Как по книге

Глава 16

ДОЖИДАЯСЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ ОТЦА с компьютерной томографии, я сидела в одном из неудобных кресел в его больничной палате и разговаривала по телефону с директором дома престарелых. До этого дня мы только однажды разговаривали с ней по поводу падения моего отца, на этот раз ее голос звучал еще мрачнее. Она рассказала мне, что вскоре после моего отъезда отец пожаловался на усталость и попросил помощника помочь ему лечь в постель. Даже с тростью мой отец продолжал наклоняться в сторону, как будто его левая нога больше не могла выдержать его вес. Встревоженный помощник позвал медсестру, которая появилась как раз в тот момент, когда отец рухнул на пол. Они вызвали скорую помощь и быстро доставили его в больницу, где его осмотрели и дали лекарства.

— С ним все будет в порядке? — спросила я.

— Врачи должны посмотреть, что покажет сканирование, — сказала директор. — До тех пор они не будут знать всех последствий инсульта.

— Но ведь рано или поздно он поправится, не так ли? Я имею ввиду, что ему может понадобиться реабилитация, но этого и следовало ожидать…

— Мисс Кори, я не могу дать вам прогноз, основанный на очень ограниченном объеме имеющейся у меня информации. Вам придется подождать и посмотреть, что скажет невролог. Я знаю, что Вы хотите получить ответы, но это лучшее, что я могу сделать прямо сейчас.

Я повесила трубку и сразу же начала читать об инсульте в интернете. Эта информация сбивала с толку и обескураживала. Какой у него был удар? Какая часть мозга? Насколько обширен у него инсульт? Когда я читала форум по восстановлению после инсульта, мой телефон зазвонил. Это был Рик.

— Я в приемной скорой помощи, — сказал он, когда я сняла трубку. — Где ты находишься?

— В палате отца, я спущусь через минуту.

Я вернулась по своим следам через кроличий лабиринт больничных коридоров к ряду лифтов, которые мрачно звенели каждые несколько секунд, высаживая медицинский персонал, уборщиков и посетителей. Спустившись на лифте на несколько этажей, я вышла в главный вестибюль и направилась в отделение неотложной помощи больницы.

Рик стоял у стены, держа в одной руке сумку с одеждой и туалетными принадлежностями, а в другой — мотоциклетный шлем. Увидев его лицо в этой безликой стерильной обстановке, я практически бросилась в его объятия.

— Энн! С твоим отцом все в порядке? — спросил Рик, обнимая меня.

— Я все еще жду известий, — ответила я, останавливаясь на мгновение, чтобы вдохнуть запах сигаретного дыма и дизельного топлива, которым пахла его одежда. — Спасибо, что принес мне мои вещи.

Когда я взяла сумку у Рика, он нервно огляделся. Мимо прошла женщина с забинтованной головой, где-то вскрикнул от боли ребенок, а автоматические раздвижные двери продолжали впускать и выпускать потоки больничного персонала и фельдшеров. Рик теребил свой мотоциклетный шлем, перекладывая его из одной руки в другую.

— Это не самое веселое место, — сказала я, заметив, как он поморщился, при виде старика, кашляющего от туберкулеза и сплевывающего в носовой платок.

— У меня такое чувство, что я вот-вот подхвачу какую-нибудь болезнь, просто стоя здесь, — сказал он.

— Пойдем наверх, — позвала я. — Я могу попытаться достать пропуск для посетителей.

— Все в порядке, — сказал Рик, слегка отступая назад. — Я не хочу навязываться.

— Ты не навязываешься. Ты составишь мне компанию, пока не вернется мой отец.

Рик сглотнул, и я увидела, как он побледнел.

— Знаешь, я думаю, мне лучше уйти, — сказал он, откидывая волосы назад. Лоб его покрылся пленкой пота. — Мне очень жаль. Эти места заставляют меня нервничать. Я думаю, что у меня все еще есть остаточный посттравматический синдром после войны.

— Конечно, — сказала я, беря его за руку. Она была липкой. — Тебе нужно присесть?

— Нет, нет, со мной все будет в порядке, — сказал он. Он надел свой мотоциклетный шлем. — Но мне пора идти. Иначе мне придется вступить в ряды больных и немощных здесь, в отделении скорой помощи.

— Да, иди домой, — сказала я, провожая его. — Здесь все равно делать нечего.

— Я позвоню тебе, — пообещал мне Рик. Он нырнул на стоянку, и я потеряла его из виду в темноте.

