Кавказский отчим. Девочка монстра

Глава 1

Арина

Смерть пахнет дешёвыми гвоздиками и разбитыми мечтами.

Я стою у края могилы и чувствую, как моя жизнь рассыпается в прах вместе с телом бабули. Дождь хлещет по лицу, смывая тушь, которую я наносила утром дрожащими руками. Хорошо. Пусть смывает всё — макияж, надежды, иллюзии о том, что у меня есть будущее.

Восемнадцать лет. Восемнадцать чертовых лет я думала, что знаю, как устроен мир. Что буду учиться в университете, работать, жить как нормальные люди. А теперь у меня есть только чёрное платье, которое мне мало, и тридцать тысяч рублей — всё наследство.

— Соболезную, дорогая, — бормочет очередная тётка, сжимая мою руку липкими от слёз пальцами. — Елена Петровна была святой женщиной.

Да, была. Единственным светлым пятном в этом гребаном мире. А теперь её нет, и я одна среди чужих людей, которые смотрят на меня с жалостью.

— Арина.

Голос разрезает воздух, как лезвие по коже. Низкий, хриплый, с горским акцентом. Я поворачиваюсь и замираю.

Мужчина. Высокий, широкоплечий, в дорогом чёрном костюме. Типичный кавказец — смуглая кожа, резкие скулы, квадратная челюсть, нос с лёгкой горбинкой. Тёмные волосы зачёсаны назад, на висках серебристая проседь. Глаза чёрные, холодные, безжалостные. Глаза человека, который привык брать то, что хочет, и не слушать возражений.

Я его никогда не видела. Уверена. Такого мужчину невозможно забыть.

— Кто вы? — шепчу я, и мой голос звучит жалко.

— Камран Байрамов, — представляется он с явной неохотой. — Муж твоей матери.

Удар. Прямо в солнечное сплетение.

— Что? — выдыхаю я. — Какой муж? Мама в коме!

— Была в коме, — поправляет он холодно. — Ира умерла вчера вечером.

НЕТ. Это не может быть правдой. Мама не могла умереть, не приходя в сознание. Я должна была её увидеть, поговорить с ней, хотя бы раз в жизни…

— Вы лжёте! — кричу я, и мой голос эхом разносится по кладбищу.

— Я не лгу, — отвечает он ровно, без эмоций. — И не повышай на меня голос.

Его тон такой властный, такой привычный к подчинению, что я инстинктивно замолкаю. А потом взрываюсь от злости.

— Да кто вы такой, чтобы мне что-то запрещать?! — визжу я. — Я вас в глаза не видела!

— Теперь увидела, — сухо отвечает он. — И привыкай. Согласно завещанию твоей матери, я твой опекун до двадцати одного года.

Мир вокруг меня сжимается до размера булавочной головки.

— Какой нахрен опекун?! Мне восемнадцать!

— И что? — он смотрит на меня как на надоедливого ребёнка. — Думаешь, совершеннолетие автоматически даёт тебе мозги?

— У меня есть мозги!

— Где? — насмешливо спрашивает он. — Покажи. У тебя есть деньги? Работа? Место, где жить? Хоть какие-то полезные навыки?

Каждый вопрос — как пощёчина. Я сжимаю кулаки до боли.

— Это временные трудности…

— Это твоя реальность, — обрывает он меня. — Ира очень просила меня о тебе позаботиться. Я дал слово умирающей женщине.

— Вам плевать на меня! — взрываюсь я. — И на мою мать тоже было плевать!

Что-то меняется в его лице. Становится жёстче, опаснее.

— Мать, которая три года скрывала от мужа существование собственной дочери? — холодно спрашиваю я. — Которая ни разу тебя не навестила, не позвонила, не прислала денег? А вот мне о тебе придётся заботиться, нравится мне это или нет.

— Ну и что вы собираетесь со мной делать? — язвлю я. — Посадить на цепь?

— У меня есть дом. Будешь там жить. Еда, одежда, крыша над головой — всё, что положено.

— А взамен?

— Взамен будешь вести себя прилично и не доставлять проблем.

— А если буду доставлять?

Он смотрит на меня долго, оценивающе. В его взгляде нет ни капли тепла.

— Тогда мне придётся принять меры.

— Какие меры?

— Увидишь, если заставишь.

Гроб бабули опускают в землю, и я слышу глухой стук земли о крышку. Окончательный звук. Звук конца всего, что было мне дорого. Мне плохо мое сердце выворачивает наизнанку, оно кровоточит от боли и хочется зарыдать. Но рядом этот ублюдок и при нес я рыдать не собираюсь. На душе пусто и холодно. А еще страшно. Мать тоже умерла…И кто у меня теперь есть? Вот этот гад?

— У меня нет выбора, — шепчу я.

— Нет, — соглашается он без сочувствия. — Нет выбора.

— Ненавижу вас.

— Мне всё равно.

Эти три слова ранят больше любой пощёчины. Мне всё равно. Я ему просто безразлична. Зачем тогда? Насрать на какие-то обещания!

— Пойдём, — приказывает он, беря меня за локоть.

Его рука большая, жёсткая, и от неё исходит тепло. Я дёргаюсь, пытаясь освободиться, но он не отпускает.

— Отпустите!

— Не буду. Ты можешь идти сама или я потащу тебя. Выбирай.

Я смотрю ему в глаза и понимаю — он не блефует. Этот человек реально готов тащить меня силой.

— Хорошо, — сдаюсь я. — Иду сама.

Камран

Ещё одна проблема в моей жизни.

Я веду к машине эту светловолосую фурию и думаю о том, что надо было отказаться. Надо было сказать Ире "нет", когда она умоляла меня позаботиться о дочери. Но я дал слово. А слово горца — закон.

