она вышла, увидела меня и развернулась обратно. Охранник вежливо, но твердо попросил меня уйти. Сказал, что доктор Смирнова просила не пускать меня на территорию.
Доктор Смирнова.
Она вернула девичью фамилию еще до официального развода.
Я встаю, иду на кухню, наливаю стакан. Дешевый, горький напиток обжигает горло. Допиваю, наливаю еще. Боль притупляется, но ненадолго. А потом становится еще хуже.
Телефон вибрирует. Я хватаю его — может, Лена? Нет. Номер адвоката.
— Макаров слушает, — отвечаю я.
— Кирилл Александрович, добрый вечер, — голос спокойный, профессиональный. — Звоню по поводу искового заявления. Вы получили?
— Получил.
— Отлично. Нам нужно встретиться, обсудить ваши действия. Когда вам удобно?
— А смысл? — спрашиваю я устало. — Она хочет развода — пусть будет развод. Я не буду оспаривать.
— Тем не менее, нужно обсудить детали. Раздел имущества, финансовые вопросы...
— Пусть забирает всё, — перебиваю я. — Квартиру, машину, счета. Мне ничего не нужно.
Молчание на том конце. Потом адвокат осторожно говорит:
— Кирилл Александрович, я понимаю, что сейчас эмоциональный период, но давайте думать рационально. У вас есть права...
— Какие, к черту, права? — я почти кричу. — Я изменил жене с ее сестрой! У меня родился ребенок от этой измены! Какие у меня права?!
Снова пауза.
— Хорошо, — адвокат вздыхает. — Я передам вашу позицию. Но формально встретиться все равно нужно. Хотя бы один раз. Подписать документы.
— Когда?
— Завтра, три часа дня. Мой офис на Тверской, пришлю адрес.
— Буду.
Я бросаю трубку. Допиваю из стакана, наливаю в третий раз. Руки больше не дрожат. Выхожу на балкон.
Город внизу живет своей жизнью. Машины, люди, огни. Где-то там Лена. Может быть, она сейчас дома, на нашем — теперь ее — диване, пьет чай и смотрит сериал. Или плачет. Или уже не плачет, потому что слезы закончились.
Я вспоминаю наш последний разговор. Точнее, мой монолог, потому что она молчала.
«Лена, пожалуйста, выслушай меня!» — говорил я, стоя у двери, с набитой сумкой в руках. — «Я знаю, что поступил чудовищно. Знаю, что предал тебя. Но я люблю. До сих пор люблю. Это была ошибка, страшная ошибка, но она не отменяет всего, что между нами было».
Она смотрела на меня, и в ее глазах не было ничего. Ни гнева, ни боли. Просто пустота.
«Ты любишь меня?» — спросила она тихо. — «Правда? Когда занимался любовью с моей сестрой — ты любил меня? Когда она забеременела, и ты платил ей деньги девять месяцев, скрывая от меня — ты любил меня? Когда этот ребенок родился, и ты поехал в роддом ночью, соврав про аварию на объекте — ты любил меня?»
Каждый вопрос бил, как пощечина.
«Лена...»
«Уходи», — она перебила. — «Просто уходи. И не говори мне про любовь. Ты не знаешь, что это такое».
Она закрыла дверь, и я остался стоять в коридоре с сумкой в руках, чувствуя, как внутри все разваливается на куски.
Телефон снова вибрирует. Я захожу с балкона, смотрю на экран.
Вика. Её второй номер. Я выучил его, настолько часто она пыталась дозвониться до меня.
Я сбрасываю звонок. Она звонит снова. Я выключаю телефон.
Не могу. Не могу сейчас говорить с ней. Из-за нее все это случилось. Хотя, нет. Не из-за нее. Из-за меня. Я сделал выбор той ночью. Я впустил ее в квартиру, поцеловал, переспал. Я согласился платить, молчать, врать. Все это — мой выбор.
Но проще обвинять ее.
Следующий день тянется мучительно медленно. Я не хожу в офис — взял отпуск на неопределенный срок. Андрей в курсе, что у меня развод. Не знает деталей, но видит, что я на дне. Сказал, что справится без меня, что главное — привести себя в порядок.
Привести в порядок.
Как можно привести в порядок то, что рассыпалось в пыль?
В два я выхожу из квартиры, еду на встречу с адвокатом. Офис на Тверской, бизнес-центр, восьмой этаж. Я поднимаюсь на лифте, вхожу в приемную. Секретарша улыбается профессионально, просит подождать.
Я сижу на кожаном диване, смотрю в окно. Москва за стеклом, огромная, равнодушная. Где-то там моя жена — бывшая жена — живет без меня. Привыкает к мысли, что меня больше нет в ее жизни.