Я поплелась наверх и распаковала сумку с вещами. Я почистила зубы, переоделась в пижаму и свернулась калачиком в кресле с одеялом, приглушив свет, чтобы немного отдохнуть. Только начав дремать, комнату залил резкий свет, и моего отца вкатили на дребезжащей каталке. Я вскочила со стула, чувствуя головокружение и дезориентацию, когда отца перенесли на больничную койку и подключили к нескольким аппаратам.

— Папа? — позвала я, глядя на его вялое лицо. Его глаза были закрыты, а нос и рот закрыты аппаратом искусственного дыхания. Он не отреагировал, и на секунду мне показалось, что он спит.

— Он без сознания, — сказала медсестра, просматривая список на планшете, а затем бросила его в щель в ногах кровати.

— С ним все в порядке? — спросила я ее, стараясь не нависать, пока она дергала за поручни безопасности.

— Доктор скоро будет здесь, — сказала она, почти не прерывая своего занятия. Увидев мое лицо, она слегка смягчилась. — Тебе нужна вода? Я могу принести тебе чашку.

Я отрицательно покачала головой, и она вышла, закрыв за собой дверь.

Сидя рядом с отцом и держа его за руку, я смотрела на его устрашающе неподвижное лицо и думала, проснется ли он когда-нибудь. Аппараты монотонно гудели рядом со мной. Я снова написала Лорен.

Папа в палате. Все еще жду, чтобы поговорить с доком.

Лорен не ответила. Она, вероятно, спала или, надеюсь, была в самолете. Мой телефон почти разрядился, и я подумала, что могла бы купить зарядное устройство в сувенирном магазине, но не хотела рисковать, оставляя отца одного, поэтому я положила голову на кровать отца и заснула.

По прошествии нескольких часов, меня разбудил резкий стук в дверь и хриплый голос дежурного невролога. Я вскочила, чувствуя, как у меня болезненно заныла шея.

— Вы дочь пациента? — спросил он, протягивая мне руку для рукопожатия. Он был одет в синий больничный халат и кроссовки Нью-Бэланс, а на запястье у него болтался черный спортивный браслет. Его хирургическая шапочка была похожа на бандану и делала его двойником Халка Хогана.

— Да, — сказала я, беря его за руку. — Меня зовут Энн. Я так долго Вас ждала.

— Это была тяжелая ночь, — сказал доктор. — Шесть машин на 10-м шоссе, плюс перестрелка в Вест-Ковине.

— О, — сказала я.

Доктор открыл снимки томограммы на планшете.

— Что скажете? — спросила я, глядя на освещенные кусочки мозга моего отца, блестящие, как поверхность Луны.

— Боюсь, это выглядит не очень хорошо, — хрипло сказал доктор, надевая очки. — Это место последнего кровотечения. — Он указал на темное пятно в форме чернильного пятна. Я побледнела от его размеров. — Но есть и несколько других областей, которые вызывают беспокойство. — Теперь он указал на какие-то слабые пятна, которые я едва могла разглядеть.

— Что это такое? — спросила я с пересохшим ртом.

— Судя по изображению, похоже, что у Вашего отца уже довольно давно были микроинсульты.

— У него и раньше случались инсульты? Вы серьезно? Как мы могли это пропустить?

— Их легко неправильно диагностировать. Ваш отец вел себя странно? Какие-нибудь личностные изменения?

— Мы боялись, что он страдает слабоумием, — сказала я. — Именно поэтому прошлой осенью мы перевели его в дом престарелых.

— Симптомы часто похожи, — сказал доктор. — Он падал?

— На Рождество он сильно упал и сильно ушиб ногу. Он сказал нам, что споткнулся. С тех пор мы пытаемся заставить его пользоваться тростью.

— Это могло быть вызвано микроинсультами. Это трудно распознать. Слабость, потеря равновесия, растерянность и паранойя — все это признаки. — Он снял очки и положил их в нагрудный карман, затем протер глаза.

Я судорожно вздохнула.

— Как долго он будет оставаться в таком состоянии? — спросила я, указывая на отца, лежащего на кровати.

— Это было довольно сильное кровотечение. Сейчас все под контролем, но он в коме. Нет никакого способа узнать, когда он очнется или с какими осложнениями он может столкнуться, если и когда он это сделает. У Вас есть сестра, да?

— Она скоро будет здесь.

— Когда она приедет, мы сможем обсудить дальнейшие шаги. У Вашего отца есть завещание?

— Понятия не имею.

— Вы должны обсудить с сестрой, его возможные пожелания в случае, если он не поправится.

Я сглотнула.

— А в данный момент? — спросила я. — Что же нам делать?