Даже если это слово превращает мою жизнь в ад.

Арина идёт рядом, источая ненависть как жар. Я никогда её не видел до сегодняшнего дня. Ира тщательно скрывала её существование. Говорила, что дочь умерла в младенчестве. И только умирая, призналась в обмане.

Красивая девчонка, ничего не скажешь. Длинные светлые волосы, зелёные глаза, точёные черты лица. Классическая русская красота. Но характер у неё, видимо, гнилой — избалованная, наглая, не знает слова "нельзя". Ещё один "подарок" от Иры.

Три года. Три чертовых года мне придётся с ней возиться.

— Сядь, — приказываю я, открывая дверцу машины.

Она садится, демонстративно хлопнув дверцей. Пристёгивается с таким видом, словно делает мне одолжение.

Завожу двигатель, выезжаю с кладбища. В зеркале заднего вида вижу, как она смотрит на удаляющиеся могилы. Слёзы катятся по щекам.

— Больно? — спрашиваю я, не знаю зачем.

— А вам какое дело? — огрызается она.

— Никакого.

— Тогда не спрашивайте.

Дерзкая сучка. Хорошо, что Ира не дожила до того, чтобы увидеть моё отношение к её "тайне". Три года брака, а она ни словом не обмолвилась о дочери. Какая мать так поступает?

— Слушай внимательно, — говорю я, не отрывая глаз от дороги. — Я не твой друг. Не добрый дядюшка. Не наставник. Я мужчина, который дал слово твоей матери, и теперь вынужден это слово держать.

— Как благородно, — язвит она.

— Заткнись и слушай. У меня есть дела поважнее, чем няньчиться с избалованной девчонкой. Поэтому правила простые: ведёшь себя тихо, не доставляешь проблем — живёшь спокойно. Начинаешь выкобениваться — получаешь по заслугам.

— Какие заслуги?

— Узнаешь, если заставишь.

Она поворачивается ко мне, и я вижу боковым зрением, как сверкают её зелёные глаза.

— Вы меня запугиваете?

— Я тебя предупреждаю.

— А разница есть?

— Есть. Запугивание — это когда угрожают. Предупреждение — это когда объясняют правила.

Подъезжаем к дому, и она резко вдыхает, увидев особняк.

— Здесь я буду жить? — спрашивает она тише.

— Мы, — поправляю я. — Здесь будем жить мы.

Паркую машину, выхожу. Она сидит, не двигается.

— Выходи, — приказываю я.

— А если не хочу?

— Вытащу силой.

Она смотрит на меня, оценивая серьёзность угрозы. Видимо, понимает, что я не шучу, потому что выходит сама.

Провожу её в дом, показываю холл. Она вертит головой, разглядывает мраморные полы, хрустальные люстры.

— Богато живёте, — язвительно замечает она.

— Живу как заработал.

— А как заработали?

— Не твоё дело.

Поднимаемся на второй этаж. Открываю дверь в гостевую комнату.

— Твоя комната, — говорю я.

Она заходит, осматривается. Комната обычная — кровать, шкаф, стол. Ничего лишнего.

— А где мои вещи?

— Какие вещи?

— Мои книги, фотографии, всё остальное…

— В квартире, которую я уже сдал хозяину.

Она бледнеет.

— Как сдали?! Без моего разрешения?!

— Аренда закончилась. Денег на продление у тебя нет.

— Но там были мои вещи!

— Пусть этим занимается владелец. Я приказал все там выбросить.

Она смотрит на меня с таким ужасом, словно я убил у неё на глазах котёнка.

— Вы… вы выбросили фотографии бабули?

— Хлам никому не нужен.

— ЭТО НЕ ХЛАМ! — кричит она. — ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ!

— Была твоя жизнь, — холодно поправляю я. — Теперь у тебя другая жизнь.

Она падает на кровать, закрывает лицо руками. Плечи дрожат.

— Я хочу домой, — шепчет она.

— Дома больше нет.

— Хочу к бабуле.

— Бабули больше нет.

— Хочу свою старую жизнь.

— И её больше нет.

Каждое моё слово — как удар. Но лучше она поймёт сразу, чем будет питать иллюзии.

— Что вы от меня хотите? — плачет она.

— Хочу, чтобы ты не доставляла мне проблем. Ела вовремя, спала вовремя, не шумела. Три года пролетят быстро.

— А потом?

— Потом будешь жить как хочешь.

— Если доживу, — мрачно говорит она.

— Доживёшь. Я не садист.

— Тогда кто вы?

Хороший вопрос. Кто я? Человек, который держит слово? Или мужчина, который пожалел о данном обещании?

— Я тот, кто будет тебя контролировать следующие три года, — отвечаю я. — И лучше тебе это принять.

Выхожу из комнаты, оставляя её одну.

В своём кабинете достаю из сейфа документы. Завещание Иры. Её последняя просьба, написанная дрожащей рукой: "Камран, у меня есть дочь. Арина. Ей восемнадцать. Живёт с бабушкой. Я никогда не была хорошей матерью. Но ты… ты хороший человек. Позаботься о ней. Прошу."

Хороший человек. Если бы она знала, о чём я думаю, глядя на её светловолосую дочку. Отчим, блядь. Этого только не хватало.

Три года рядом с красивой, дерзкой, невыносимой блондинкой, которая даже не знала о моём существовании.

Ира, какого чёрта ты об этом вообще попросила? И почему скрывала её от меня?

За окном садится солнце. Первый день закончился.

Осталось тысяча девяносто четыре дня.

Но кто считает?