Кавказский отчим. Девочка монстра

Глава 15

Неделю назад Малика начала "обучать" меня быть женой. Каждое утро в семь она стучала в дверь спальни и уводила меня на кухню. Показывала, как готовить те блюда, которые любит Камран. Как заваривать чай так, чтобы он был именно той крепости, которая ему нравится. Как складывать его рубашки, чтобы они лежали идеально ровно.

— Мужчины любят порядок, — говорила она спокойным голосом, разглаживая складки на очередной сорочке. — Особенно такие мужчины, как Камран. Для него важна каждая деталь.

Я слушала, кивала, запоминала. Не потому, что хотела быть хорошей женой. Потому, что каждое нарушение влекло за собой наказание.

А Камран умел наказывать изобретательно.

Вчера я пересолила плов. Всего чуть-чуть, но он почувствовал. За ужином попробовал, поставил вилку, посмотрел на меня долгим взглядом.

— Пересолено, — сказал он тихо.

— Извини, я…

— Малика, отведи детей к себе.

Первая жена поднялась без слов, увела дочерей. Я осталась с ним наедине в столовой, и воздух стал густым, давящим.

— Подойди сюда, — сказал он.

Подошла, ноги ватные от страха.

— На колени.

— Что?

— Встань на колени. Перед моим стулом.

Встала. Мраморный пол был холодным, твердым. Камран откинулся в кресле, смотрел на меня сверху вниз.

— Когда жена портит еду, она просит прощения. По-настоящему.

— Я прошу прощения…

— Не так. Поцелуй мои ноги и проси прощения.

Мир закачался. Он требовал от меня… этого? Унижения перед ним, как перед господином?

— Камран, я не могу…

— Можешь. И сделаешь.

— Это унизительно.

— Это традиция. Жена, которая не справляется со своими обязанностями, должна показать покорность.

Я смотрела на его дорогие туфли, на холодные глаза, на лицо человека, который был готов сломать меня ради собственного удовольствия.

"Не делай этого, — кричало что-то внутри. — Как только ты это сделаешь, ты перестанешь быть человеком."

Но что было выбором? Отказаться и получить что-то худшее?

Наклонилась, коснулась губами кожи его ботинка.

— Прости меня, — прошептала.

— Еще раз. И громче.

— Прости меня.

— За что?

— За то, что испортила твою еду.

— И что ты будешь делать, чтобы это не повторилось?

— Буду стараться лучше.

— Хорошая девочка.

Погладил меня по голове, как собаку, которая выполнила команду. А я сидела на коленях и понимала — еще одна часть меня умерла навсегда.

"Самое страшное в унижении не то, что тебя унижают. Самое страшное — что в какой-то момент ты начинаешь принимать это как норму."

Сегодня утром я проснулась от того, что Камран трясет меня за плечо.

— Вставай. Быстро.

— Который час?

— Пять утра.

— Зачем так рано?

— У нас гости. Важные гости. Ты должна выглядеть безупречно.

Встала, пошла в ванную. Он шел следом, как всегда. За неделю я привыкла к тому, что приватности больше нет. Он контролировал каждую минуту моего дня.

— Кто приехал?

— Мои партнеры из Москвы. Серьезные люди.

— И что я должна делать?

— Быть тихой, красивой и послушной. Подавать чай, когда попросят. Улыбаться, когда обратятся. И главное — не позорить меня.

После душа он выбрал мне одежду — черное платье с длинными рукавами, почти до пола. Платок на голову.

— Серьезно? Платок?

— При гостях жена должна быть покрыта. Традиция.

— Я русская. У меня нет таких традиций.

— У меня есть. А ты моя жена.

— Я не твоя жена! Никах во сне не считается!

— Ты принадлежишь мне. Этого достаточно. Мне не нужны бумажки, чтобы считать тебя своей.

— Даже праздника не было!

— Хочешь праздник и свадьбу — будет. Заслужи сначала!

Завязал платок сам, туго, так что виски заболели.

— Идеально. Теперь помни — ты говоришь только тогда, когда к тебе обращаются. И только то, что спросят.

— А если я не знаю ответа?

— Тогда молчишь и смотришь на меня.

Спустились в гостиную. Там уже сидели три мужчины в дорогих костюмах. Лица жесткие, глаза холодные. Люди, для которых убийство было рабочим вопросом.