— В данный момент? — сказал доктор, закрывая снимки и вставая. — А пока нам ничего не остается, кроме ожидания.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ Ларри пришел с новой чистой одеждой, зарядным устройством для телефона и тайской едой на вынос.

— Ты лучший, — сказала я, когда он протянул мне ярко-оранжевый тайский чай со льдом. — Я ела дерьмо из автомата в кафетерии.

— Ты должна поддерживать свои силы, — сказал он, накладывая карри на тарелку.

— У тебя все в порядке? — спросила я. — Есть новости от Джека?

— Нет, — ответил Ларри, сморщив нос. — Но забудь обо мне. Мои проблемы глупы по сравнению с тем, через что ты проходишь.

— Как поживают мои ученики? — спросила я. Ларри, посланник небес, предложил вести мои занятия, чтобы мне не пришлось покидать отца.

— Видела бы ты их лица, когда я сегодня пришел. Я сказал им, что у тебя срочное семейное дело, и что я на замене, и люди даже застонали. Застонали!

— Наверное, они надеялись, что занятия отменят.

— О нет, — сказал Ларри. — Только не в мое замещение. Весенние каникулы будут только через неделю. Они закончат Дэниела Деронда, даже если это действительно тот же роман, что и «Портрет леди» Джеймса, только вполовину лучше и вдвое длиннее.

Я закатила глаза.

— Знаешь что? Может, мне просто отменить занятия?

Моя сестра прибыла в больницу спустя два дня, измотанная и растрепанная, разглагольствуя о плохой погоде, из-за которой она потеряла связь в Атланте. Бросив сумку на пол, она подошла к отцу и некоторое время смотрела на него, словно ожидая, что он ее поприветствует. Она смотрела на него так пристально, что я почти поверила в то, что он откроет глаза и подчинится. Когда он не ответил, Лорен сделала шаг назад, и ее лицо исказилось. Но она не расплакалась, как мне показалось в начале. Она разозлилась.

— Как это могло случиться? — спросила она доктора, отчитывая его так, словно это он был причиной инсульта. — Я разговаривала с ним в тот день!

— Часто никто не предполагает, пока не становится слишком поздно, — сказал доктор, его голос был преувеличенно спокойным и профессиональным.

— Кто-то должен был предупредить нас, что это может случиться, — воскликнула она. — Мы могли бы предпринять шаги, чтобы предотвратить это. Неужели нет лекарств, которые он мог бы принять? Процедуры?

Я попыталась успокоить Лорен, но она отмахнулась от меня, осыпая доктора вопросами и с горечью выслушивая его ответы. Следующие несколько минут я стояла молча, пока она допрашивала его, расспрашивала о его профессиональной подготовке, приводила информацию, которую читала в интернете, упоминала идеи, которыми поделились ее друзья-врачи. На каждый ее вопрос доктор давал холодные, взвешенные ответы, и ярость Лорен быстро иссякала. Она вдруг показалась мне потерянной и измученной. Я снова потянулась к ней, и на этот раз она не оттолкнула меня, а тяжело обвисла в моих руках.

— Теперь, когда вы обе здесь, — сказал доктор. — Нам нужно обсудить, хотите ли вы вставить питательную трубку.

— Питательная трубка? — спросила Лорен, побледнев.

— Это ведь принудительная манипуляция? — Напряглась я.

— Да, это медицинское вмешательство. Твой отец на искусственной вентиляции легких и не может ни жевать, ни глотать. Питательная трубка — лучший способ для такого пациента получить питание, тем более, мы понятия не имеем, когда он придет в сознание и придет ли вообще.

— Трубка будет постоянной? — спросила я.

— В случае с Вашим отцом это возможный вариант, поскольку мы не знаем, сможет ли он когда-нибудь снова есть самостоятельно.

— Каковы риски?

— У некоторых пациентов это может вызвать инфекционное заражение и удушье.

Лорен грубо откашлялась.

— Есть ли альтернатива?

— Мы делаем все, чтобы вашему отцу было как можно удобнее. Он в состоянии принимать жидкость, но это все, что мы можем сделать.

— Вы имеете ввиду, его переместят в хоспис? — сказала она дрожащим голосом.

— Да. В таких случаях мы переводим пациента в хоспис.

Лорен покачала головой.

— Должно быть что-то еще, что мы могли бы сделать. Он еще так молод — ему еще нет и восьмидесяти!

— Папа бы не хотел питаться через трубку, — сказала я, положив ладонь на руку Лорен. — Ты же его знаешь. Он ненавидит, когда его заставляют делать то, чего он не хочет.

— Но ничего лучшего нет, — возразила Лорен.

Я отрицательно покачала головой.

— Он никогда не хотел бы быть таким.