— Кирилл Александрович? — адвокат выходит из кабинета, протягивает руку. — Проходите.
Я следую за ним. Кабинет просторный, строгий. Большой стол, кожаные кресла, стеллажи с книгами. Адвокат садится, жестом предлагает мне сесть напротив.
— Итак, — он открывает папку с документами. — Елена Владимировна подала на развод по упрощенной процедуре. Общих несовершеннолетних детей нет, имущественных споров нет. Если вы не возражаете, развод будет оформлен в течение месяца.
— Не возражаю, — говорю я.
— Хорошо. Что касается имущества. Квартира была приобретена в браке, оформлена на вас обоих. Елена Владимировна не претендует на вашу долю, но просит выкупить ее часть или переоформить квартиру полностью на нее.
— Пусть забирает квартиру, — говорю я устало. — Полностью. Я подпишу отказ.
Адвокат поднимает брови.
— Вы уверены? Это значительная сумма. Квартира в центре, хорошее состояние...
— Уверен.
— Автомобиль?
— Тоже ей.
— Совместные накопления?
— Делите поровну. Или пусть забирает все, мне все равно.
Адвокат смотрит на меня долго, потом вздыхает.
— Кирилл Александрович, я должен предупредить вас. Вы отказываетесь от значительной части имущества. С юридической точки зрения это нерационально.
— А с человеческой? — спрашиваю я тихо. — Меньшее, что могу сделать — не отнимать у нее всё это.
Молчание. Адвокат кивает, делает пометки в документах.
— Хорошо. Я передам вашу позицию. Нужно будет подписать несколько документов. Приготовлю к следующей встрече.
— Когда?
— Через неделю. Я пришлю дату.
Я встаю, собираясь уходить. Адвокат останавливает меня:
— Кирилл Александрович, еще один вопрос. Елена Владимировна хочет знать — вы будете пытаться с ней связаться? Она просит оставить ее в покое.
Это бьёт больнее любых документов. Она даже не хочет, чтобы я пытался.
— Передайте ей, — говорю я хрипло, — что я больше не буду ее беспокоить. Если она хочет, чтобы меня не существовало — я не существую.
Адвокат кивает, и я вижу в его глазах жалость. Мне не нужна его жалость. Мне вообще ничего не нужно, кроме возможности вернуть время назад и не открыть ту проклятую дверь.
Возвращаюсь в свою пустую квартиру. Сажусь на диван, смотрю в потолок. Телефон лежит рядом, все еще выключенный. Я включаю его. Семь пропущенных от Вики, три сообщения.
«Кирилл, нам нужно поговорить».
«Макару нужны деньги на врача. Он простудился».
«Ты игнорируешь меня? Это не дело. У тебя есть обязательства».
Обязательства.
Перед Викой у меня обязательства. Перед ребенком, которого я не хотел, который разрушил мою жизнь.
А перед Леной? Перед женщиной, которую я любил столько лет, которой клялся в верности?
Перед ней у меня больше ничего нет.
Я набираю ответ Вике: «Переведу завтра. Больше не звони без крайней необходимости».
Проходит неделя. Я подписываю документы об отказе от имущества. Квартира переходит Лене полностью. Машина тоже. Общие накопления делятся поровну, хотя я пытался отказаться и от них. Адвокат настоял — «хоть что-то оставьте себе на жизнь».
Еще через три недели приходит решение суда. Брак расторгнут. Я официально не женат.
Свободен.
Какая ирония.
Я сижу в своей съемной квартире, держу в руках свидетельство о расторжении брака и понимаю — моя жизнь разделилась на «до» и «после». До той ночи я был счастлив. Любил, был любим, строил планы на будущее. После — я один, в чужой квартире, без жены, без дома, без будущего.
Телефон вибрирует. Сообщение от Андрея: «Как ты там? Может, встретимся? Пропустим по паре?»
Я смотрю на сообщение и понимаю, что должен ответить. Должен попытаться жить дальше. Но как? Как жить, когда внутри пустота? Когда каждое утро просыпаешься и первая мысль — «ее больше нет рядом»?
Набираю ответ: «Спасибо, не сегодня. Нужно время».
Время.
Говорят, время лечит. Интересно, сколько времени нужно, чтобы зажила рана от того, что ты сам разрушил свою жизнь?
Год? Два? Десять?
Или она не заживет никогда?
Я встаю, иду на кухню, достаю бутылку. Горло обжигает, но боль внутри сильнее.
Где-то в этом городе Лена. Моя Лена. Которая больше не моя. Которая живет без меня, дышит без меня, засыпает и просыпается без меня.
А я здесь. Один. В пустой квартире. С свидетельством о разводе.
Я разрушил все сам.
И теперь придется жить с этим до конца.