— Познакомьтесь, — сказал Камран. — Моя жена Арина.

Мужчины оглядели меня оценивающе. Один из них, самый старший, усмехнулся.

— Молодая. Красивая. Откуда взял?

— Из Москвы.

— Русская?

— Да.

— И как она привыкает к горскому быту?

Камран посмотрел на меня.

— Спроси у нее сам.

Старший мужчина повернулся ко мне.

— Ну как, девочка? Нравится тебе здесь?

Я чувствовала взгляд Камрана, его безмолвное предупреждение.

— Да, — тихо сказала. — Очень нравится.

— А муж? Хороший муж?

— Очень хороший.

— Не бьет?

Мужчины засмеялись. Камран тоже улыбнулся, но в глазах мелькнуло что-то опасное.

— Зачем бить, если жена послушная? — сказал он.

— Правильно. Но иногда приходится воспитывать.

— Приходится.

Они говорили обо мне, как о домашнем животном. О том, как меня "воспитывать", как "приручать", как "содержать". А я стояла рядом в платке и длинном платье и слушала.

"Вот что я теперь, — думала. — Домашнее животное. Красивая игрушка для демонстрации статуса."

— Арина, принеси чай, — сказал Камран.

Пошла на кухню. Руки тряслись, когда заваривала чай. Малика стояла у плиты, готовила завтрак.

— Как дела? — тихо спросила она.

— Нормально.

— Врешь. Вижу по глазам.

Я посмотрела на нее. На женщину, которая прошла тот же путь, что теперь проходила я.

— Как ты это выносишь?

— Никак. Просто живу.

— А раньше? Когда он только привел тебя сюда?

Малика на секунду замерла.

— Раньше я думала, что умру от боли. Каждый день думала.

— И что помогло?

— Время. И понимание того, что альтернативы нет.

— Ты когда-нибудь пыталась сбежать?

— Один раз.

— И что?

— Он нашел меня через два дня. Привел обратно. И показал, что бывает с беглянками.

— Что показал?

Малика закатала рукав, показала тонкий шрам на запястье.

— Сказал, что в следующий раз будет глубже.

Кровь застыла в жилах. Я смотрела на шрам и понимала — это ждет и меня, если я попытаюсь бежать.

— А потом?

— А потом родились дети. И я поняла — теперь я привязана навечно.

— Ты их любишь?

— Это мои дочери. Конечно, люблю.

— И тебе всего хватает?

— А что значит "хватает"? У меня есть дом, еда, одежда. Дети здоровы и счастливы. Муж не пьет, не бьет без причины. По местным меркам я удачно вышла замуж.

"По местным меркам, — повторяла я про себя. — По меркам мира, где женщина — собственность мужчины."

Вернулась в гостиную с чаем. Мужчины обсуждали какие-то дела, говорили о поставках, маршрутах, деньгах. Я подавала чай молча, стараясь не слушать.

Но одна фраза все-таки дошла:

— А что с тем ментом, который слишком много вопросов задавал?

— Утонул в реке, — спокойно ответил Камран. — Несчастный случай.

— Хорошо. Один вопрос меньше.

Они смеялись, а я чуть не выронила поднос. Говорили об убийстве так же легко, как о погоде.

"Несчастный случай. У них для всего есть эвфемизмы."

— Арина, садись, — сказал Камран, указывая на пол рядом со своим креслом.

— На пол?

— На подушку рядом со мной.

Действительно, там лежала шелковая подушка. Я села, чувствуя себя собакой у ног хозяина.

Один из гостей усмехнулся:

— Хорошо воспитанная жена.

— Еще учится, — ответил Камран, положив руку мне на голову. — Но прогресс есть.

Они продолжали говорить, а его рука лежала на моих волосах. Иногда поглаживала, иногда слегка сжимала — напоминая о том, кто здесь хозяин.

Через час гости уехали. Камран проводил их до машины, а я осталась в гостиной, сидела на той же подушке и смотрела в пустоту.

"Что со мной происходит? — думала я. — Еще месяц назад я была студенткой, которая мечтала о карьере, путешествиях, свободе. А теперь сижу на подушке у ног мужчины, который демонстрирует меня как дрессированное животное."