— Он все еще может проснуться, верно? — спросила Лорен, поворачиваясь к доктору.

— Он мог бы, но мы понятия не имеем, когда. Это может быть завтра, а может быть и через двадцать лет. И у него, скорее всего, будет существенно снижено качество жизни.

— Что Вы имеете ввиду под «Существенно снижено»?

— Он может быть парализован. У него могут быть нарушения когнитивных функций, потеря памяти, трудности с речью.

У меня пересохло во рту.

— Если мы откажемся от питательной трубки, как долго он… сможет продержаться? — Даже произнося эти слова, я не могла поверить, что они слетают с моих губ.

— Это может занять несколько дней, а может и несколько недель.

Несколько дней или несколько недель. Мы с Лорен сидели в ошеломленном молчании, обдумывая смертный приговор моему отцу. Он всегда был таким энергичным, легко носил нас, когда мы были детьми, по одной на каждой руке. Я вспомнила, как он взбирался на крышу после проливного дождя, чтобы проверить, нет ли течи, или как под палящим солнцем стриг газон, или как он в одиночку передвигал нас с места на место, используя только ручную тележку и свою грубую силу, или как переносил все из холодильника на диван. Он всегда разговаривал так, словно выкрикивал команды, и мы с Лорен научились предупреждать людей, что это его обычная манера речи. Теперь, однако, трудно было поверить, что молчаливая хрупкая фигура под белой больничной простыней действительно являлась моим отцом. Когда он успел так состариться? До сих пор мысль о его смерти всегда казалась странно абстрактной, но теперь… это превратилось в неизбежный факт.

— Как быстро мы должны решиться? — наконец спросила Лорен, со слезами глядя на доктора.

— У вас есть немного времени. Это трудное решение, я знаю. Мы здесь не только ради вашего отца, но и ради вас и вашей семьи.

— Лорен? — осторожно спросила я. Она сидела, сложив руки на коленях и нахмурив лоб.

— Вам нужно несколько минут наедине? — сказал доктор. — Я могу выйти.

— Все в порядке, — сказала Лорен, ее голос был отстраненным и напряженным. — Энн права. Папа бы этого не хотел. Он хотел бы бороться на своих условиях.

— Ты уверена? — спросила я ее. — Мы не обязаны принимать решение прямо сейчас.

— Я уверена, — сказала Лорен. Когда я протянула руку, чтобы прикоснуться к ней, она вся сжалась. Я крепко обняла ее, раскачивая взад-вперед, моя рубашка стала влажной от ее слез.

В течение следующих десяти дней мы с Лорен по очереди сидели у кровати отца, читали ему или включали музыку, пока он спал, и оставляли его только чтобы принять душ и переодеться. Я мазала вазелином его сухие губы и массировала руки лосьоном, маленькие жесты ласки, которые он никогда бы не стерпел, если бы был в сознании. Лорен привела своих детей в последнее посещение. Три мальчика торжественно стояли над недвижимой фигурой. Тейт пытался пощекотать мозолистые ноги моего отца и удивлялся, почему не было никакой реакции.

— Прекрати, приятель, — сказал Бретт, но голос его звучал нерешительно. Он притянул младшего сына к себе и крепко обнял. После того, как они ушли, Лорен поставила фотографию мальчиков у кровати моего отца, а также грамоту Арчера «ученик месяца» и маленькую вазу с маргаритками. Мы провели ночь в хосписе, спали на раскладушках, которые были установлены рядом с кроватью моего отца, просыпаясь каждые два часа, когда приходила медсестра, чтобы проверить его жизненные показатели и убедиться, что он не испытывает боли.

Лорен никогда не теряла надежды, что отец придет в себя, возбужденно сигнализируя мне рукой всякий раз, когда он неожиданно всхрапывал или непроизвольно двигал конечностью.

— Что это значит? — она все спрашивала. — Это что, знак?

Когда он больше не повторял ни звука, ни движения, она выглядела разочарованной и сидела, сложив руки на груди, как бы показывая ему молчаливый упрек за его непокорность. Верный себе, мой отец цеплялся за жизнь до самого конца, даже когда его дыхание становилось все более затрудненным и затяжным. В эти последние часы ожидание было бесконечным и ужасно малым одновременно. Когда в воскресенье рано утром он угас, мы с Лорен сидели рядом, держа его за руки. Это напомнило мне стихотворение Эмили Дикинсон — он, казалось, хотел что-то сказать, но потом забыл; согласился и умер. Мы сидели ошеломленные. Неужели он действительно ушел? Вошла медсестра, чтобы констатировать смерть, и только тогда мы с Лорен разрыдались.