Камран вернулся, сел в кресло.

— Встань.

Встала.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Не ври. Я вижу, что ты расстроена.

— Просто устала.

— От чего?

— От этого. От всего этого.

Указала на платок, на длинное платье, на подушку у его ног.

— Ты хочешь сказать, что тебе не нравится быть моей женой?

— Мне не нравится быть твоей собакой.

Слова вырвались сами собой. Я тут же пожалела о них, увидев, как изменилось его лицо.

— Собакой?

— Ты заставляешь меня сидеть у твоих ног. Гладишь по голове. Показываешь гостям, как хорошо меня выдрессировал.

— И что в этом плохого?

— То, что я человек!

— Ты моя жена. А жена должна показывать уважение к мужу.

— Уважение — это не унижение!

Встал, подошел ко мне. Близко. Слишком близко.

— Ты думаешь, я тебя унижаю?

— Знаю.

— Тогда давай я покажу тебе, что такое настоящее унижение.

Схватил меня за руку, потащил наверх. В спальню. Бросил на кровать.

— Раздевайся.

— Нет.

— Сама или я тебя раздену силой?

Я видела в его глазах решимость. Знала — он не блефует.

Медленно стянула платье. Потом белье. Стояла перед ним голая, дрожащая.

— На четвереньки.

— Что?

— Встань на четвереньки. Как собака, которой ты себя считаешь.

— Камран…

— Делай, что говорят!

Встала на четвереньки на кровати. Чувствовала себя животным. Жалким, беззащитным животным.

— Видишь разницу? — сказал он, обходя кровать. — Минуту назад ты сидела на подушке у моих ног как любимая жена. Сейчас стоишь на четвереньках как сука в течке.

— Пожалуйста…

— Что "пожалуйста"? Хочешь, чтобы я обращался с тобой как с собакой? Прогнись и раздвинь ноги!

— Хорошая собачка.

Подошел, погладил меня по спине, как домашнее животное. Расстегнул ширинку и резко вонзился сзади. Трахал быстро, жестко, вцепившись в бедра, пока я смотрела в одну точку и кусала губу. Кончил с рыком глубоко внутри.

— Теперь ты понимаешь разницу между уважением и унижением?

Я плакала, не отвечая.

— Встань. Одевайся.

Оделась дрожащими руками. А он сидел в кресле и смотрел.

— Подойди сюда.

Подошла.

— Садись на подушку.

Села.

— Теперь скажи мне — что лучше? Сидеть у ног любящего мужа или стоять на четвереньках и ощущать себя реально сукой?

— Сидеть у ног.

— Правильно. Потому что я не издеваюсь над тобой, Арина. Я учу тебя быть женщиной в моем мире.

Положил руку мне на голову, погладил волосы.

— В моем мире жена — это не равный партнер. Это драгоценность, которую нужно беречь. Цветок, который нужно защищать. Но драгоценности держат в шкатулках, а цветы — в горшках.

— А если цветок хочет расти на свободе?

— Тогда его сорвут или растопчут. А в горшке он будет жить долго и красиво.

"Философия рабовладельца, — думала я. — Красивая, логичная философия человека, который хочет владеть другими людьми."

— Ты понимаешь, что я говорю?

— Понимаю.

— И принимаешь?

Долгая пауза. Я смотрела на свои руки, лежащие на коленях. На палец, где когда-то было кольцо Дениса, а теперь ничего нет.

— Принимаю.

— Хорошая девочка.

Наклонился, поцеловал меня в макушку.

— Иди, помоги Малике с ужином. А вечером мы продолжим твое образование.

Вышла из комнаты на ватных ногах. Спустилась на кухню, где Малика резала овощи для ужина.

— Как дела? — спросила она, не поднимая глаз.

— Учусь быть собакой.

— Привыкнешь. Все привыкают.

"Все привыкают. Вот оно — самое страшное. Не то, что тебя ломают. А то, что ты привыкаешь быть сломанной."

Села рядом, взяла нож, начала резать морковь. И думала о том, что где-то далеко, в другой жизни, есть девушка по имени Арина, которая мечтала о свободе.

А здесь, на кухне горского дома, сидит женщина без имени, без прошлого, без будущего.

Только с настоящим. Бесконечным, мучительным настоящим.